Стихотворения — Виктор Соснора — страница 76 читать онлайн бесплатно

Гору Ни Кто не застроил дачами полисадниками не стеснил

все охранились овраги вверх дном ни один перевал

город Мужей и Жен на развалинах счастья Вашего Марина у

Вас не встал

воздух блажен и не больше Ни Кто не грешит без лавочников

не лгут

очи мои не ослепли на отдыхе нет барышей

крыши с аистовым гнездом… напрасны сарказмы крыши из

черепиц

тяжесть фундаментов Вашей Горы у горы лишь фундамент Земля

Горы времени Вам Марина что Вам до Горы

кратер Ни Кто не пускал в оборот Везувия льдом не вязал

девками дочери в стайки не встали к Мосту типа поэта нет

средь сыновей

дочь не растит ребенка внебрачного сын цыганкам себя не

стравил

вот ведь в итоге-то вывод: счастье злачное на Ни Чьей крови.

Я на Карловом Мосту. Все ходят. Не сетуя. Туда и сюда.

Как я смеюсь в синтетике, пью пиво из Пельзни с цветной

икрой.

Пражским газетам позирую я весь в развевающихся волосах…

Мойщики окон Людек и Людвиг моют со смелостью — мое

окно!

Я жил на площади А. Павлова в квартире профессора В. Ч.

невдалеке от шумихи для иностранцев «Швейк».

Не иностранец в нем я не был:

Я. Гашека там не любили ни ночью, ни днем.

Второстепенное впечатленье от квартиры Ф. Кафки:

ничего, — нищета.

В ней или где-то поблизости торговали браслеты.

Купил версальский браслет.

Восьмая глава! Воспоминанья: Веймар.

Жил в хижине Ф. Шиллера о трех этажах.

Нянчился с прозой штурм-дранг по-немецки. Готическим

шрифтом.

Был в Бухенвальде. Не понравилось: для экскурсантов из

иностранцев.

Не иностранец. Мне познавательность — всуе.

Лотта (не из Гете и не из Т. Манна), —

симптоматичная, но симпатичная фрау семидесяти шести лет,

Хранительница Сокровищницы Поэта, — меня любила:

я не пил, как солдаты.

Она с восхищеньем старухи смотрела,

как я выводил на драме Ф. Ш. «Лжедмитрий»:

«Германо-Советские связи».

Ф. Кафка был чех.

Но писал по-немецки.

Действительно, гениальность провидца, — о Многоножке.

А. Крученых был русский.

На шесть лет младше А. Блока.

А. Крученых — известен: — под кличкой «дыр-бул-щыр».

А. Крученых писал:

В ПОЛНОЧЬ Я ЗАМЕТИЛ

В полночь я заметил на своей простыне черного и твердого,

величиной с клопа

в красной бахроме ножек.

Прижег его спичкой. А он потолстел без ожога, как повернутая

дном

железная бутылка…

Я подумал: мало было огня?..

Но ведь для такого — спичка как бревно!..

Пришедшие мои друзья набросали на него щепок,

бумаги с керосином — и подожгли…

Когда дым рассеялся — мы заметили зверька,

сидящего в углу кровати

в позе Будды (ростом с 1/4 аршина).

И, как би-ба-бо ехидно улыбающегося.

Поняв, что это особое существо,

я отправился за спиртом в аптеку,

а тем временем приятели ввертели ему окурками в живот

пепельницу.

Топтали каблуками, били по щекам, поджаривали уши,

а кто-то накаливал спинку кровати на свечке.

Вернувшись, я спросил:

— Ну, как?

В темноте тихо ответили:

— Все уже кончено!

— Сожгли?

— Нет, сам застрелился…

Потому что, сказал он,

В огне я узнал нечто лучшее!

Так А. Крученых писал лет за двадцать до Ф. Кафки,

лет за тридцать до Э. Ионеско и Беккета.

На Еврейском кладбище я был.

На стеллах написано по-еврейски.

Чему удивляться? В квартире профессора В. Ч.

на всех 573 куб. м.

пусть не стеллы, — хуже! — все стеллажи

в книгах, написанных по-китайски

по-корейски

по-японски

по-бирмански

по… как у Эдгара По! —

ничего себе, — квартира была в иероглифах.

Хоть бы слово славянства! — профессор был

востоковед-ориенталист.

Хорошо хоть его самого — В. Ч. — я не видел.

Дали ключи — я и жил.

Я лишен любопытства.

Не люблю наблюдений.

Но в лоб окна

без занавески стояли за лакированным красным стволом

каштана два!

стрижены струнки их двух голов,

чернокостюмцы, с медалькой на лацкане, локоть к локтю, —

как им стоялось? — сутками суток!

Я включал свечу — они включали фонарик. Я выключал —

выключали.

«Живи и жить давай другим», — сказала Екатерина.

Сочувствую способу существованья.

Зависть… — за весть?

КАМИН:

Прага моя Ноября!

Стужа и дождь леденящий.

Я радиопьесу писал. На столе стояла сова из фарфора.

Из женщин:

лежала в футляре от скрипки бутылка вермута «Бланка».

Я вылил вермут в ванну. Ванна Вина.

Как мне КАМИН? Был коварен КАМИН.

«Иду на Вы» как Святослав не восклицал.

Май миролюбья, грел мне, мурлыкая, ножку в сапожку.

Ночью он отключался. Я думал: система.

Оказывается, отказ.

Я в простоте душевной, он — лицемер! — меня на обман:

в Третий День Творенья Меня в ЧССР он погас.

Как, проклятье? Кто и где его обучал?

Я вошел из дождя, он облучал в две спирали мое

пой-пространство.

В комнате — как солнечно! Танц на ковре саламандр!

Я сел за стол с пепельницей в солнечном состоянье. Он — угас.

Как! — не постепенно, с предупрежденьем — сью же секунду!

Я не люблю борьбы и не боюсь катастроф.

Я уходил — он вспыхивал пламенем лунным,

несмотря на розетки, трансформаторы, штепселя.

Я приходил. Я приходил,

он позволял так сказать без пользы

протянуть ноющ-ноги к домашнему очагу (о отдохновенья!)

и… сукин сын! — гас навек и бесповоротно.

Зубы звенели под одеялом из пуха!

Сосед В. Л. был по профессии Министр;

взаправду же оказался Мастером по каминам.

Стоило Мастеру взять в сильные руки свое оружье, —

трус-Талейран в момент загорался ровным негасимым огнем.

Сколько В. Л. ни исследовал систему подключений и пр. —

КАМИН горел, не шелохнувшись.

Мастер-Министр рассердился:

я издеваюсь над милым электрическим существом,

оно исполнительное, исправное… Я сам — садист!

Логика здесь не легка: в выводы не вдаваться!..

Еще не затихли шаги выговаривающего В. Л.,

как он по ступенькам ко мне взлетел

и обезумевшим шепотом взвыл,

что у него телевизор — взорвался! КАМИН он — винил.

КАМИН злобно помаргивал, а потом погас:

он сделал свое дело.

Описывать злоключенья с сей тварью, — о к псам!

На Башне каждый Апостол крестился:

«КАК МИНЕТ КАМИН НАС!»

КОТИК:

самый самый, пестренький, самка, с виду котик и котик.

Но невидимка-хозяин оставил записку: КОТИКА в комнату не

запускай

во избежанье избитья им статуэток, где я сплю,

и упражнений им на цветочках-цепочках (живут, вися на окне),

которых КОТИК любит и губит.

Я закрываю с ключом цепью дверь, я ложусь.

Луна, на ковре фосфоресцирует тень от семиглавой

лампы-Дракона, —

вот вам, Восток, — созерцаю.

Вдруг: кто-то карабкается на кровать.

Включаю люстру Великого Могола, встаю:

КОТИК лежит как ласточка на кроватик. Дверь на ключе, цепь

цела.

КОТИКА за шиворотик, дверь открываю, выбрасываю, ложусь.

КОТИК ругается по ту сторону двери, царапается, как цапля.

Три таблетки. Тушь-тишь…

Вдруг: кто-то лапой как эскулапой бьет по морде, кусает глаз

как миндаль.

Встаю, включаю люстру Ли Бо:

КОТИК в кроватик, рвет как рвогик ночную косынку из США

(власы мои смерзлись, мыть негде, Ванна полна Вина!).

Ключ не колышется, — бронза!

Я перещупал все щели, выбросил КОТИКА, я ложусь…

Не из щелей…

Лег я, к двери подполз:

КОТИК взял зажигалку и свечку зажег,

взял из шкатулки ключ, точь-в-точь, как мой,

прыгнул в дверь,

вставил ключ

и раскрутился, как на турнике:

дверь открылась!

Дверь была с двойным замком. Как у тибетцев.

КАТАПУЛЬТА:

У профессора В. Ч. был револьвер из Калькутты, валялся.

Водопроводчик П. Э., ходивший ко мне за водой,

(в Праге в моде вода, но она — лишь в квартире

ориенталиста!)

небритый, набредший в поисках всечеловеческой влаги на Ванну

Вина,

скопировал за семнадцать часов семнадцать револьверов.

Мы стали стрелять: Я,

водопроводчик П. Э.

мастер-Министр В. Л.

мойщики окон Людек и Людвиг,

позавчерашний однофамилец Президента

ЧССР В. Н.

(теперь:

Председатель Чешско-Эстонского Общества

Хуторян, —

вся Прага взаправду изучает эстонский

язык!)

директор издательства «Одеон» К. Т.

(он позавчерашний директор пивной

«Швейк»),

Милан-метелыцик

и (так ли?) теперешний экс-епископ Праги

Ц. Т.

Все стреляли как все.

Епископ же, чтобы остаться неузнанным, вот что придумал:

переодеванья.

Я снимал для него рейтузы, рубашку и ночную косынку из США.

Предыдущая Стр. 76 из 101 Следующая

Оглавление