1900
Бог любви
До сожженияПеревод А. Ревича
Однажды сошел ты на землю, о воплотившийся бог!
Весь в цветах ты проезжал по дороге.
Знамя твое колыхал ветра медлительный вздох,
Встречные девушки кланялись в ноги.
Цветами осыпали юноши путь пред тобой,
Жены цветы приносили в подолах,
Из бокуловых{28} чащ плыл аромат хмельной,
Солнце сияло в сердцах веселых.
Девушки собирались в храме твоем по ночам,
И священных светильников пламя горело.
Клали тайком бутоны в твой опустевший колчан,
Когда ты расходовал стрелы.
Задумчивый юный поэт у храма слагал свой напев,
На вине{29} бряцал вдохновенно,
К нему приближались олени, прислушивались, осмелев,
Тигры внимали смиренно.
Когда ты с улыбкой брал свой гибкий разящий лук,
Пощады просила невинная дева,
Но любопытство ее превозмогало испуг,
И трогала стрелы твои, о бог Камадева{30}!
Когда ты, благоухая в объятьях блаженного сна,
Лежал на ложе зеленом,
Хитростью разбудить тебя старалась она, —
Ножные браслеты звенели призывным звоном.
Когда красавицу в чаще ты видел, незримый стрелок,
Вонзалось ей в сердце цветочное жало,
Она кувшин роняла в Джамуну, в быстрый поток,
И странная боль ее поражала.
С улыбкой ты к ней подплывал в быстром своем челноке,
Смущалась она и, покорно
В поток погружась, забавлялась, плескалась в реке,
Бровь изгибая, смеялась задорно.
Снова пьянящая ночь, снова восходит луна.
Мадхоби{31} нежный цветок закрывает вежды.
Красавица косы плетет, под деревом села она,
Легки, как ветер, ее одежды.
Кулик печальный супругу зовет на прибрежье глухом,
Их разделяет речное теченье.
Влюбленная девушка милой подруге тайком
Свои поверяет мученья.
Мадана{32}, бог наш, явись, заново плоть обрети,
В гирлянде явись благовонной,
Не задувая светильник, к брачным чертогам приди,
Дай радость чете влюбленной.
Молнией появись, приди, о улыбчивый бог,
Девушкам счастье даруя,
Наши дома озари и касаньем божественных ног
Оживи нашу землю святую.
После сожженияПеревод А. Ревича
Испепелив Камадеву, что ты содеял, о Шива?{33}
Прах бога рассеял над ширью земли!
Слышится в стонах ветра Маданы голос тоскливый,
Слезы его с небес потекли.
Рыданья богини Рати{34} небеса оглашают и землю,
Все рыдает, о милости Шиву моля.
Месяц фальгун{35} приходит, и, чьему-то веленью внемля,
Вздрогнув, сознанье теряет земля.
Кто скажет, чья боль звучит, чей трепет прошел по струнам,
Чья отзывается в сердце беда?
Нет, ни за что не понять сегодня девушкам юным,
Куда их влекут стихии, куда!
О чем бормочет листва в кронах лесных исполинов?
О чем жужжит, пролетая, пчела?
О ком тоскует подсолнух, лик золотой запрокинув?
Куда речная вода потекла?
Что там луна серебрит? Чье там сброшенное одеянье?
Чьи глаза отражает небес синева?
Чей ослепительный лик в солнечном тонет сиянье?
Под чьими шагами шуршит трава?
В тревожном дыханье цветов чьи запахи ныне живы?
Они, как лианы, душу мою оплели.
Испепелив Камадеву, что ты содеял, о Шива!
Прах бога рассеял над ширью земли!
Индия-ЛакшмиПеревод Н. Тихонова
О ты, чарующая людей,
Ты, о земля, сияющая в блеске солнца лучей,
великая Мать матерей,
Долы, омытые Индом шумящим, ветром —
лесные, дрожащие чащи,
С Гималайскою в небо летящей снежной короной своей;
В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса
услышали веды{36} святые,
Впервые звучали легенды, песни живые, в домах твоих
и в лесах, в просторах полей;
Ты — вечно богатство цветущее наше, народам
дающая полную чашу,
Ты — Джамна и Ганга, нет краше, привольней, ты —
жизни нектар, молоко матерей!
Из книги «Мгновение»(«Кхоника»)1900
ПьяныйПеревод А. Ревича
О пьяные, в беспамятстве хмельном
Идете, двери распахнув рывком,
Вы все спускаете за ночь одну,
С пустым домой идете кошельком.
Пророчества презрев, идете в путь
Наперекор календарям, приметам,
Плутаете по свету без дорог,
Пустых деяний груз таща при этом;
Вы парус подставляете под шквал,
Канат перерубая рулевой.
Готов я, братья, ваш обет принять
Пьянеть и — в пекло головой!
Копил я мудрость столько долгих лет,
Упорно постигал добро и зло,
Я в сердце столько рухляди скопил,
Что стало сердцу слишком тяжело.
О, сколько я убил ночей и дней
В трезвейшей изо всех людских компаний!
Я видел много — стал глазами слаб,
Я стал седым и дряхлым от познаний.
Мой груз пустой, весь нищий мой багаж
Пускай развеет ветер штормовой.
Я понял, братья, счастье лишь в одном:
Пьянеть и — в пекло головой!
О, распрямись, сомнений кривизна!
О буйный хмель, сбивай меня с пути!
Вы, демоны, должны меня схватить
И от защиты Лакшми унести!
Есть семьянины, тружеников тьма,
Их мирный век достойно будет прожит,
На свете есть большие богачи,
Встречаются — помельче. Кто как может!
Пускай они как жили — впредь живут.
Неси меня, гони, о шквал шальной!
Я все постиг — занятье лучше всех:
Пьянеть и — в пекло головой!
Отныне я, клянусь, заброшу все, —
Досужий, трезвый разум в том числе,
Теории, премудрости наук
И все понятья о добре и зле.
Я памяти сосуд опустошу,
Навек забуду и печаль и горе,
Стремлюсь я к морю пенного вина,
Я смех омою в этом зыбком море.
Пускай, достоинство с меня сорвав,
Меня уносит ураган хмельной!
Клянусь идти по ложному пути:
Пьянеть и — в пекло головой!
Мы живем в одной деревнеПеревод Т. Спендиаровой
В той же я живу деревне, что она.
Только в этом повезло нам — мне и ей.
Лишь зальется свистом дрозд у их жилья —
Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей.
Пара выращенных милою ягнят
Под ветлой у нас пасется поутру;
Если, изгородь сломав, заходят в сад,
Я, лаская, на колени их беру.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я — это здесь известно всем,
А она зовется просто — наша Ронджона.
Мы живем почти что рядом: я вон там,
Тут она, — нас разделяет только луг.
Их лесок покинув, может в рощу к нам
Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.
Розы те, что в час молитв очередной
В воду с гхата{37} их бросают богу в дар,
Прибивает к гхату нашему волной;
Зачастую из квартала их весной
Продавать несут цветы на наш базар.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я — это здесь известно всем,
А она зовется просто — наша Ронджона.
К той деревне подошли со всех сторон
Рощи манго и зеленые поля.
По весне у них на поле всходит лен,
Подымается на нашем — конопля.
Если звезды над жилищем их взошли,
То над нашим дует южный ветерок,
Если ливни гнут их пальмы до земли,
То у нас цветет кадамбовый{38} цветок.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я — это здесь известно всем,
А она зовется просто — наша Ронджона.
Два берегаПеревод М. Ваксмахера
Я люблю мой песчаный берег,
Где одинокой осенью
Аисты гнезда вьют,
Где цветы белоснежно цветут
И стаи гусей из холодных стран
Зимой находят приют.
Здесь на ласковом солнце греются
Черепах ленивых стада.
Вечерами рыбачьи лодки
Приплывают сюда…
Я люблю свой песчаный берег,
Где одинокой осенью
Аисты гнезда вьют.
Ты любишь лесные заросли
На своем берегу —
Там, где ветвей сплетенье,
Где колышутся зыбкие тени,
Где юркая змейка тропинки
Огибает стволы на бегу,
А над нею бамбук
Машет сотней зеленых рук,
И вокруг полутьмы прохлада,
И тишина вокруг…
Там на рассвете и к вечеру,
Пройдя через рощи тенистые,
Собираются женщины возле пристани,
И дети до темноты
По воде пускают плоты…
Ты любишь лесные заросли
На своем берегу —
Там, где ветвей сплетенье,
Где колышутся зыбкие тени.
А между нами река струится —
Между тобой и мной —
И берегам бесконечную песню
Напевает своей волной.
Я лежу на песке
На своем берегу пустынном.
Ты на своей стороне
Рощей прохладной прошла к реке
С кувшином.
Мы долго слушаем песню речную
С тобою вдвоем.
Ты на своем берегу слышишь песню иную,
Чем я на моем…
Между нами река струится —
Между тобой и мной —
И берегам бесконечную песню
Напевает своей волной.