Ты — эхо меня где-то где-то?
Вблизи лишь Луна,
келья скал
да звезда
за водой.
Живая,
желая…
Что возглас из воздуха где-то тебя? —
Кукушка-аук, —
не мне, невидимка!
Гамлет
Я даже думал: звать или не звать?
Идти в итог, или забыться здесь?..
И кто-то бил копьем в окно, — как знать? —
не человек, не бабочка, не зверь…
В душе уже отрекшись от венца,
я звал Творца, чтобы у зла узнать:
пой, призрак распрекрасного отца,
позволившего так себя убить.
Я знаю сказку, как позволил Лир
свести себя с ума, — я прилеплюсь,
не лицедей, но и не лицемер
я безбилетник, с чеком притворюсь.
Был пол отлакирован и звенит,
был зал — от варваризма вензелей.
Полоний — дух Лаэрту был «за нет».
Бальзам варился в кубках королей.
Трагедия отравленных рапир?
О нет! На троне трепетала мать.
Так гением немыслим разговор
о ней, и рока нету и не месть, —
о правда: в той завистливой жаре
червяк телес убил орла седин, —
о брата! И женился на жене.
Я отрекаюсь: я — ничей не сын.
Яд — пей Гертруда, бедная, — труды
прелюбодейства или живота
за женщин или жвачных у травы,
или Офелий, — «дева иль жена»? —
альтернатива с перспективой «власть»,
и взвешивать регламент гирей каст,
блюсти себя и пушечную весть,
давать детей для даты государств,
или сходить с ума (да был ли ум?)
по смерти подлеца-отца без «ли», —
так ли? И петь и плыть, как на балу,
тонуть! Я — отрекаюсь от любви.
Но радуются роды от пелен:
убит герой, на королевстве — трус.
О жизнь! Лишь ожиданье перемен,
как в карты: или тройка, или туз.
Герой? Он может мощью полюбить.
Откуда взять взаимность — лишь мощам?
На фантиках, на бантиках понять:
трус — труса, раб — раба и мима — мим.
Нам даден в мир не профиль прав, а фас,
где ум — там с колокольцами наряд.
На Данию, норвежец Фортинбрас,
я отрекаюсь: вы — не мой народ.
Был мозг отдатированный, как зал.
Я шел как жил — на иглах каблука.
Балл музыки — рапира и кинжал,
и правая, и левая рука.
Блестел, отлакирован, в досках пол.
Взлетали души (души ли?) без тел.
Их было семь и каждый (как же!) пал.
А воздух варваризма дул… и бел,
что я виновен, ибо их убил,
мерзавцы пусть, но человеки ведь,
не мной исчислен времени удел,
а Там (читатель Йорик, челюсть — есть?).
Итак итог: созвездья всем ли врут?
Я рву билет и разрываю чек.
И если это человеки вкруг,
я отрекаюсь, я — не человек.
Дон жуан
Дождь идет, дождь идет,
дон Жуан!
Мне — женщины были?
Я — женщинам был?
Веера вечерами лент, —
любовь ли?
А утрами лоб и бокал,
шпага
и шаг
тех
лет.
О да!
До окна
дождь идет, дон Жуан.
Дождь, донна Анна. Дождит.
Вечерник ли,
утренник —
даже
не дан,
а дом Командора
дрожит.
Кому,
Командор,
если в масках Медуз
у женщин не ужас, а власть?
А медью из денег —
изданье до Муз.
Любовь ли, Сивилла ли? —
вальс.
Кто в ад меня, мнимый?!
Концепций конца
завистливец звезд и скал.
Я лишь исчислял по таблицам Творца:
вы — лгали.
Творец
мне
не лгал.
Ходили на лапах тяжелые львы.
Мозг
мой
к ним
приязнь
имел.
За давностью дев
любопытство любви, —
любви ли?
Я
их
не
искал.
Кто муж героизма
мой меткий металл
осмелился
бы
осмеять?
Лишь Статую выставил
буквомарал.
Лишь статую, —
камнем
карать.
Кто тот же транжир,
кто мыслитель мышей,
ласкатель
и логик про суть?
Вот — шпага моя.
В мешанине мужей
найдет
свой,
ей свойственный путь.
Послание Иоанну
Я Альфа и Омега есмь. Я — дан.
Я первый и последний, Иоанн.
Твой остров — мой метающийся Дом,
где око зрит одно лишь — океан.
А семь златых светильников затем,
чтоб чаянья и чудеса не греть.
Я опоясан поясом златым
по персям, — чтоб ни с кем не говорить.
Пред просьбами протестов и потерь
животному с лицом, как человек,
оставьте облаченного в подир, —
я не приду для правды в этот век.
Читающий и слушающий Слов,
смеющийся щеками же в себе,
все ж соблюдающий диету слив,
не сомневающийся ни в судьбе.
Я, вас омывший в омутах (где Дух?)
Я, возлюбивший вас же и во зле…
Вот — возвещающий Петру петух,
клюющий время зерен на земле…
Написанному верящий, — о плебс!
Науськанный на Голос, что велик.
О близко время! Вижу вживе блеск:
меч первенца меж мертвых и владык.
В моей деснице семь знакомых звезд.
Вот — волосы, как белая волна.
Меч уст моих пусть обоюдоостр, —
не ныне! не ответствую, война
ловцов душ человеческих с лицом
животных жвачных, но с глазами грез.
Неправда от Матфея — я ловцом
не жил, и не за них я шел на крест.
Я думал: Дух дыханья посетит.
А ты в ответ: лишь остров-океан.
Спасибо, соучастник в скорби, пес,
тебе скажу:
— Не бойся, Иоанн!
Восстань с колен. Сбрось цепь земных царей.
Листов моих из стали насуши,
и если где осталось семь церквей,
лишь ты отважен — ты им напиши:
— Я первый и последний и я — есмь.
И живый, и был мертв и се — я жив.
Еще в венках не зацветает ель,
я не приду для правды язв и жил.
Не мстящий, но молчащий без сетей,
для Зверя оставляющий клыки,
имеющий ключи от всех смертей…
Имеющий да спрячет их, ключи.
«Что рифма!..»
Что рифма! — коннице колоколец!..
Я жил в саду обнаженных женщин.
Змий на хвосте их не заморозил:
в руке — по фрукту!
На вертелах — искрометны овны,
бассейны в линзах Венецианца,
кефаль и флейты… Луна светила,
как цвет малины!
Я жил в саду обнаженных женщин,
волк-виночерпий, браслет Фалерна.
Я брал их девство, а пел пеаны…
я брал, как бритвы!
Я брал их, правда, но лиц не трогал.
(Дельфинам-двойням — в талантах тела!)
Что рифма! — ценит окружность Циркуль…
я не любил их.
О сколько лгали глаза цветные!
Клеймил, — глумились. В запястьях — зависть.
Но в тайной Башне (чело — для Часа!)
на ключ забрало!
Мой меч исчислен. Зеркальны формы
у дев. У конниц копыта босы…
Как зарифмован, в глазу Циклопа
горел мой гений!
До свиданья, книга
До свиданья, Книга. Прощай, почерк.
Взята в найм, нелюдь. С кем с вином путч?
Нечто из плача, А при чем притчи?
Ты припрячь лучше их, толмач притч.
Юница-чтица, рай-дуга-Рубенс,
не читается мой циан-лавр.
Книга есть реальность, а не ребус
вам, Ликург в лампасе, у руля у лир.
До свиданья, Некто. Будь как будь в людях.
На челе меч блещет, юн, как Ной!
Только вот что: не иди в латах,
ты иди с Луной (босиком на ней!).
Ты иди так же тяжко, — так идем все мы,
на виду невидимки, маятник рук.
Только вот что: не иди в воды,
не святи сетей, если даст Рыбак.
Если Брат даст виноград — не́ пить.
Дева даст объятья — обойти.
Это ведь люди. Ты же в людях — нелюдь.
Не обречь тебя им и не обрести.
Нам не свидеться, Книга. В климате молекул
не деваться нам. Воскрешай — то!
А не имешь места, — мой тебе мускул,
два клинка с воском!.. Улетай от!
Семейный портрет
Труд Гертруды окончен.
Одинокие Римы,
смотрят люди в оконце,
уши — парные рифмы.
Личики как яички,
на челе — единички.
Смотрят люди в оконце:
в каждой лампе — огоньце,
у Луны молока нет,
а Луна — молодая.
А два уха людские
при Луне — ледяные.
Я иду по Афинам
скифом — по анемонам.
Колизея колонны.
Вам, Варшава, — каналы.
Прага из парафина.
Эст — в холмах Парфенона.
На Монмартре — Манхэттен…
Въезд в Фонтанку под ливнем,
Медный Всадник — макетом,
цепь на мостике львином.
У оконца Ленива
ждет меня, — Михаила:
я бутыль люминала
взял за рубль в магазина.
Я смотрю с интересом:
Кесарь я или слесарь?
О не от люминала
под луной Ленинграда,
я умру до Урана
в трюмах рудник-Урала,
нет в тех трюмах оконец,
околем у околиц
незапамятным Киршей,