– В моем? – Настя нахмурилась, потом сообразила: – Ты хочешь сказать, что он смуглый и темноглазый?
– Ага. Хорошенький такой – прямо картинка.
– Когда же ты все успел? – поразился Коротков.
– Все тебе расскажи! – фыркнул Селуянов.
– И где теперь этот брат?
– Ну, это все давно было. Шесть лет назад. Между прочим, родители с той и с другой стороны оказались на редкость консервативными и отреагировали на поступок своих сыновей совершенно одинаково, только с разными последствиями. Миша Черкасов остался в однокомнатной картире, а Олиного брата Славика просто выгнали из дома, швырнув ему вслед чемодан с одеждой и не дав ни копейки. А Славик в ту пору был студентом, собственного дохода никакого не имел, даже стипендии, поскольку учился на тройки. Славик куда побрел? Правильно, к Мише. Несколько месяцев они жили душа в душу, но долго так продолжаться не могло, поскольку Мишиной зарплаты на двоих никак не хватало. Славик начал требовать, чтобы Миша оставил его в покое со своими глупыми финансовыми претензиями, дескать, это Миша его соблазнил, это из-за Миши бедного честного Славика выгнали из дома, так что пусть теперь Миша его содержит. Миша очень старался. Но силенок не хватило. И Славик нашел себе покровителя побогаче. Черкасов страшно переживал, как утверждают осведомленные товарищи. Ну вот, а Славик сделал свой выбор крайне неудачно, его новый возлюбленный оказался по уши в криминальном дерьме, и начали Славика таскать в ментовку чуть ли не ежедневно, то по одному поводу, то по другому, то по третьему. А кроме ментовки у богатого любовника была еще целая куча доброжелателей, в том смысле, что они очень сильно желали захапать себе то добро, которым тот располагал. Разборки шли постоянно, причем со стрельбой, мордобоем и прочими ужасами капитализма. В итоге наш Славик влачит сегодня жалкое существование, поскольку его покровителя давно уже отправили на тот свет, а следующего, которого он тоже выбрал неудачно, вскорости посадили. Он пытался вернуться к Черкасову, но тот проявил недюжинную гордость и силу воли и отверг изменника и предателя. Так что Славик Мишу теперь люто ненавидит и считает его виновником своей разрушенной жизни. Образования он не получил, жилья у него нет, денег нет, нормальной семьи тоже нет. Перебивается мужской проституцией и проклинает свою жестокую судьбу. Вот такая сказка, милые мои.
– Колян, ты врешь, – с сомнением протянул Юра. – Не мог ты все это узнать, пока мы с Аськой в Бибирево ездили. Признавайся, ты все это на ходу сочинил?
– Да нет, – засмеялся Селуянов, – все проще гораздо. Сперва я действительно помчался к матери Черкасова, обнаружил там его бывшую жену, взял ее в оборот, она, естественно, про позорное поведение мужа и брата молчит, несет какой-то бред про то, что Михаил оказался подонком, каких земля носить не должна. Мамаша поддакивает, но фактуры никакой. Чувствую – дело глохнет на ходу. Прошу показать свадебные фотографии и на групповом снимке вижу Славика, которого давно знаю. То есть так давно, что все его жизненные коллизии наизусть выучил. И про то, что он с мужем сестры спутался, из-за чего и погорел. Просто я до того момента мужа Славкиной сестры с нашим фигурантом не отождествлял. А тут мне все сразу стало понятно. Помните двойное убийство на улице летчика Бабушкина?
– Девяносто первый год? – уточнила Настя.
– Именно. Это как раз была одна из разборок с участием Славкиного богатого любовника. Вот тогда он мне в первый раз и попался. Больше уж я его не отпускал, сами понимаете. С его помощью я потом еще не одно убийство раскрыл. Ну а он с моей помощью до сих пор на свободе. Если б я за ним не надзирал в шесть глаз, он бы уж давно сел.
– Ну что, недоверчивая ты моя? – торжествующе вопросил Коротков. – Ты убедилась, что мы ничего не напутали? Теперь ты наконец поняла, что Черкасов – тот, кто нам нужен?
– Да, – рассеянно ответила Настя, рисуя на чистом листе бумаги какие-то непонятные закорючки. – Да. Да. А где же он их держит?
– Найдем, – оптимистично заявил Юра. – Можешь не сомневаться.
На следующий день вышла из строя коллективная телевизионная антенна, установленная на крыше дома по улице Муранова. Почти сразу же подъехала «техничка», специалисты-телевизионщики поработали минут тридцать на крыше, после чего заявили, что где-то самовольно подключено кабельное телевидение и это создает помехи для приема сигнала на коллективную антенну. Чтобы понять, где сделано подключение и каков характер помех, нужно идти по квартирам. И, естественно, пошли. Времени это заняло много, зато после их ухода все телевизоры в доме заработали как новенькие.
Через десять минут после того, как мастера покинули дом на улице Муранова, Настя Каменская узнала, что у жильца квартиры номер 41 имеется простенький видеоплейер из самых дешевых, а также все четырнадцать искомых кассет, аккуратно стоящих на полке под телевизором.
Еще через два часа стало известно, что ни дачи, ни второй квартиры у Михаила Ефимовича Черкасова нет и никогда не было. В связи с этим было решено несколько дней вести за Черкасовым плотное наблюдение. Мало ли что официально считается! Где-то же есть это проклятое место, где он держал взаперти несчастных заложников своих сексуальных пристрастий, где они умирали и откуда он их вывозил. Место, где, может быть, до сих пор находятся еще живые мальчики.
Наблюдение велось постоянно, но прошло пять дней, а результатов никаких не было. Черкасов по утрам ездил на работу в Перово, целый день ходил по адресам, выполняя заказы, вечером возвращался домой. Заходил в магазины. Заглядывал в пункты проката видеокассет, интересовался новинками, один раз нашел фильм, который его заинтересовал, и взял его напрокат. Фамилию при этом назвал снова «уличную»: Владимиров. 1-я Владимирская улица проходила неподалеку от станции метро «Перово», так что Черкасов был по-прежнему в своем репертуаре.
Чем еще занимался Михаил Черкасов? Чинил соседские кофемолки и магнитофоны, смотрел видак. Два раза за эти пять дней встречался со своим знакомым партнером у того на квартире и, уходя, платил по таксе. И больше ничего. Он не слонялся по улицам, высматривая смуглых темноволосых юношей с семитским типом лица. Он не посещал никаких заброшенных домов, дожидающихся сноса, или подвалов. Он не сделал за пять дней ничего такого, что позволило бы утверждать: да, он похищает юношей и держит их взаперти.
– Ну что ж, – констатировал полковник Гордеев через пять дней наблюдения, – по крайней мере мы можем быть уверены, что за эти пять дней он никого не похитил и не убил. Что будем делать дальше? Есть предложения?
– Я бы его задержал, – сказал Селуянов. – А чего? По краже-то у нас доказательств достаточно. Вот за кражу и задержим. А там посмотрим, подумаем, как его раскалывать.
– А ты что скажешь? – обратился Гордеев к Насте. – Согласна с Николаем?
– Нет, – твердо ответила она. – Ни в коем случае. А вдруг он не расколется? Вы только представьте себе: где-то сидят эти несчастные мальчишки, может быть, умирают, может быть, им нужна помощь, но мы же не знаем, где они. А Черкасов будет молчать. И что мы будем делать? Он признает кражу, покается, пойдет под суд. И вполне возможно, суд отправит его в зону. А мальчики? О них ты подумал?
– Ну прямо-таки, будет он молчать, – презрительно протянул Селуянов. – Он кто? Джеймс Бонд? Иоганн Вайс? Обыкновенный педераст, который настоящего страха вообще не нюхал никогда. Вон Славка, про которого я рассказывал, через столько передряг прошел, а и то в глухую защиту уходить не умеет. Ты не думай, что это так просто: молчать на допросах. Это только в книжках легко. Молчит и молчит, честь ему и хвала. На самом деле для этого нужна мощная психологическая подготовка. А откуда она у Черкасова? Он в разведшколе не учился.
– Ты прав, Коля, – тихо сказала Настя. – Я знаю, что молчать очень трудно и не каждый это умеет. Но я все время думаю о самом плохом. А вдруг Черкасов умрет?
– То есть как умрет? – не понял Селуянов. – Зачем ему умирать?
– Ни за чем. Умрет – и все. Сердце не выдержит. Или у него какой-нибудь врожденный порок, о котором он и сам не знает. В один прекрасный момент перегородочка тоненькая лопается – и конец. Мгновенная смерть. И сделать ничего нельзя. И профилактики никакой для таких случаев не существует. Представь себе: мы Черкасова задерживаем по подозрению в совершении кражи, так и не узнав, где находятся мальчики. А Черкасов умирает у нас на руках. И если, когда мы все-таки их найдем, окажется, что кто-то из них умер, потому что мы слишком долго искали и не пришли вовремя на помощь, как ты будешь дальше жить? Что ты будешь делать со своим чувством вины? Пока он на свободе, у нас есть шанс. Когда мы его упрячем в камеру, мы рискуем этот шанс потерять безвозвратно.
– Согласен, – кивнул лысой головой Виктор Алексеевич. – А кстати, у вас есть версия, почему он за пять дней ни разу не навестил своих пленников, если таковые у него имеются?
– Два варианта, – откликнулась Настя. – Либо он почуял слежку, либо в настоящее время пленников у него нет. На сегодняшний день в розыске числятся четыре мальчика-москвича с подходящим типом внешности, но побывали ли они в руках именно Черкасова, можно будет утверждать только после того, как их найдут. Если он почуял слежку и поэтому не навещает их, то это тоже плохо. Мы ведь не знаем, какой режим он сам себе организовал. Может быть, он завозит туда продукты на две-три недели и наркоты побольше, тогда все не так страшно. Но если мальчики полностью беспомощны и у них нет еды, а Черкасов не едет к ним, потому что увидел за собой «хвост», тогда мы опять кругом виноваты.
– Что же получается? – подал голос Коротков. – Если у него в настоящий момент пленников нет, то наблюдение бессмысленно. Мы можем таскаться за ним до второго пришествия, но к месту он нас все равно не приведет. Ему просто незачем там бывать. А ведь в этом месте должны быть улики, без которых нам не о чем будет с ним разговаривать.