– Но даже если вся гавань – часть кратера, то разве вашим геологам не хватит обычных промеров, чтобы понять, что к чему? – Девчонка уставилась на него с невинным любопытством.
Маккагон этого не ожидал. Он заглянул ей в лицо, но тут же сощурился, словно глазам стало больно, и отвел взгляд.
– Может, и хватит, – пожал он плечами. – Может, кое-кому из нашей компании просто захотелось, чтобы у нас был свой дирижабль. Кое-кому, кто не привык, чтобы его слова ставили под сомнение, особенно если они звучат так правдоподобно.
Девчонка спросила, нельзя ли ей спуститься к центру кратера – собрать травы для лекарств, пояснила она.
– Ага! Значит, вы и есть та самая ведьма, что варит любовные зелья.
– Предполагалось, что вы этого знать не должны, – улыбнулась девчонка. – Я еще готовлю слабительные средства и зубной порошок.
– Как лекарства от любви?
Ничего на это не ответив, девчонка сказала, что ищет одно особенное растение.
– Но, я вижу, вы бурите как раз там, где мы его обычно собирали. Можно я посмотрю? Вдруг еще что-то осталось.
Маккагон предложил проводить их. Когда тропа у них под ногами растворилась в груде щебня, он спустился первым и подхватил девчонку за талию («Вот так, девонька!»), но Марии даже руки не протянул.
– Полагаю, там, внизу, служанке за вами приглядывать не обязательно, – обронил он.
– Это не она за мной приглядывает, а я – за ней. Я – ее глаза… и ее разум. Если я отойду слишком далеко, она превратится в конфетти и разлетится по ветру.
И снова Маккагон заглянул ей в лицо оценивающим взглядом, словно прикидывая, не купить ли.
– Пойдемте, – промолвил он и взял ее за руку.
Буровая установка сейчас не работала, и когда Маккагон с девчонкой начали спускаться вниз, стало тихо-тихо: стена кратера перекрыла ветер, доносивший на гору звуки порта, гул сахароварен и шум океана. Добравшись до дна, девчонка задрала голову и закружилась на месте, разглядывая зеленый конус вершины изнутри. Небо превратилось в синий лоскут, обрамленный краями кратера, а посередине гордо парил цеппелин, словно скважина в центре идеально круглого замка́.
От растений, которые она искала, осталось с гулькин нос. Девчонка присела, чтобы срезать одно из последних, а Маккагон, наклонившись рядом, сорвал цветок, растер его между пальцами и понюхал.
– Значит, оно растет только в кратере?
Девчонка кивнула, не размыкая губ: внезапно у нее во рту скопилось слишком много слюны.
– Это потому, что сюда ветер не задувает?
Наконец ей удалось сглотнуть.
– Нет.
Положив растение в сумку, она раздвинула соседние стебельки и разгребла землю, чтобы показались корни. Затем взяла Маккагона за руку, сунула его пальцы прямо в рыхлую почву и стала с интересом наблюдать за работой мысли, отражавшейся на его лице. Инженер нахмурился и, не отпуская ее руки, полез пальцами глубже в землю. Девчонка невольно поморщилась: под ногти набилась грязь.
– Здесь подземный жар подходит близко к поверхности, – заключил Маккагон и убрал руку.
– Этого растения тут не было, пока его не посадила тетушка Марии. Она привезла его с гор, где бьют горячие ключи, оттуда, где Мария поселилась, когда вышла замуж.
– Кто такая Мария?
– Моя служанка.
– Эта зомби? А откуда вы знаете, что с ней было в прошлом?
Вместо ответа девчонка указала ему на листья, желтеющие по краям.
– И что?
– Это значит, что корням слишком жарко.
– И вы хотите сказать, что это из-за нашей буровой установки?
– Нет. Они начали желтеть еще до вас. Но, Мария говорит, раньше такого не было.
– Ваша Мария умеет говорить?
На это девчонка тоже не ответила, и ее молчание снова как будто подначило Маккагона просветить ее:
– Когда температура повышается, давление ищет выхода. И мы дадим ему выход, когда пробурим скважины. Так что мы вовсе не тычем палкой в осиное гнездо, как утверждают некоторые. С этой буровой установкой мы доберемся до гигантского резервуара энергии, а на южном склоне, над паровиком, поставим еще одну.
– А вы точно знаете, как все это работает? – с сомнением спросила она.
– Нет причин полагать, что по принципу действия вулкан чем-то отличается от бойлера, – заверил инженер.
На обратном пути Мария забрала у девчонки тяжелую сумку и повесила себе на плечо. Держась за ее косу, она шагала уверенно, и они успели отойти от кратера довольно далеко, прежде чем столкнулись с теми двоими, кто под стать им самим не давал покоя гефсиманским сплетникам: с жилистым и ловким чернокожим моряком и его молодым светловолосым спутником.
– Мэм, – почтительно приветствовал мужчина Марию, и она поняла, что моряк обращается к ней, только когда почувствовала, как он снимает сумку у нее с плеча. – Позвольте вам помочь, – добавил он и взял ее под руку. – Здесь тропа становится пошире, и если вы обопретесь на мою руку, то ваша юная подруга сможет немного отдохнуть от своих обязанностей.
Никто, кроме ведьмы, до сих пор не пытался заговорить с Марией. Но этот мужчина не просто заговорил – он завел дружескую беседу. Девчонку и своего спутника он при этом именовал не иначе, как «наши юные друзья».
«Юные друзья», оставшиеся позади на тропе, пошли бок о бок. Поначалу оба молчали, но затем и между ними завязался разговор, перемежавшийся, впрочем, длинными паузами. Мальчишка сообщил, что прежде был стюардом на «Джоне Бартоломью», то есть прислуживал капитану за столом.
– Да и по-всякому, – туманно добавил он. – День-деньской натирал белую латунь.
Девчонка в ответ на это сказала, что живет в переулке за Рыночной площадью.
– Я продаю зелья, – промолвила она. – Я – ведьма.
Прозвучало это застенчиво, как будто девчонка растеряла всю свою изобретательность и страсть к драматическим эффектам.
– О, вот как? – вежливо откликнулся мальчик.
Невольно слушая их разговор, Мария вдруг почувствовала, что улыбается. И это было непривычно – как будто свалилась гиря, вечно тянувшая нижнюю челюсть к земле.
Проводив их до самой лачуги, мужчина с мальчишкой отправились по своим делам. Во дворе припекало, и от куриных клеток, составленных в ограду, тянуло призрачным запахом помета. Мария спросила девчонку, не удалось ли выяснить, кем они друг другу приходятся.
– Эти двое? – переспросила девчонка.
– Да. Они друг другу родня.
– Не может быть! – удивилась девчонка. – Старик же черный.
– Твои глаза тебе лгут, – проворчала Мария. – Ты, конечно, так и не выяснила как их зовут?
– Нет. И как меня зовут, не сказала.
Ну, это-то было не удивительно: даже Мария не знала, как зовут девчонку.
В воскресенье девчонка стала собираться в церковь. Она хотела посмотреть, как у Сильвии идут дела с мистером Маккагоном.
– Они там будут оба. Все сегодня придут. Сегодня День основателей.
– Думаешь, твое зелье сработало? – насмешливо спросила Мария. Ее забавляло, что девчонка, похоже, начинает верить в собственные выдумки.
– Думаю, что Сильвии пришлось расхаживать перед мистером Маккагоном с полуголой грудью, если она сделала все, как я сказала. А уж это должно было сработать.
Они умылись у водокачки и переоделись в самое чистое из всего, что у них было. Затем вышли на улицу; девчонка выбирала дорогу, поглядывая на башни собора, возвышавшиеся над окрестными домами, а Мария шла на звон колоколов. На ступенях собора она почувствовала, как вокруг них расступается толпа и поднимается ропот, словно шум прибоя. Схватив девчонку за подол, она остановилась.
– Что такое? – раздраженно обернулась девчонка: она спешила. Но, бросив взгляд на лицо Марии, тут же поняла: – Ох, ну я и дура! Тебе же нельзя в церковь.
Мария отпустила ее юбку.
– Жди меня здесь. Постой вот тут, в тенечке. – Девчонка подтолкнула Марию к нише в стене собора и положила ее руку на каменную колонну. И ушла.
Не прошло и минуты, как раздался голос:
– Мэм? – Теплая шершавая ладонь накрыла ее руку. – Хотите войти внутрь? Или посидите здесь, со мной?
Мария прислушалась, чтобы убедиться, что рядом больше никого нет.
– Мне нельзя в церковь, – доверительно сообщила она. – Я, видите ли, уже умерла.
– Мэм?
– Разве вы не слышали, что о нас говорят?
– Я слушаю только то, что говорят мне прямо в лицо. Или то, что сочтет нужным сообщить мне мой юный друг.
– Значит, этого он решил вам не сообщать?
– Он сам себе хозяин. Поступает как захочет. – Мария услышала, как пожилой моряк роется у себя в карманах, и лицо ее снова превратилось в равнодушную, отстраненную маску. Между тем моряк снова взял ее за руку и что-то вложил в нее. – Жевательный табак, – пояснил он.
Мария сунула табак за щеку. Рот наполнился слюной, в голове загудело. Несколько минут они молча стояли рядом и сосредоточенно жевали.
– Вы пропустите службу, – наконец заметила Мария.
– Бог – он везде.
«Нигде его нет», – подумала Мария.
Когда в деревню пришла дифтерия, все заперлись в своих домах. Мария не открывала дверь даже лучшей подруге, которая помогала ей с детьми, когда та начала слепнуть.
Всем рубщикам тростника эта болезнь была не в новинку, и Мария переболела ею еще в детстве. Многие в деревне – тоже. И многие умерли. А в доме Марии умерли все – и ее муж из народа мау, и дети-полукровки. Все ушли один за другим: первым и тише всех – новорожденный, затем – муж, который отчаянно цеплялся за жизнь и умер, высунувшись из окна в напрасной попытке вдохнуть еще хоть глоток воздуха, как будто во всем была виновата обычная духота. Двух дочерей, шести и десяти лет, Мария перенесла в церковь и положила рядом на скамьях, повернутых сиденье к сиденью. Они хватали воздух ртом, словно выброшенные на берег рыбы; сначала умерла младшая, а потом, всего через час, и старшая, но Мария еще долго сидела рядом с ними, безнадежно водя рукой над лицами мертвых девочек: вдруг они еще дышат? Наконец она сдалась и сама легла между ними. Ее мир опустел, словно кто-то перевернул его и потряс, пока не высыпал все, что там было.