1НЕЧТО О «ГУГЕНОТАХ»
Я сбиралася давно
Посмотреть «Ле Гюгено».[2954]
Что за гюгено такие?
Басурмане записные,
Каков был мусье Вольтер?
Сочинитель Мейербер,
Немец, человек ученый,
Настоящий шмерц[2955] копченый.
Верно, будет хорошо,
Тре жоли, тре бо, тре шо.[2956]
Уж в другой раз не увижу,
Как адью[2957] скажу Парижу.
Доместик м'сье Франсуа![2958]
Ты достань билет пур муа[2959] —
В третьем ярусе три ложи,
Поместить все наши рожи.
Двести франков — так и быть! —
Я готова заплатить.
Вот приносят нам билеты.
Мы откушали, одеты,
Кулебяки две в запас
К вечеру лежат для нас.
Вот мы в Оперу пустились,
В трех каретах разместились.
Приезжаем, и как раз
Увертюра началась.
Флейты, барабаны, скрипки
Проиграли без ошибки;
Публика кричит: «Браво!»
Я шепнула: «Се нуво![2960]
И какой мотив чудесный!
Только, кажется, известный,
Из «Русалки», или взят
Из «Калифа де Багдад»».[2961]
Вот и занавес открыли.
Кучи кучей навалили
Разноцветных плясунов,
Голосистых певунов,
Королева, с нею дамы,
Рьщари, герои, хамы;
Хамы дан ле танз антик[2962]
Значило: ле доместик,[2963]
Потому что Хам смеялся,
Когда Ной пьян напивался.
Ной сказал ему за то:
«Твое семя проклято».
И с проклятием на шее
От него пошли лакеи,
Полотеры, повара,
Ключницы и кучера...
А над пьяным что остриться?
Пьяный может пригодиться,
Пьяный к откупу хорош,
Лишний всё притащит грош..
К пьяным я полна почтенья.
Но оставим рассужденья, —
Я вам просто расскажу,
Ком ла комеди се жу.[2964]
Поплясали, порезвились;
Дамы вдруг разоблачились,
Каждая сняла пенуар, —
Же не пуве па круар[2965]
И вскричала: «Чтоб мамзели
Наши на партер смотрели.
Тьфу ты боже, царь Давыд!
Стыд, ну просто срам и стыд!»
Тут франсез или мазурки,
А потом, играя в жмурки,
С лестницы мусье идет
И принцессу застает.
Закричал, махнул руками,
Рассердился... Между нами,
Я никак не поняла,
В чем история была,
Только гвалт, расправа, крики, —
Всё по правилам музыки —
И прекраснейший финал,
Как в Москве, дан «Ла Вестал».[2966]
Занавес тут опустили;
Мы мороженое спросили,
Ели, пили, через час
Снова занавесь взвилась.
Тут мусье с принцессой снова,
Не без ласкового слова,
Всё ей нежности поет,
Честь с, поклоном отдает.
А она ему манерно
Отвечает: «Ах, неверно!
Предостерегу, любя:
Все сердиты на тебя.
Спрячься, милый, в уголочке,
Ты услышишь, о дружочке
Что здесь люди говорят».
Вдруг приходят — свят, свят, свят! —
Три, четыре генерала;
Все уселися сначала,
Всякий мнение дает,
Всяк мошенником зовет
Полюбовника принцессы,
И опять пошли процессы:
Как бы вора уловить,
Гугенотов всех убить.
Он всё слушает, сердечный,
Но, как таракан запечный,
Притаился, ни гу-гу!..
«Я бедняжке помогу!» —
Про себя поет принцесса,
А уж дальше ни бельмеса
Я никак не поняла:
Вся компания ушла,
Полюбовник воротился,
Начал петь, потом решился
Тягу поскорее дать...
Но вот тут какая стать,
Я никак уж не добилась:
Вдруг принцесса разъярилась
И, бог ведает зачем,
Закричала: «Же вуз-эм!»[2967]
Тут разнежились, запели,
Вдруг куранты зашумели,
И мусье бежит к себе,
А она — тут свит томбе![2968]
Так, как сноп, и повалилась...
Занавесь тут опустилась,
Мы так были эшофе,[2969]
Что спросили дю кафе.[2970]
Акт четвертый представляет
Кирку, где народ гуляет
И танцует минуэт...
Презатейливый балет!
Но мусье вбегает снова,
Гневный, вроде Пугачева,
И поет, подняв картуз:
«Муа пур муа, э дье пур туе!»[2971]
Это всех перепугало!
Всё собранье убежало
Вон из кирки — вдруг пальба.
Что такое? Ба! Ба! Ба!
Гугенотов убивают,
А за что, про что — не знают.
Тут с решеткой темный двор,
За решеткой славный хор.
Но мусье опять вбегает,
Даму нежно обнимает.
Впрочем, это не конец, —
Прибегает сам отец,
Подстрелить свою девицу,
Как ночную словно птицу, —
И со всех сторон — паф! паф!
Всем пишите эпитаф.
Ну уж опера! признаться...
Но пора нам убираться.
Десять су мадам уврез[2972]—
И к ла лимонад газез[2973]
И к забытым кулебякам —
Ведь не бросить же собакам!
<1838> Париж
2
Но вот чудное явленье:
Как небесное виденье
Входит дочка... все черты —
Дивной, светлой красоты,
Поступь, взгляд и вид царицы,
И сквозь темные ресницы
Пламень взоров так горит,
Что с душою говорит!
И задумчивость, и сладость,
И души невинной радость,
Девы светской острота
И ребенка простота —
Вместе всё в очах сияет,
Шевелит и изумляет.
А когда заговорит,
Точно чем-то подарит,
Обойдет и околдует,
Совершенно очарует.
Если б я была un homme,[2974]
Все увидели бы, comme[2975]
Я бы всю Европу сряду
Подняла на кроазаду,[2976]
И не только Вестфали,
Франс, и Сюисс, и Итали,[2977]
И отдал бы ей что-либо
За одно ее спасибо,
За улыбку, за поклон,
За один чекченс алон.[2978]
. . . . . . . . . . . .
Много есть во мне мужского —
Вот я здесь влюбилась снова!
Хоть совсем с ума сойти.
Ле дине е аверти.[2979]
За обедом я не ела,
На Матильду всё глядела,
Про нее опять скажу —
Она точно ле бижу[2980]
Бонапартова потомства,
И я этого знакомства
Не забуду никогда...
Как текучая вода
Д'ен рюисо[2981] журчанье речи,
А уж грудь ее и плечи —
Что все ваши ле Венюс![2982]
Жан дире риен de плюс.[2983]
1838(?)
ПРИМЕЧАНИЯ
Настоящее издание ставит своей целью познакомить современного читателя с творчеством популярного в свое время юмористического поэта первой половины XIX в. И. П. Мятлева.
До начала 1830-х годов стихотворения Мятлева были известны только узкому кругу его друзей и близких. В 1834 и 1835 гг. он выпустил анонимно два небольших лирических сборничка, содержавших каждый по 14 стихотворений и сопровождавшихся надписью: «Уговорили выпустить». {По свидетельству А. Е. Измайлова, первое опубликованное произведение Мятлева, «Пустынник на празднике», посвященное описанию праздника в честь именин его отца, вышло в свет в 1826 г. в нескольких экземплярах (см.: Письма А. Е. Измайлова к И. И. Дмитриеву, «Русский архив», 1871, кн. 2, с. 991).}
Прошло несколько лет после опубликования сборника 1835 г., прежде чем имя Мятлева снова стало появляться в печати. В 40-х годах ряд стихотворений был напечатан в журналах «Современник» и «Маяк», вышли два литографированных издания «Тарантеллы». В 1840 г. вышел первый том поэмы «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л'этранже», в 1842 г. — второй, в 1844 г. — третий. В 1842 г. в серии «Картинки русских нравов», кн. 3, было опубликовано стихотворение «Петербургский праздник». В 1844 г. вышли «Коммеражн». Наконец, в 1845 г., через год после смерти автора, в третьем томе издававшегося А. Ф. Смирдиным альманаха «Сто русских литераторов» были напечатаны десять новых стихотворений Мятлева.