Кто-то из начинающих фарцовщиков учил финский, кто-то пользовался знанием английского, а кто-то обходился и без языка. Одним из главных мест питерской фарцовки того времени стала гостиница “Европейская”, где постоянно селились иностранцы. Причем не для всех первых фарцовщиков главным фактором были деньги. Как вспоминал позже ленинградский стиляга и фарцовщик Максим Герасимов, фарцовка была для него “средством больше узнать об иностранной жизни”.
Валюта в расчетах с иностранцами чаще всего не участвовала: договаривающиеся стороны интересовал прежде всего “натуральный обмен”. Кроме того, сроки за незаконные валютные операции были установлены очень строгие – от 7 до 15 лет, причем под верхнюю планку – 15 лет – попадала уже операция с суммой в сто долларов.
Постепенно, к началу шестидесятых, фарцовка изменилась за счет того, что в нее пришел криминал и отчасти подмял ее под себя.
Александр Петров:
Доставали вещи у молодых людей, которые занимались тем, что сейчас называется коммерцией, а по-советски называлось спекуляцией или фарцовкой. Они покупали вещи у иностранцев, что-то отбирали себе, по размеру, по модели, а остальное продавали. Сейчас под такое определение любой коммерсант подходит. Разница только в том, что те многим рисковали.
Олег Яцкевич:
Фарцовка пошла от стиляжничества, возникла как один из его элементов. Шмотки надо ведь где-то доставать. И вот появились финны – “финики”. У нас же почти пограничный город. Но сам я не лазил по машинам, не пас их около гостиницы. Покупал, когда что-то попадалось, но для себя.
“Финики” начали приезжать в начале пятидесятых годов. Был такой Крюк – оптовый фарцовщик. У него были знакомые финны, которые доставляли товар. Он им заказывал, к примеру, двести нейлоновых рубах. Тогда за нейлоновую рубаху некоторые стиляги родителей готовы были продать. А на самом деле это ужас, а не рубаха: в ней зимой холодно, летом пот льет. Финны ему привозят, получают, например, двести бутылок водки по три рубля. Рубашонки он продает по сто рублей. Представляете, какой навар?
Вадим Неплох:
Мы с фарцовщиками дружили, вернее, они с нами дружили. И можно было что-то у них подкупить. У меня штаны такие были в клеточку – я ими очень гордился, плащ был с подкладкой красной.
Валерий Сафонов:
Фарцовщики тогда уже были, и они тоже придерживались такого стиля – американского. У фарцовщиков, как правило, посвежее был товар, поэтому у них было немножко дороже. Но тоже нормальные, доступные цены. Скажем, джинсы стоили максимум пятнадцать рублей. Рубашка тоже стоила пятнадцать рублей – и в комиссионном, и у них. Я некоторых фарцовщиков знал – именно на предмет того, чтобы у них покупать одежду. А они все покупали в гостиницах, у автобусов. Но я сам этого делать не пытался. Страшновато было. Ну, и надо было владеть английским языком. А я не владел и до сих пор не владею.
Анатолий Кальварский:
Мир фарцовки расцвел, когда начали приезжать финны. Год, наверно, пятьдесят восьмой – пятьдесят девятый. У них за бутылку водки можно было что-то купить. Они привозили много таких вещей, которые сегодня именуют “секонд-хенд”, и вещи с удовольствием покупали. Мой приятель купил себе замечательные ботинки. Но когда он их начал носить, они оказались ему малы.
Олег Яцкевич:
Мой приятель отсидел три года в лагере. За что? Добыл где-то триста-четыреста долларов, поехал вМоскву и взял с собой еще студента иняза. “Там же, вМоскве, все лохи”,– говорит. Приехали в столицу, зашли в“Березку”, отоварились. Говорят по-английски, как-то шутят, а на выходе их остановили: “Пройдите к администратору”. “Раскололи” и по три года влепили. Незаконные валютные операции! ВМоскве вообще за это расстреливали. Шлепнули же главного валютчика Рокотова. Еще писали, что на Западе он был бы гений бизнеса, а в Москве…
Юрий Дормидошин:
Фарцовка началась приблизительно с шестидесятого года. Начали заезжать финны. И я влился в этот бизнес. Я жил в центре, и у меня были друзья старшие, которые уже этим занимались.
Мы никогда не обманывали. Потом начались эти “каталы”, начали ломать бабки, начали какое-то фуфло подсовывать. В бизнес вошли криминальные структуры. А мы позиционировали себя как джентльмены.
Тяга к какому-то самовыражению, даже эстетический голод гнали на Малую Морскую или Большую Морскую. Я в основном работал с“Асторией”. Территория была поделена. Мы попытались “брать” финнов вВыборге, но там работала очень серьезная местная группировка, и нас оттуда вытеснили. Пришлось вернуться в город, а там уже в каждом отеле была спецслужба.
Сначала приезжали только финны. Иногда – до двухсот автобусов. Какое-то неимоверное количество. У нас была “агентура”, нам говорили, что к“России” подъехало, например, пять автобусов, к“Европе”– четыре автобуса, там еще где-то – десять автобусов. Финны добродушный народ. Сначала мы меняли вещи на водку, потом платили конкретно деньги – рубли. Они с удовольствием брали. И потом уже каждый иностранец привозил то, что ему надо было продать: завязывались связи. Появлялись “домашние магазины”, потому что в комиссионные сдавать такие вещи было достаточно стремно – там продавалась в основном старая одежда.
Естественно, деловые люди прониклись всем этим. Начался спрос, появилось предложение. Появились какие-то самопальные джинсы. Настоящих вещей было мало – Питер был город совершенно маргинальный. И с появлением волны туристов началось преклонение перед иностранной одеждой. Моды как таковой не было, ее никто не мог диктовать, везли не бренды, а, естественно, ширпотреб. И тогда уже Невский проспект, Брод, начал расширяться. Он уже перевалил Садовую улицу, Литейный проспект, кафе “Север”. Там обитала “диаспора” немых – они в основном были карманниками, но были и те, кто занимался всяким бизнесом.
Власти ситуацией не владели. Фарцовка приняла серьезные масштабы. Началась контрабанда. Тут же подтянулись девушки. Проституция была совершенно специфичная – дамы не занимались проституцией с русскими. Считали, что с“рашенком” переспать западло. У них был чистый отбор.
Мы ходили, эпатировали публику и уже приобретали вид настоящих иностранцев. Посещали валютные бары – швейцар пропускал тебя с толпой, потому что он не понимал, кто ты. Там был другой мир, какое-то другое ощущение, это был кусок какой-то свободы. Сидели свободные люди, курили “Marlboro”, пили какие-то напитки, общались с девушками. С девушек спецслужбы уже начали брать взятки. Проститутки были все на учете, они были информаторами, как правило. И поэтому их не трогали. Это был такой сервис, такой бренд России.
Лев Лурье:
Фарцовщики, в отличие от стиляг, не образовывали никакой субкультуры. А субкультура, соответствовавшая стилягам, называлась “мажоры”. К фарцовщикам от стиляг перешла более широкая идея контрабанды. На Невском проспекте всегда было очень много людей – и их количество разрасталось,– которые каким-то образом доставали немыслимые вещи.
Стиляги и фарцовщики – два разных поколения. Власть в современной России захватили фарцовщики, а не стиляги. Стиляги были “прорабами перестройки”. Им уже поздно было захватывать командные высоты. Это все были люди за пятьдесят лет. Но они были помешаны на потребительских ценностях, и в этом смысле разницы между стилягами и фарцовщиками действительно нет. И те, кто пришел к власти, исповедуют эти ценности. Вообще идея Куршевеля, Лазурного Берега, Ксюши Собчак – это стиляжная идея.
Культурные потребности стиляг явно контрастировали с тем, что предлагалось вСССР. Услышав джаз и посмотрев “Серенаду Солнечной долины”, стиляги увлеклись западной культурой, которая хоть и с большим трудом, но все же проникала за железный занавес.Музыка Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, Бенни Гудмена, оркестра Гленна Миллера, Майлза Дэвиса, Каунта Бейси, а позже Билла Хейли иЭлвиса Пресли создавала звуковой фон их жизни, а немногие доходившие до советских экранов западные фильмы являлись моделями для подражания во всем – в одежде, в поступках, в поведении.
“Музыка толстых”
Западная, “буржуазная” культура вСССР никогда не приветствовалась. Но в первые годы советская власть еще не определила свои культурные приоритеты, а потом наступила эпоха существования нэпа, когда многие атрибуты “мира капитализма” более или менее уживались с социалистическими реалиями.
Днем рождения советского джаза можно считать 1октября 1922 года. Вернувшийся из эмиграции поэт, переводчик и танцор Валентин Парнах устраивает вМоскве концерт “Первого республиканского джаз-банда”. Сам Парнах не владел ни одним музыкальным инструментом, но привез из Парижа немалое количество американских граммофонных пластинок. Московские музыканты, наслушавшись этих пластинок, смогли сыграть нечто подобное, а сам Парнах принял участие в концерте в качестве танцора.
А уже весной 1926 года по СССР впервые гастролируют джазовые ансамбли с участием иностранных музыкантов. “Jazz Kings” дают концерты вМоскве, Харькове, Одессе иКиеве, а базирующийся вВеликобритании Сэм Вудинг привозит эстрадное ревю из перебравшихся вАнглию темнокожих американцев “The Chocolate Kiddies”. Через год в московском Артистическом клубе дебютирует первый советский профессиональный джазовый коллектив – “АМА-джаз” под управлением пианиста Александра Цфасмана. В следующем году он становится первым джазовым коллективом, живьем сыгравшим в студии Московского радио, и первым советским джазовым ансамблем, записавшимся на грампластинку.
Но уже в1928 году мощный удар по джазу наносит главный пролетарский писатель Максим Горький, опубликовав в газете “Правда” статью “О музыке толстых”, где обрушивается на всю тогдашнюю эстрадно-танцевальную музыку.
“Но вдруг в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек – раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечело