(«Джонмодине»)1941
«Слышу: гремит барабан боевой…»Перевод С. Северцева
Слышу: гремит барабан боевой,
Время больших перемен наступило —
Век настает грозовой.
Новой главы развернулись страницы:
Мир на дурные деяния силы растратить стремится,
Несправедливость спешит воцариться,
Это грядущего вестник пришел, —
Каждое зло превращается в тысячу зол.
Скупости камни сдвигает поток полноводный,
Нищей земли изменяет он облик бесплодный,
Мертвых песков размывает слежавшийся слой,
Прочь их сметает бурливой волной.
Гниль унося с побережий,
Место спешит он расчистить для поросли свежей,
А истощенное поле пытается всходы рождать,
Как параличный, пытающийся бормотать.
Пусть омертвелые души
Могут еще показаться живыми снаружи, —
Хоть и трудны времена,
В их закромах до сих пор не иссякли запасы зерна.
Но наступает расплата, — потоки ее грозовые
Сносят солому их кровель, врываются к ним в кладовые,
Рушатся градом смертельных ударов, жестоких вестей,
Болью пронизывают до костей.
Гибель нахлынула, все на пути разрушая —
Новое поле готовит для будущего урожая.
В этой проверке, в горниле мучительных дней
Станет ясней,
Что из наследия дряхлого в прах превратится,
Что сохранится.
Время под глянцем увидеть, где прячутся гниль и обман.
Вот почему загремел боевой барабан.
Из книги «Последние стихи»(«Шеш лекха»)1941
«Океан покоя великого впереди…»Перевод В. Тушновой
Океан покоя великого впереди,
В путь далекий, о кормчий, ладью мою поводи.
Вечным спутником стань мне, о кормчий мой,
В час отплытья мне лоно свое открой.
Будет с нами сиянье Дхрува-звезды
В нескончаемом нашем пути.
О свободу дарующий, в странствии вечном, от зла
Ты прощением и милосердьем меня огради.
Пусть же с бренной землею расторгнется связь,
Чтоб в объятья вселенной упасть,
Чтоб вступила душа моя, не страшась,
В Неизвестное, что ожидает ее впереди.
«Вот человек великий рождается к жизни новой…»Перевод В. Тушновой
Вот человек великий рождается к жизни новой,
Холодок по телу, трепет восторга повсюду,
В каждой травинке, растущей из праха земного.
В мире богов гулко раковина затрубила,
В мире людей загремели литавры победно, —
Наступил миг рожденья великий.
В прах рассыпался мрак новолунья.
Пали крепости тьмы.
На вершине горы рассветной
Звучит напутствия слово:
«Смелее, смелее, — к жизни новой».
«Слава, слава рождению человека!» —
Звучит в небесах громово.
«Этот день моего рождения станет мне днем разлук…»Перевод В. Тушновой
Этот день моего рождения станет мне днем разлук.
Я хочу, чтобы каждый, кто настоящий друг,
Прикоснулся руками своими к рукам моим.
Дар прощальный бренного мира, знак того, что любим,
Унесу я — последнее благословенье людей,
Унесу я — последнюю милость жизни земной моей.
Я суму свою опустошил до дна,
Роздал все, собираясь в путь.
Если сегодня в ответный дар
Мне достанется что-нибудь —
Немного прощенья, немного любви,
Все возьму, отправляясь в последний путь,
На последнее празднество, на последнем плоту,
Отплывая в беззвучную темноту.
Из книги «Искры»(«Спхулинго»)1945Перевод Д. Самойлова
С зарею с берега ночного
примчалось утреннее слово.
И мир проснулся освеженный,
оградой света окруженный.
Ради пищи на поле
люди плугом пишут каракули
и выводят их острием пера
ради добра,
пищи духовной ради
в тетради.
На небе облака
рисуют письмена
и, столько написав,
не ставят имена.
Безмолвно меркнет под землей
небесный свет,
но обращается весной
в чудесный цвет.
Цветок красоту свою
не сознает:
что легко получил,
легко отдает.
Царит извечно темнота,
в своих покоях заперта,
а ты глаза на мир открой —
и вечный день перед тобой.
Я пришел, надеждой себя озарив,
и ушел, любовью своей одарив.
«Иди ко мне», — поет
рассветная звезда.
И ей светильник внял:
угаснул
навсегда.
«Купим слова! Купим слова!» — вопят
на базаре словес.
Бегут продавать и стар и млад
словеса на вес.
Коли есть в душе твоей слово, брат,
не тащи его в шумный торговый ряд,
а в молчанье прячь под навес.
Не всем доступен лотос меж брегами,
среди опасной синевы.
Но всем доступна под ногами
услужливость простой травы.
Говорит звезда: «Зажгу свет, замерцаю,
а рассею мглу или нет —
не знаю».
Туча, созвездья прикрыв,
думает, что победила.
Тучу развеял порыв
ветра, но вечны светила.
Как скопить, что взять,
кто даст, что даст, —
твердим сто раз
кто во что горазд.
А что отдать
в свой смертный час, —
подумал ли
любой из нас?
Поэму пишут ливни летних дней
в листве древесной.
Слетит листва — и вместе с ней
весь прах словесный.
Все загражденья на пути хожденья,
запутанные тропы, заблужденья
терзают нас во дни блужданья.
Но с каждым шагом крепче натяженье
на струнах вины расстоянья.
И если ритм страдания творит
ту радость, что превыше бед стоит, —
тогда родится песнопенье.
Чтоб в настоящем свете
увидеть зло возросшее,
глядите в лучшем свете —
увидите хорошее.
Смотрит морская волна
на солнце в зените:
«Эй, кто-нибудь, этот шарик
ко мне притяните!»
Звезды что-то шепчут ночью
на ухо друг другу.
Их слова цветут потом
по лесу и лугу.
Мятущиеся души берегов — две разделенные пустыни,
и море — песнь бездонной боли — посредине.
Следя игру земли,
дитя — звезда зари —
случайно заблудилось
одно в ночной дали.
Заря его зовет,
спасая от скитанья.
И падает в сиянье
сокровище сиянья.
Ты не справился даже с тем,
что досталось само собой.
Как ты справишься, получив
все, желаемое тобой?
Старых времен перо в руки берем,
пишем в тетради новых времен старым пером,
Юный поэт ночной порой, не смыкая глаз,
имя свое пишет по-разному тысячу раз;
Старое с новым пытаясь словом соединять,
пишет каляки и размаляки в эту тетрадь.
Пускай, купаясь в аромате,
очнется утренний цветок.
Да будет счастлив на закате
его плода сладчайший сок.
Радость любви
малый миг снится.
Горе любви
целый век длится.
Большое дело само несет
свой тяжкий груз,
большое горе в себе самом
смиряет грусть,
а мелких дел, потерь, обид
так груз тяжел,
что надрывается душа
от этих зол.
Пройдя за много дней по множеству дорог,
по множеству округ со множеством тревог,
я разглядел и горные вершины,
и океанские пучины,
но я не разглядел близ хижины моей
того, что стоит гор или морей:
росинки малой на цветке,