Теперь насквозь!
Тогда, засаду затая,
Схватила косу в руки я –
И зазубрила лишь края:
Все было даром!
Скорей скалу рука моя
Снесла б ударом!
Порой он даже не пойдет
Смотреть больного, если тот,
Схватив капустный лист, пришлет
Его Горнбуку:
Он и по нюху пустит в ход
Свою науку.
К своим услугам он собрал
Весь медицинский арсенал
(Как «Отче наш», его он знал):
Ланцеты, пилки,
Всех видов режущий металл,
Всех форм бутылки.
Морская соль, настой рожков,
Запас различных порошков:
Кора и глина всех сортов,
Толченый мел,
Труха поджаренных бобов –
Он все имел.
А сколько средств последних дней!
Urinus spiritus мышей,
Экстракт из усиков клещей,
С золой растертых.
И ряд подобных же вещей
Стоял в ретортах.
– Но, если так, дождется бед
Могильщик скоро! Я в ответ:
– Ведь не пройдет и двух-трех лет,
Как мы кладбище
Начнем пахать: Бедняга Гед!
Ты – скоро нищий!
Скелет, залившись смехом, вдруг
Сказал: – Не так-то скоро, друг,
Избороздит кладбище плуг!
Иного рода
В нем ям подбавится вокруг
Чрез два-три года.
На одного, что я убью,
Горнбук – я клятву в том даю –
Покончит разом с двадцатью;
Его пилюли
Уложат целую семью
Вернее пули.
Тяжелый на руку портной
Неосторожен был с женой;
Купил он мази, чтоб больной
Полегче стало:
Легла та с болью головной,
Да и не встала!
Крестьянин резью заболел;
Сын двух овец не пожалел
И у Горнбука взять сумел
Такое средство,
Что очень скоро сам успел
Вступить в наследство.
Напиток скверный вздул живот
У честной девушки; и вот
К Горнбуку бедная идет:
Тот скрыл позор,
Да так, что ввек уж не найдет
Ее наш взор.
Вот образец приемов тех,
Какие создали успех
Горнбуку. Слишком уж, на грех,
Он деньги любит:
Отбив моих клиентов всех,
Он сам их губит.
Но – ждать не долго! Я не лгу
(Пока об этом – ни гугу!),
Что хвастунишку съесть могу
Я, как селедку:
При первой встрече с ним, врагу
Зажму я глотку.
Тут голос призраков глухой
Прервал часов церковных бой;
Уж было за полночь. Домой
Я зашагал.
А призрак Смерти за горой
Вдали пропал.
Робин
Был парень в Кайле. Не беда,
Коль я не дам себе труда
Развить в подробностях, когда
На свет родился Робин.
Беззаботный шелопай,
Ныть был Робин неспособен.
Беззаботный шелопай,
Весельчак был Робин.
За год до смерти короля,
Едва забрезжилась заря,
В день двадцать пятый января,
Как свет увидел Робин.
Взглянув в ладонь малютке, так
Кума решила: «Наш толстяк,
Поверьте, будет не дурак;
Пусть он зовется Робин.
Хоть в жизни беды ждут его,
Он не погибнет от того, –
Напротив, края своего
Составит славу Робин.
Но (я готова присягнуть!),
По всем приметам будет льнуть
К другому полу плут… О, будь
Любимцем нашим, Робин!
Хоть много, девушки, средь вас
Найдется жертв его проказ, –
Есть люди хуже во сто раз…
Христос с тобою, Робин!»
Беззаботный шелопай,
Ныть был Робин неспособен.
Беззаботный шалопай,
Весельчак был Робин.
Джон Ячменное Зерно
Три короля из трех сторон
Решили заодно:
– Ты должен сгинуть, юный Джон
Ячменное Зерно.
Погибни, Джон, – в дыму, в пыли,
Твоя судьба темна!
И вот взрывают короли
Могилу для зерна…
Весенний дождь стучит в окно
В апрельском гуле гроз, –
И Джон Ячменное Зерно
Сквозь перегной пророс…
Весенним солнцем обожжен
Набухший перегной, –
И по ветру мотает Джон
Усатой головой…
Но душной осени дано
Свой выполнить урок, –
И Джон Ячменное Зерно
От груза занемог…
Он ржавчиной покрыт сухой,
Он – в полевой пыли…
– Теперь мы справимся с тобой!
Ликуют короли…
Косою звонкой срезан он,
Сбит с ног, повергнут в прах,
И скрученный веревкой Джон
Трясется на возах…
Его цепами стали бить,
Кидали вверх и вниз, –
И, чтоб вернее погубить,
Подошвами прошлись…
Он в ямине с водой – и вот
Пошел на дно, на дно…
Теперь, конечно, пропадет
Ячменное Зерно!..
И плоть его сожгли сперва,
И дымом стала плоть.
И закружились жернова,
Чтоб сердце размолоть…
………….
Готовьте благородный сок!
Ободьями скреплен
Бочонок, сбитый из досок,
И в нем бунтует Джон…
Три короля из трех сторон
Собрались заодно, –
Пред ними в кружке ходит Джон
Ячменное Зерно…
Он брызжет силой дрожжевой,
Клокочет и поет,
Он ходит в чаше круговой,
Он пену на пол льет…
Пусть не осталось ничего,
И твой развеян прах,
Но кровь из сердца твоего
Живет в людских сердцах!..
Кто, горьким хмелем упоен,
Увидел в чаше дно –
Кричи:
– Вовек прославлен Джон
Ячменное Зерно!
Веселые нищие (Отрывки)
Листва набегом ржавых звезд
Летит на землю, и норд-ост
Свистит и стонет меж стволами,
Траву задела седина,
Морозных полдней вышина
Встает над сизыми лесами.
Кто в эту пору изнемог
От грязи нищенских дорог,
Кому проклятья шлют деревни:
Он задремал у очага,
Где бычья варится нога,
В дорожной воровской харчевне;
Здесь Нэнси нищенский приют,
Где пиво за тряпье дают.
Здесь краж проверяется опыт
В горячем чаду ночников.
Харчевня трещит: это топот
Обрушенных в пол башмаков.
К огню очага придвигается ближе
Безрукий солдат, горбоносый и рыжий,
В клочки изодрался багровый мундир.
Своей одинокой рукою
Он гладит красотку, добытую с бою,
И что ему холодом пахнущий мир.
Красотка не очень красива,
Но хмелем по горло полна,
Как кружку прокисшего пива,
Свой рот подставляет она.
И, словно удары хлыста,
Смыкаются дружно уста.
Смыкаются и размыкаются громко.
Прыщавые лбы освещает очаг.
Меж тем под столом отдыхает котомка –
Знак ордена Нищих,
Знак братства Бродяг.
И кружку подняв над собою,
Как знамя, готовое к бою,
Солодом жарким объят,
Так запевает солдат:
– Ах! Я Марсом порожден, в перестрелках окрещен,
Поцарапано лицо, шрам над верхнею губою,
Оцарапан – страсти знак! – этот шрам врубил тесак
В час, как бил я в барабан пред французскою толпою.
В первый раз услышал я заклинание ружья,
Где упал наш генерал в тень Абрамского кургана,
А когда военный рог пел о гибели Моро,
Служба кончилась моя под раскаты барабана.
Куртис вел меня с собой к батареям над водой,
Где рука и где нога? Только смерч огня и пыли.
Но безрукого вперед в бой уводит Эллиот;
Я пошел, а впереди барабаны битву били…
Пусть погибла жизнь моя, пусть костыль взамен ружья,
Ветер гнезда свил свои, ветер дует по карманам,
Но любовь верна всегда – путеводная звезда,
Будто снова я спешу за веселым барабаном.
Рви, метель, и, ветер, бей. Волос мой снегов белей.
Разворачивайся, путь! Вой, утроба океана!
Я доволен – я хлебнул! Пусть выводит Вельзевул
На меня полки чертей под раскаты барабана! –
Охрип или слов не достало,
И сызнова топот и гам,
И крысы, покрытые салом,
Скрываются по тайникам.
И та, что сидела с солдатом,
Над сборищем встала проклятым.
– Encore! – восклицает скрипач.
Косматый вздымается волос;
Скажи мне: то женский ли голос,
Шипение пива, иль плач?
– И я была девушкой юной,