Стихотворения — страница 100 из 101

Океан возьмёт.

И опустит ко дну глубоко-глубоко

по пяти линейкам от всех возможных ушей —

готово всё.

Там и пюпитры, и оркестр, и дирижер,

есть струнные рыбы, тарелки, виолончель,

отзвук и позывные, может быть — Луне,

м. б. луне, а м. б. и мне, —

Пузыри Земли.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не уходи, подожди, пережди уход

первозвучных гамм.

2

Под полуцельсным небом не живут снегири,

Наша Крепость на куриных ногах,

наши слоны стреножены и солому жуют рабы,

что же мы стережем, эти льды, этот съеденный муравьями

                                                      каркас,

эти каски заржавленные, эту поллюцию в мордах и сапогах,

глинозём отравленный, где ни колоска,

это за них мы стояли насмерть и стою на смерть?

Отзвенели серебряных труб веера,

эти флейты закупоренные да диктофоны лжи,

что уж там тренькать, я вены испепелил,

грезилось всё ж об Анналах, вот и получай — онал…

В Токио высадились вороны с размахом крыл в 1 м.

Их 300 тыс!

Близятся Дафна дю Мюрье и Хичкок.

3

Ну-ну. Посмотри.

На блистающем небе горят янтари,

но не лейкоцит!

И ходи по ковру как эксгибиционист, —

нету мантий!

Ну на улицах пусть, а глянешь в глазок, —

нету голых!

Забинтованы в джинсы.

Я оторвался от жизни и пуговицей сижу плашмя.

Ты пришей.

Не швея.

4

Я был сапожок, калигула, бешеный щенок,

танковые дивизии ЭСЭС шли и шли,

к бою готовятся дети-убийцы и дрессированные псы,

нам дают по бутыли горючей смеси а псам повязывают

                                                  восемь гранат,

а Армии Побед стоят и стоят.

И вот мы бежим под танки (дети и псы!),

угол стрельбы танковых пушек выше и нас не догнать

                                                      пальбой,

нас сотни и псы бросаются под гусеницы без ошибок, взрывы

                                                      там и сям,

а дети встают во весь рост и бросают в танки бутыль 1 л. —

пылают! и, ослепленные, месят юные тельца

(мне было 8–9, а вообще-то пяти-тринадцати лет).

И вот раздаётся громокипящее «Ура» —

это под знаменами с оркестром наши героические полки,

рёвы орудий и звон «Катюш»!..

только вот танки-то взорваны, а останки ушли,

всем выдают медали «Славы» и привинчивают

                                          Красную Звезду,

офицерам и генералам — аксельбант,

а бешеным щенкам по полкотелка

пшенки, с морозцем. От 200-от к примеру нас остается 3.

5

Печали плеч и губ трегубость,

союз Луны и глаз и ягод — сад,

у карт ложатся на клеенку трефы,

Звезда как ваза доверху полна солдат.

Они в ногтях, полны мортир в карманах,

их каски циферблатные и гриб,

марш-марш бумажные в шелках кондоры,

их груди шоколадные гравюр!

6

И вот мне снится и снится одно и то ж.

Как бегут по смерзшемуся глинозему эн-эн тысяч детей,

русскихпольскихеврейскихцыганскихвенгерских и пр.

«освобожденных от фашизма стран»,

в шинелях не по росту снятых с убитых в трофейных

                                                башмаках

гигантских, те вылетают с ног, и бегут босиком,

шинели слетают и бегут в одних трусах,

вьются снега, ливни стоят столбом,

бьют пулеметы и мины а мы бежим и бежим,

безоружные, а следом топочут герои Побед.

Я просыпаюсь, снимаю мини-кошмар вином,

и вижу в полутьме расстрелы детей-убийц.

О дети, дети, дунайские волны и вальс в лесу прифронтовом!

Нас не было, мы — авторизованный перевод — из снов…

7

В этот светлый век я один жесток,

остальные сеют цветы румян,

им оставим сей маскарадный жест…

— Йо-хо-хо! —

и бутылка Рима!

8

Идём. Протяни мне руку за бедные образцы

ночи, оплаканной мириадами сов,

может быть будет неожиданный вал

и астероид как медноскальный подплывет,

выйдем, и сядем на табуретки и улетим

и прицепив на крюк свой дом и сад и сарай.

9

Я ястребов глажу, и пылью покрыто перо,

нет, не Луна, а пробито их темя и кем?

я же сам ягодами кормил дроздов,

разве они поют необученные, их место — клетка, я их

                                                учил, и что ж?

ищущий Ядерный Гриб, Надмирный Зонт, — вот и нашел

                                                  сморчков —

ищущий боя гений, темя пробито, слёг,

утром возьмусь за лопату, им не дотянуть…

10

Разве ты объяснишь кеглям на двух башмаках

у Скорлупы Земли?

Их собьют, а они опять

встанут, покачиваясь как Ваньки-Встаньки бдить.

11

Поющий о смерти — заклинает жизнь,

ты еще пройдешь через сто сетей,

ты еще запоешь как буйвол недоенный, — о! да и пою

уж 50 — так,

уж 50 лет, уж скоро (е. б. ж.) — 65.

Эта песнь не о себе.

так поют камни, а птицы — не так,

раковины морей — так, а дельфины — не так,

Огненная Земля — не так, и Антарктида — так.

Суммируем: автор поёт как пообанный,

он — Антимир и мутак.

Не мозговито.

12

Я славлю тавто, а логию — нет.

Я пел Тому на зад 300 млн лет.

Я видел как бились боги и титаны — болт о болт,

и у них был слабый волосяной покров, как у людей.

Я видел как люди мутировали в обезьян,

от атомных взрывов и с жалобами бежали ко мне,

я рассудил, что мясная пища

и жарил их на гвозде,

все поколенье обезьян-мутантов истребя.

Я сделал из грязи людей и опять вдохнул им в рот кислород:

прошло 10 млрд лет, и вот они опять мутируют в обезьян.

Смотрю на этот этап с любовью (себе на уме!),

идеализм конечно ж, но зато не конец, —

гвоздь мой цел в шкатулке а огня хоть отбавляй.

13

Прими же правду мироустроенного естества,

две пичужки, сидя на раме, открытой в сад,

и болтают, смеясь, и посматривают в меня — миг-миг!

а на поэтов смотрю как на помои, сливаемые изо рта в рот,

этот «лиризм» и «тепло» их — челюстная слюна — еще та!

или же нечто вроде лесбийства — сосанье грудей — у Нянь.

Ложась на ню, я надеваю бронежилет,

кончаю — и приставляю ей к виску и нажимаю курок,

что делать, денди, — это рок.

И мнится мне…

И мнится мне, музыколог пуль, — уж не будет турнирных

                                                        войн,

все растворится в бесчестье «точечных бомб»,

ни одна Армия в Мире не способна на клинч…

С неба ничего не падает, кроме льда.

14

Если встать на колени, молясь миражу,

позвонки костенеют, морозится мозг,

онемеют и чресла, т. д. и т. п.

На колени поставлен 2000 лет

тот, кто гордое носит «золотой миллиард»,

и согбенные спины оплавил им жир,

и уж кажется, не подняться с колен

никогда, никогда, никогда.

15

Никогда не говори: никогда, никогда, никогда.

Но всегда! Только третий петух запоёт и встают

батальоны войны за алмазом алмаз

и идут как Духи по Шару, звеня головой,

и трубит Черный Зверь Гавриил,

полководец Трубы,

и число его звонко: 999, он — ЗВЕРЬ,

а число людомасс от Него:

999 — полнота,

Зеркало.

Перевертыш:

666.

Вот число людомасс: — 666; шестерня.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не называй. Сказанное громко отодвигает тебя в небытие…

16

Матка Надия, береги!

этот клён из живописи из зубцов,

пронизанный, алый, парашютист,

не разбей! эти ивы снежнозеленые, аквариум — над ним,

где чередуются шелк, кадмий и ультрамарин,

замерли листья, тонкообразны, цветя,

где их будут топотом бить…

Идут! и далёкий Идол свистит им в рот,

стой, тот кто идёт!

17

Не упускай. Эту осень, еще зелены дожди,

этот сентябрь, он магичен и красочность впереди,

и в желтокрасных шелках будет небесный свод

и земной порошок.

И будет Небо — необъективно и вольет иглой тебе

                                                Новую Луну,

Новую Луну, Зюлейку-Сатану.

И ты будешь как прежде со своей седою головой,

и смотреть, запрокидываясь, блеск голубых Рыб,

с седою головой — звук горловой.

Горизонтальные птицы, ноги поджаты у них

как губы у женщин, и те и те улетают на Юг,

да наждачные пилы — когти точить,

да леденящий эпос генеалогических фраз.

Кого ты приманил, кого прилунил?

18

Затмение Луны (полноценной) и она оранжевая — рубин,

повсюду в садах жгут дым голубой и я задыхаюсь от,

я неумен созерцать, а движенья сжигают яд,

но не успокаивают…

Сад полон:

от заменителей звёзд до оловянных яблок —

всё тут.

А я б променял эту плодность на бокалы вин на каждом суку,

чтоб звенели они мерцая как маятники и — всегда,

и я б ходил просыпаясь и пил допоздна то коньяк,

                                                то бенедиктин,

и было б мне лучше от этого чем от всего.

то ликер шерри-бренди то водку с перцовым стручком,

то чешский ром то британский джин, то виски без льдин,

и было б мне лучше чем без всего.