Поэт разгневался: «Молчи ты, бога ради!
Пока земля тебя кормить не перестала,
Ругать ее тебе — ничтожный — не пристало!»
«Кем бы, о манго, мечтало ты стать?» — «Хоть на миг
Я превратиться мечтало бы в сладкий тростник».
«Что ты нам скажешь на это, о сладкий тростник?»
«Манго душистым мечтал бы я стать хоть на миг».
Самое хорошее все твердит: «О лучшее!
Где твое святилище — отвечай, не мучая».
Отвечает лучшее, каждый раз лукавистей:
«Знай, что обретаюсь я только в черной зависти».
Ракета хвасталась: «Как я смела!
Чело звезды я пеплом замела».
Поэт сказал: «Не торжествуй победу:
Твой пепел за тобой летит по следу»,
Увидев паденье звезды, рассмеялась лампада:
«Свалилась гордячка несносная… Так ей и надо!»
А ночь говорит ей: «Что ж, смейся, пока не погасла.
Ты, верно, забыла, что скоро кончается масло».
Нос издевался над ухом: «Лишенное нюха,
Серьги носить — вот и все, что умеешь ты, ухо!»
Ухо ему: «Ты не внемлешь разумным речам.
Только и знаешь ты, нос, что храпеть по ночам».
Стрела говорила тяжелой дубине:
«Напрасно ты так предаешься гордыне!
Проламывать головы ты мастерица,
Но грудь не пронзишь ты, могу поручиться».
Высокомерия полна тростинка:
Ей озеру дарована росинка.
«Кто ты, не раскрывающая рта?» —
Негромко вопрошает доброта.
И отвечает взор, чью лучезарность
Не помрачить слезам: «Я благодарность».
Откликается эхо на все, что услышит кругом:
Оказаться оно не желает ничьим должником.
Величья не достигший человек
Великого не умалит вовек.
«Не буду вытаскивать грязь», —
Рыбацкая сеть зареклась.
Но молвил хозяин сурово:
«Тогда не получишь улова».
Перед ошибками захлопываем дверь.
В смятенье истина: «Как я войду теперь?»
Повернетесь вы или свернетесь в клубок —
Левым так и останется левый ваш бок.
«Ну и худа ты!» — глумилась дубина над тростью,
«Ну и толста ты!» — ей трость отвечала со злостью.
О пыль! Лишая чистоты,
Пятнаешь не себя ли ты?
Сетует милость: «Напрасны благие деяния».
А доброта говорит: «Я не жду воздаяния».
Сияньем луна затопляет наш мир необъятный
И лишь для себя сохраняет все темные пятна.
Достойный спокойно идет с недостойным бок о бок,
А средний бредет стороною, запуган и робок.
Время сказало: «Я мир созидаю, что полон красы».
«Мы же тебя созидаем, о время», — сказали часы.
Властитель бескрайней страны говорит: «Я законы издам —
И волею царской своей, наконец, справедливость создам».
«Меня не создать, — говорит справедливость, — как мир, я древна,
В твоих же законах, о царь, справедливости нет и зерна»,
Туче хвалы возносила пустыня:
«Чем отплачу за твою благостыню?»
Туча ответила шелестом струй:
«Счастье даренья мне вечно даруй!»
«Меня презирают, — туман
говорит, — оттого что я рядом.
А тучи — вдали и весь мир
озирают презрительным взглядом».
«Нет, дело не в этом, — поэт
отвечает, — пойми, о туман,
Что тучи даруют нам дождь —
ты же только ввергаешь в обман».
Сказали ладони, что сложены чашей,
Хулителям: «Знайте, смирение наше —
И в том, что мы полною мерой берем,
И в том, что мы полною мерой даем».
«И для чего существуешь ты, море, — без трав и без нив?
Пляшешь себе на безбрежном просторе…» — «Да, нрав мой ленив.
Все же гнушаться — запомни навеки — не следует мной:
Если б не я — кто б высасывал реки из груди земной».
Хотя с появлением солнца луна
Величье свое и теряет сполна,
Она говорит, не печалясь ничуть:
«Склонюсь пред светилом взошедшим — и в путь».
Слово промолвило грустно: «О дело!
Совестно мне, что я так пустотело».
Дело сказало: «Ну нет, без сомненья,
Рядом со мною ты полно значенья».
«Кто, смелый, сумеет продолжить мое начинанье?» —
Воскликнуло солнце, скрываясь в вечернем тумане.
Безмолвствовал мир. Лишь дрожанием тусклого света
Ответила плошка: «Владыка! Я сделаю это».
Ночами: «Вернись, о солнце!» — ты молишь с тоскою слезною,
Но солнце не возвратится — и напрасно сияние звездное.
Нашептывал берег, склонясь к быстрине:
«Все счастье мое — на другой стороне».
И слышалось с той стороны, на лугу:
«Все счастье мое — на другом берегу».
«О плод! О плод! — кричит цветок.
Скажи, где ты живешь, дружок?»
«Ну что ж, — смеется плод, — смотри:
Я у тебя живу внутри».
«О, как я прозрачна! — вода зажурчала в стакане. —
Ты, темное море, со мной не сравнишься в сверканье».
Речь маленькой истины для пониманья легка.
В великом безмолвии истина, что велика.
«Как мне понять, о море, речь твою?»
«Один вопрос я вечно задаю».
«Что значит, о гора, твое молчанье?»
«Значение его — в неотвечанье»,
Стрела ликовала: «Вольна я, как птица.
А лук — мой хозяин — в неволе томится».
Но лук усмехнулся: «Запомни, стрела:
Ты волю в неволе моей обрела».
Проснулся малютка-цветок. И внезапно возник
Весь мир перед ним — как огромный прекрасный цветник.
И так он вселенной сказал, изумленно моргая:
«Пока я живу, поживи-ка и ты, дорогая».
Хвала и хула обратились к поэту:
«Кто друг твой, кто враг твой — скажи по секрету».
«Вы обе — и это совсем не секрет —
Друзья и враги мне», — ответил поэт.
«Мы с пламенем братья», — похвастался дым от костра.
Зола похвалилась: «Ему я родная сестра».
Сказал светлячок, утомленный пустым хвастовством:
«Я пламени ближе, хоть с ним и не связан родством».
Кругом разносилось моление флейты:
«Звучанье в меня, о дыхание, влей ты».
Но воздуха тихо шепнула струя:
«Звучаньем тебя наполняю не я».
Тайком все кусты и деревья собой наполняет ночь.
Бутоны она раскрывает — и удаляется прочь.
Цветы говорят, проснувшись: «Мы утренние цветы».
А утро шумит в подтверждение мнимой их правоты.
Сон говорит: «О реальность!
Я волен, ничем не стеснен».
«Вот почему, — отвечает
реальность, — ты ложен, о сон».
Сон говорит: «О реальность!
Ты связана множеством пут».
«Вот почему, — отвечает
реальность, — меня так зовут».
Промолвило солнце, услышав хулу и проклятья:
«Скажите, что делать, чтоб всем угодить без изъятья».
«Покинь небеса, — посоветовал бог не без желчи, —
И дело себе подыщи по возможности мельче».