— Файя! — выдохнул Стив подавленным голосом мечтателя, очнувшегося от кошмара, и выпил залпом остаток джина.
Не двигаться с места. Или нет: сразу же прыгнуть в первое попавшееся такси, погрузить чемоданы, уже упакованные для трансатлантического рейса. Ночью переплыть Ла-Манш. Закрыться в каюте, не трезветь до Нью-Йорка. Только там наконец можно будет вздохнуть полной грудью.
Он встал. Надо было остановить друга. Но поздно: Макс уже склонился над рукой Файи, поцеловал ее.
— С тех пор как я увидел ваши фотографии… «Минарет»…
Файя еще шире улыбнулась. Она была в легком батистовом платье, а сверху надела маленький свитер из бледной шерсти, весь украшенный золотыми блестками.
Там, где Стив остановился бы, Макс как настоящий француз продолжил галантно:
— В жизни вы еще лучше! Этот белый цвет вам потрясающе к лицу.
Стив замер на полпути, будто собирался сбежать. Возможно, так бы и случилось, если бы не восклицание:
— Господи! Американец!
Все подняли головы. Лиана поставила чашку на стол и бросилась к Стиву:
— Вы! Американец!
Она сияла. На ней был такой же наряд, как на Файе.
— Да, это я. Я не умер, как видите.
— Почему же вы должны были умереть, мой друг? — Это был д’Эспрэ. — Какое счастье снова с вами встретиться спустя столько времени, мой дорогой О’Нил. Подобные радости случаются только в Довиле!
Он оторвался от своего кресла-качалки и пожал Стиву руку с удивительной горячностью. Вслед за ним поднялась и вся свита: сначала Стеллио, потом изголодавшийся художник, встреченный на Монпарнасе, — теперь внезапно окрепший, причесанный, ухоженный; наконец, два тщедушных молодых изможденных игрока, наверное, братья.
Файя, отпустив Макса, повернулась спиной к Стиву и вернулась к столу.
— Макс Лафитт! — воскликнул д’Эспрэ, когда ему представили молодого человека. — Так вы сын той замечательной мадам Лафитт, с которой я был когда-то знаком? Какой у нее был блестящий салон! Как она поживает? Собираетесь ли вы так же неистово броситься в политику, как ваш отец? Вы, без сомнения, великолепный солдат! После войны, мой дорогой, вам будут открыты все пути…
Макс его не слушал. Рассеянно пожимая руки, он следил взглядом за Файей. Безразличная ко всему, она наливала себе чай. Потом села и пригласила Макса сесть рядом с собой. Они закурили. Как бы объятые странной стыдливостью, все остальные, за исключением Лианы, отвернулись.
Подул прохладный ветер. Дым от чая и от розового табака расстилался над столом. Стив стоял, облокотившись на решетку корта, и старался найти хоть какое-нибудь несовершенство, первый банальный жест, который позволил бы разрушить образ феи, еще хранившийся в его сердце. Но Файя была безупречна. Почувствовав его взгляд, она поправила янтарное колье, затушила сигарету, подошла к нему.
— Добрый вечер, Стив. У вас очень красивый друг. — И протянула ему руку. — Я замужем, вы знаете?
Она несколько иронично смотрела на него, но ее взгляд не был так же ясен, как и прежде.
— Все в конце концов узнается.
— Это правда. В актах гражданского состояния я записана как мадам Вентру. Глупое имя, не правда ли? Такое нельзя носить. Впрочем, как и приезжать в Довиль в компании мужа. Вы уже успокоились?
Она рассмеялась, но голос надломился. Это была уже не та Файя. Она потеряла обаяние юности. Но ее уверенная манера держать себя поразила его.
— Если хотите, приходите поужинать с нами в казино, — продолжала она, — вместе с вашим другом, разумеется. Где вы остановились? — обратилась она к Максу. Стив не дал ему ответить:
— Охотно. В котором часу?
— В восемь. Как раньше.
Друзья в молчании направились к вилле.
Макс обладал для Файи особым обаянием: это был вновь прибывший. Он не только представлял собой совершенный образец героя войны: изысканный, раненый, награжденный, романтичный, — его неожиданное появление казалось чем-то вроде подарка, праздника, которого не ждали. Наконец, наслаждение для Файи заключалось в том, что новый поклонник был приведен старым.
Несмотря на душевную боль, Стив постарался наблюдать за всем как бы со стороны. Ужин был необычным. «Нормандия» преобразилась в госпиталь, и общество, приехавшее в Довиль, жило в подвальных помещениях. Холл отеля был переполнен калеками; Лиана и Файя не осмеливались пройти через него в блестящих платьях, привезенных Стеллио. Они надели короткие платья из джерси: Лиана — зеленое, Файя — голубое, — с маленькими поддельными украшениями и отправились в укромное место — оранжерею казино.
С самого начала вечера все поняли, что выбор в этот раз пал на Макса. Однако каждый из поклонников выбивался из сил, чтобы показать, чего стоит. Д’Эспрэ вспомнил о Мата Хари, возмутившись тем, что ее хотят расстрелять: «Это повредит нашей репутации галантного отношения к женщинам». Файя не проявила интереса к этой теме. Тогда он стал рассуждать о том, как война губит все прекрасное — уже погибли на фронте многие художники, скульпторы, триста писателей. Снова безуспешно. Молодые теннисисты приняли у него эстафету. Они перебирали самые экстравагантные идеи: украсить Париж, поставив на бульварах цинковые пальмы, покрыть золотом собор Сакрэ-Кер, заменить витражи в Сент-Шапель кинематографическими экранами, переделать Эйфелеву башню в гигантский барометр. На другом конце стола, в костюме, навеянном новыми идеями «Парада», в куртке из черной альпаки и оранжевых брюках, Минко продолжал паясничать в одиночестве. Пепе был невозмутим: он наблюдал за окружающими, маленькими глотками попивая портвейн.
В продолжение вечера Стиву с трудом удавалось сохранять хладнокровие. Чтобы как можно реже смотреть на Файю, он стал наблюдать за д’Эспрэ, который явно нервничал. И причиной был кот Нарцисс, которого, закрытого в корзинке из ивы, Файя всюду брала с собой. Ему удалось разодрать часть решетки, и он просовывал сквозь клетку свой маленький коготь, царапая манжеты графа. Д’Эспрэ не осмеливался его одернуть и выдерживал нападения так, как если бы шел на мученичество.
Вдруг его лицо озарилось.
— Я пишу о вас роман, — объявил он Файе.
На секунду она отвлеклась от Макса:
— Обо мне? И как он называется?
Д’Эспрэ решил, что партия выиграна, и напыщенно провозгласил:
— Вторжение в Дом Кота!
— Это по-идиотски. Ни о чем не говорит.
Как бы желая подчеркнуть презрение своей хозяйки, Нарцисс снова цапнул графа за манжеты, но тот, казалось, ничего не почувствовал. Он собрал все свои силы и осмелился задать вопрос, который уже долгие годы обжигал ему губы:
— Что я для вас, мадам, что вы так со мной жестоки?
— Вы? Человек другого поколения, которого я обожаю.
— Которого я обожаю… — повторил он эхом.
У графа уже превратилось в манию повторять последние слова, сказанные Файей. Но в этот раз он, очевидно, ничего не понял и погрузился в свои мысли.
Файя поднялась, но д’Эспрэ даже не видел, как за ней потянулись другие — удрученные, с выражением вечной покорности.
Как и следовало ожидать, ни Файя, ни Макс не вернулись на ночь в отель. Стив не осмелился пойти на виллу и спал в подвалах «Нормандии», в кровати, предназначенной для д’Эспрэ: граф заявил, что это время благоприятствует творчеству, и до утра закрылся в кабинете директора, чтобы работать над «Вторжением в Дом Кота».
Стив следил за малейшим шумом, доносившимся из комнаты Файи, но слышал только царапанье когтей Нарцисса, который, должно быть, окончательно разделался со своей корзиной. Он заснул только под утро, после того как д’Эспрэ зашел, чтобы переодеться. Проснувшись к полудню, он постучал в комнату Лианы: Файя еще не приходила.
— Не беспокойтесь! — сказала Лиана. — Она может вернуться вечером, завтра или через три дня. Вы сами до войны…
— Не надо об этом!
Лиана вздохнула:
— Почему вы не уехали?
— Я остался ради друга.
— Никого нельзя спасти. Особенно от Файи.
— Я должен этому помешать.
Лиана снова вздохнула:
— В этот раз увлечение долго не продлится.
— Откуда вы знаете?
— Она только забавляется! У нее другие глаза, когда это серьезно. Идемте лучше обедать.
Они пришли в маленькую кондитерскую, набитую знаменитостями. На самом деле, оба не хотели есть, но это было единственное место, где они совершенно точно могли встретить Файю, если она появится.
Д’Эспрэ появился к часу, видно, избавившись от вчерашних переживаний, — нарядный, любезный, галантный, как никогда. Потом пришел Минко в сопровождении братьев. Наконец в два часа состоялся выход Файи. Она светилась мягкой улыбкой. За ней следовали четверо мужчин: Макс, Стеллио, Пепе и Лобанов, который волочил ногу, опираясь на костыли.
— Мы встречали его на вокзале, — объявила всем Файя и с непривычной нежностью обратилась к Лобанову: — Дорогой, дорогой Сергей… Это ваш первый выход в свет, как мне сказал Стеллио…
Все устроились за столом — свита была в полном сборе. Лобанов посчитал делом чести сесть последним, — несмотря на искалеченную ногу, он сделал это довольно ловко.
Но Стив наблюдал за Максом, который, едва поприветствовав друга, не отрываясь следил за всеми движениями своей возлюбленной. Ему так легко было представить сценарий, повторявшийся много раз в его прошлой жизни: страстная ночь, тяжелый сон, внезапное пробуждение Файи, ее далекий блуждающий взгляд, затем короткие фразы: «поторопись, Макс, вставай быстрее, на улице солнце, я хочу увидеть других, Лобанова на вокзале — это мой друг, которого я люблю…» Макс, конечно, последовал за ней, но уже страдал, терялся в догадках, дрожал, еще надеялся.
— А где Кардиналка? — спросил д’Эспрэ. — Где наша дорогая подруга, она ведь приехала этим же поездом?
— Занята, как всегда, своими делами, — ответила Файя.
— Уже?
— Уже. Довиль — хорошее место для нее.
Стив хотел спросить почему, как Лобанов разразился своим грохочущим смехом: