Еще ничто не названо,
но взяты на заметку
деревьев возле насыпи
приветливые ветки…
Сокровище, сокрытое в крови…
Не обращенье — кровообращенье
к тебе: живи, душа моя, живи,
не сомневайся, не проси прощенья
у горя и пощады не проси
у счастья, но, весенне невесома,
за тонкий стебелек себя неси,
сама попутной музыкой несома.
Поцелуй огонек затеплит
и раздует… Четвертый год
мой цветок на твоем стебле
распускается и цветет.
Пчелы, бабочки над постелью…
Нет, не годы — века, века
мой цветок на твоем стебле
распускается, распуска…
Кому тоскливей? —
Зимнему дереву,
заглядывающему в окно
зимнего сада,
или дереву зимнего сада
в середине лета?
Принц и нищий.
Пресуществленье долларов в караты,
воды — в потоки лучшего вина…
Адам и Ева не были женаты.
А значит, я такая не одна.
Эрато, та и вовсе не почата
и как январский мрамор холодна.
Зачем же ты диктуешь мне, Эрато,
слова: жених, невеста, муж, жена?
Обмирая, хмелея, ликуя,
одиночество пишет с натуры
на другом берегу поцелуя
одинокую чью-то фигуру.
На цветущем лугу. Акварелью.
Тонкой кисточкой. Мокрой ресницей.
Обмираю. Ликую. Хмелею.
Солнце медленно в море садится.
Оглядывайся: где же ты? —
закрыв глаза, смакуй
цветущей липы-девушки
воздушный поцелуй…
Звезды над барами
сквозь конопляный дым…
Взявшись за старое,
станешь ли молодым?
Можно ли бешеный
воющий страх обмануть,
взявшись за нежную
теплую девичью грудь?
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже.
— Я тебя люблю.
— Я тебя тоже.
— Я тебя тоже люблю.
Что, нечем крыть?
НА тебе слово божественное.
Тело блаженное нА тебе.
Свадебные путешественники,
медовые лунатики
(сон поцелуя слаще ли?
Рук неразлучность порука ли?)
вечером ночь выращивали,
день до утра баюкали…
Мальчик-с-пальчик Адам
плюс дюймовочка Ева
возле древа-бонсай.
Ну, давай,
изгоняй.
Женщина движется четвертями,
дитя восьмыми,
пес шестнадцатыми долями
бежит за ними,
и всю компанию у калитки
встречает кто-то:
фермата взгляда, лига улыбки…
Целая нота.
Заметалось междометье,
захлебнулось поцелуем…
Репетируя бессмертье,
колыбельную танцуем.
Тай на верхнем небе, тайна
говоренья, растворенья!
Нежность, нежность — обещанье
Повторенья, повторенья.
ЛОГОПЕДИЯ
Заставлять слушать свои стихи
стыдней, чем просить в долг,
стыдней, чем просить оставить долги.
Поэт человеку волк,
отсюда размеры глаз и ушей,
зубов, когтей и стихов…
Люди, гоните поэта взашей,
он не возвращает долгов.
Поэзия логопедия
измучившейся мычать
души. Соскреби, вития,
каинову печать
со слипшихся, подслеповатых,
тугих на ухо уст,
взбитой слюны вату
сотри с подбородка пусть
расправит крылья лопаток
очнувшийся индивид
и, преодолев упадок,
свободно и гордо мычит.
Плоть прозрачна, как мармелад,
если смотреть на свет.
Плоть прозрачна, но вязнет взгляд
в плоти, сводя на нет
плоти прозрачность, но вязнет свет,
встречая плоть на пути.
То ли ни света, ни плоти нет,
то ли свет во плоти.
Из всех исполнений, которые слышала,
ближе всего к авторскому замыслу
глубже, тоньше, стройней, продуманней
твое исполнение
моего имени.
В дневнике литературу мы сокращали лит-ра,
и нам не приходила в голову рифма пол-литра.
А математику мы сокращали мат-ка
матка и матка, не сладко, не гадко гладко.
И не знали мальчики, выводившие лит-ра,
который из них загнется от лишнего литра.
И не знали девочки, выводившие мат-ка,
которой из них будет пропорота матка.
Небытие определяет сознание.
Танатологика наука наук.
Одностороннее осязание
прикосновение теплых рук
к негнущимся, чтобы вложить послание
и пропеть, кому передать.
Небытие определяет сознание.
Но не дает себя осознать.
Поколенье, лишенное почерка и походки,
не голос синхронный закадровый перевод,
тебе провожать меня до Хароновой лодки,
тебе объяснять ему, кого и куда он везет,
тебе налегать на весла моего гроба.
Помогла бы, да обол во рту, на глазах пятаки.
Мы оба утонем или выплывем оба,
вот только бы вспомнить название этой реки.
Так полно
чувствую твою плоть
во мне,
что вовсе
не чувствую твою плоть
на мне.
Или ты весь
во мне,
вещь-во-мне?
Или ты весь
вовне
и кажешься мне?
Сладострастие бес плотности,
бес стыдливости, бес платности,
бес ответности, бес халатности,
бес полезности, бес полетности,
сладострастие бес тактности,
бес тактильности, бес ударности,
бес предельности, бес инакости,
бесхарактерный бес данности.
В поисках слова такой силы,
чтобы дробило зубной камень,
летучих мышей руками ловила,
мышей летучих ловила руками.
В поисках слова такой силы,
чтобы гасило адское пламя,
руками раскапывала могилы,
летучих мышей ловила руками.
Не было слова. Не было слова.
Не было слова. Даже в начале.
И умирали умершие снова.
У меня на руках умирали.
Яблоки ем от Я
до И и кожу, и кости,
и битый гнилой бочок,
и волосатую попку.
Жизнь, съешь меня так же
не оставляй огрызка!
Когда я царь, мне кажется слов
гораздо меньше, чем смыслов.
Когда я червь, мне кажется слов
гораздо больше, чем смыслов.
Когда я раб, мне кажется слов
так же мало, как смыслов.
Когда я бог, мне кажется слов
Адам еще не придумал.
Из новых стихов
Стихотворение — автоответчик:
Автор вышел. Вряд ли вернётся.
Если хотите, оставьте сообщение
после того, как услышите выстрел.
В столбик умножая М на Ж,
что получим — двойку? Единицу?
Тело да прилепится к душе,
а она его да убоится.
Разве так уж много нужно мне?
Переплавив память в нежном тигле,
спать, прильнув щекой к твоей спине,
словно мы летим на мотоциклеЕ
Могла бы помнить — мне было четыре,
ей — два месяца двадцать дней.
Сестра моя смерть и сегодня в могиле.
Я ничего не знаю о ней.
Не потому ли со дна веселья
смотрит, смотрит такая тоска,
словно сижу над пустой колыбелью
в халате, мокром от молока.
Читаем вслух Жития.
Любовь умирает последней,
девочкой девятилетней
на глазах у матери ея,
и я бедолагу молю:
не будь пионером-героем,
давай всё иначе устроим!
Не верю. Не надеюсь. Люблю.
Люблю. И потому вольна
жить наизусть, ласкать с листа.
Душа легка, когда полна,
и тяжела, когда пуста.
Моя — легка. Не страшно ей
одной агонию плясать,
зане я родилась в твоей
рубашке. В ней и воскресать.
Зря, слепя парчою рубищ,
на колени ставите:
не развяжешь, не разрубишь
узелки на памяти.
Как же ласка развязала —
вот, и нитка целая! —