лицом к лицу,
лицом к лицу
с землей!
Будильник
Трамвай прошел, и шум замолк.
Что делать,
Ждать,
Уйти ли,
Уйти,
взломав дверной замок,
разбив о ночь будильник.
От комнатных идиллий
уйти
и на мосту
курить.
Стучит будильник.
Подробный,
ровный стук.
Будильник.
Стрелки сложены
приклеились к двенадцати.
То — стрелки
и положено
в двенадцать обниматься им.
То стрелки.
Им не трудно
встречаться ежечасно,
встречаться на секунду,
и вновь на час прощаться.
А мы и на секунду
встречаемся не часто,
и даже очень трудно
нам всякий раз прощаться.
Фантастика
Какое бы выдать чудо?
Присниться, что ли, тебе?
Со вздернутым, вздорным чубом
во сне вломиться к тебе.
Стрекочут часы — сороки…
Вдруг —
вдребезги двери.
Вдруг
ты вскочишь…
Нейлон сорочки
замкнет на коленях круг.
— Давай говорить.
— Не буду.
— Нет, будешь.
— Не буду.
— Будешь!
— Опять предаешься бунту,
опять среди ночи будишь,
а я-то старалась чуткой
к тебе.
Но к тебе — нельзя.
Чудачка!
Ведь это чудо.
Фантастика, так сказать.
Рожденье
Миллион пластин голубых
от луны
по волнам пляшут.
Валуны — голубые лбы,
валуны — оккупанты пляжа.
Под луной
крупчатка песка
различима до деталей.
В первый раз ты вот так близка.
Ты похожа на неандерталок.
Бередя бахрому кудрей,
заслонив ладонями очи,
собирались они у морей,
попирая пещеры отчьи.
Забирали они мужчин
на песках,
а не за пирами,
на песках,
у морей!
Молчи!
Я читал — они забирали.
Бьет волна.
Каждый бой волны,
что полночных курантов бой.
Будто кто-то ведро луны
невзначай пролил над тобой,
на тебя,
на сплетенье ног,
на упругость грудей раздетых.
Помолчи.
Это — наша ночь!
Наша первая ночь —
рожденье.
Прощанье
Катер уходит через 15 минут.
Здравствуй!
Над луговиной
утро.
Кричат грачи.
Укусишь полынь-травину,
травина-полынь
горчит.
И никакого транспорта.
Тихо.
Трава горяча.
— Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, —
у моря грачи кричат.
Там,
по морским пространствам,
странствует столько яхт!
Пена —
сугробами!
Здравствуй,
радостная моя!
Утро.
Туманы мутные
тянутся за моря…
Здравствуй,
моя утренняя,
утраченная моя!
Вот и расстались.
Ныряет
косынка твоя красная
в травах…
Моя нарядная!
Как бы там ни было —
здравствуй!
Июль в Закарпатье
Эхо
перекатывает «ого-го» перекличку
гуцулов.
Это
на ободранных бревнах по Тисе гуцулы
гарцуют.
Красным
поясницы лоснятся, как медные
руды.
Краны
придвигают кубы-штабеля
к лесорубам.
Сучья
низвергаются вниз, вырубая в воде
щели.
Звучно
изгибаются пилы, как лебединые
шеи.
Мышцы
накалены добела, как болванки металла
в мартене.
Мысли
обрели соразмерную зримость
материй,
сразу
зазвучав с перекличкой гуцулов
в мажоре.
Здравствуй,
здравствуй, день уравновешенных дум
и мозолей!
Колыба
В колыбе дымно,
коровы мыком
напоминают, что ночь — к финалу.
Доярка Дина
с овчаркой Милкой
грызут обломок рафинада.
У Милки яркий
припадок грусти,
курлычет Милка — седой журавль.
А у доярки
такие груди,
как у доярок в киножурналах…
Лоснятся желтым
паркетки-штампы
там, в ленинградском коридоре
он напряженно
подметку ставит
в твоем луженом коридоре.
Он гнется аркой,
очки намокли…
Соседи дремлют и не учуют,
все ваши ахи,
все ваши охи,
нехитрый комплекс ночного чувства.
Но шита лыком
твоя победа.
Не понимаешь ты нимало,
что здесь, в колыбе,
как в колыбели,
тепло и пахнет топленым маслом.
Мадьярка Дина,
как медянка
гибка,
дотронься —
и расшалится…
Зрачки у Дины,
как у медянки:
— Не уходи… Поешь пшеницы…
Смешная!
Чашкой
пшеницы лишней
ну что прибавишь?
Ну что убавишь?
Рассвет.
Овчарка
ботинки лижет,
блаженно шлепая губами.
Идем на гору!
Идем на гору,
рыжая,
взойдем повыше.
Хочу во всеуслышанье
я гром услышать.
Хочу смотреть,
как, длинные
ломая руки,
под грозовыми ливнями
стенают буки,
как ливни льют,
коверкают
валежник сиплый,
и говорят с Говерлою
с позиций силы,
и образуют линии —
вразлет —
косые!
А ты срывай под ливнями
с косы
косынку.
Под ясенем растрепанным
бери трембиту,
труби,
как шли мы тропами
в ботинках битых,
как шли мы —
я и рыжая
все выше,
выше,
чтоб гром во всеуслышанье
услышать.
Слышишь!
Косноязычие
Человечество косноязычно.
Напридумывало приборов,
приструнило моря,
но не сыщет
слов,
подобных
грому
прибоя,
чтоб слова — сплавы стали Дамаска
зазвонили,
заскрежетали.
Но слова —
оловянная масса,
бледный звяк,
подражанье стали.
Осень
Осень.
Стонут осы
вдоль земли сырой.
Атакуют осы
сахарный сироп,
и петляют осы —
асы у веранды.
Кто сказал,
что осень —
это умиранье?
Осень осеняла
Пушкина и Блока,
ливнями сияла
в облаках-баллонах.
Осень означает:
снятие блокады
с яблок!
Пачки чая!
Виноград в бокалах!
Осень гонит соду
волжскую на гравий,
строит свой особый
листопадный график.
Как вагоны сена,
движется кривая
листокаруселья,
листокарнавалья!
Лесная хроника
Плоды рябины —
галуны.
Рябины
оголены.
Брусника гурьбой,
горбылями грибы,
так много грибов,
хоть граблями греби.
Линяют лисы.
Паутинки —
блеск.
Мой лес!
мой безлиственный
лысый лес!
Мой лес!
мой густой,
деревянный добряк!
Скажи, ты готов
к дикарям-декабрям?
Готовы осины?
С вниманьем каким
строгают осины
к зиме кулаки?
Гулкие дула
смазали в бой
сутулые туловища
дубов?
Точат побеги
штыки
на стерне?
_____
Спокойно!
Победа
на их стороне.
Плоты
По Неве плывут плоты
еле-еле.
По Неве плывут плоты —
плиты елей.
Вот плоты плывут подряд
в страны дальние.
Вот плоты застопорят
у Ростральных.
И пойдут по мостовым,
ковыляя,
и прильнут к мостовым
комлями.
Зацветёт на берегах
бор еловый.
Будет хвойный перегар
в буреломе.
Птичий щебет —
хоть куда!
диспут птичий!
И медведи загудят
деспотично!
Бревна к бревнам —