Проходит час, другой, третий — обезьянье войско и не думает снимать осаду. Хорошо, окна слишком маленькие, внутрь им не пролезть; но и я не могу выйти, вот в чем проблема. Вода в ведре еще осталась, а вот жрать решительно нечего. «Статус — окружен обезьянами». Вообще-то и на работе нередко так себя чувствовал, стоило ради этого попадать в новый мир…
Ждать, похоже, нечего — непрошенные гости сами не уйдут. Жаль ломать добротную мебель, да еще чужую, но другого выхода нет. Переворачиваю стол и начинаю выбирать, какая ножка покрепче. Тут снаружи доносится обезьяний визг. Кидаюсь к окну и вижу, как стаю приматов рассекает… молния? Что-то стремительное и безжалостное, оно двигается так быстро, что и не разглядеть. Две… нет, уже три обезьяны валяются со вспоротыми брюхами. Одни с визгом бросаются прочь, другие бестолково мечутся, мешая друг другу. Молния на секунду замирает, и я успеваю рассмотреть большую грациозную кошку — наверно, крупная рысь… нет, все-таки скорее леопард серого с отливом в рыжину окраса. Судя по эффективности действий, мощнее леопарда, долго с дичью не возится, режет обезьян, как волк беззащитных овец.
Проходит всего несколько секунд, и вот уже поляна почти свободна от обезьян, живых и целых, по крайней мере. И только черный вожак покидать поле битвы не намерен. Он рычит, обнажая желтые клыки, и бьет себя кулаками в широкую грудь — как же он в этот момент неприятно похож на человека. Потом с места прыгает на леопарда и накрывает его своей тушей.
Враги сцепляются и катятся по земле. Сверху оказывается то серое, то черное. Обезьяна чуть массивнее, кошка быстрее и, наверно, все-таки сильнее. Вот примату удается перевернуть леопарда брюхом кверху. Мощные клыки тянутся к горлу… похоже, конец котенку. В последний момент леопард выворачивается из-под накрывшей его туши, прыгает сверху и одним ударом лапы вспарывает обезьяне шею. Затем горделиво распрямляется, торжествующе воет… и заваливается на бок. Кровь из распоротого брюха брызжет на траву.
Если бы я рассуждал логически, то, пожалуй, поступил бы иначе. Но в тот момент благодарность к освободителю из позорного обезьяньего плена оказалась сильнее доводов рассудка. Сам не знаю, как я оказался снаружи, подхватил леопарда на руки, закинул на плечо — с полцентнера весит, а выглядит таким грациозным — и втащил в дом. Оглядываю. Скорее, это барс, а не леопард, хотя какая разница?
Закрываю дверь, опускаюсь на колени рядом с леопардом, касаюсь его шеи и ныряю в Тень. Быстро нахожу среди множества травм главную, ту, которая угрожает жизни. Она обширная, но, по счастью, неглубокая — жизненно важные органы почти не пострадали, только печень травмирована. Первым делом останавливаю кровотечение, пережимая сосуды. Сращиваю поврежденные ткани печени. Перехожу к самому сложному — уничтожению инфекций. Как я и думал, на клыках и когтях обезьян куча заразы. Выжигаю из крови все постороннее, активизирую до предела иммунную систему. Пациента ждет тяжелая лихорадка, но теперь у организма есть шанс справиться. Напоследок исследую раны поменьше, их не меньше десятка — леопард мой настоящий боец. Останавливаю кровь, соединяю разорванные ткани, направляю регенерацию.
Хочется вытереть пот со лба, хотя в Тени вроде бы не потеют. И не подозревал, что я на такое способен! Вот что стресс животворящий делает.
Выныриваю в реальность. Хорошо, что я уже сидел на полу, иначе, наверно, упал бы — такой слабостью меня враз накрывает. Тело как ватное, перед глазами — марево, в котором пляшут искорки. Да, вот это я выложился…
Пациент мой с тихим рычанием поднимается на все четыре лапы. Льдисто-голубые глаза смотрят на меня в упор. И только тут понимаю, что натворил… Это хищное животное, им не знакома концепция благодарности! Причем животное голодное — не от сытой жизни он напал на обезьян, в норме хищники предпочитают питаться травоядными. А я сам закрыл себя с ним в тесном помещении, сам вылечил его, сам отдал ему собственные силы! Проникся сочувствием к благородному животному, айболит хренов! Это была бы поучительная история, жаль только, учиться на ней будет некому…
Леопард смотрит на меня и тихо рычит. Нырнуть в Тень и усыпить его не смогу — сил не осталось, выложился до конца… Остается только ждать своей судьбы.
Леопард трется о мои ноги, кладет мне голову на колени, Рык переходит в урчание, почти в мурлыканье. Запускаю негнущиеся пальцы в мягкий мех, глажу котейку, чешу за ухом. Он у меня не убийца — охотник, и понимает, что я не его дичь. Леопард он все-таки или барс? Имя Лео ему не идет, так что буду звать нового друга Барсиком.
Барсик поднимает голову и несколько долгих секунд смотрит мне прямо в глаза. Потом грациозно встает, толкает всем телом дверь и уходит. Кажется, снаружи доносится хруст обезьяньих костей — добыча дождалась охотника, — но смотреть на это я не хочу. Да и сил нет даже на то, чтобы подняться на ноги и подойти к окну. Кое-как доползаю до топчана и проваливаюсь в сон.
Утром о вчерашней эпической битве напоминают только разбросанные вокруг дома обезьяньи кости, дочиста обглоданные. Барсика, разумеется, и след простыл. Урчащий желудок недвусмысленно дает мне знать, что необходимо как можно скорее выйти к людям и хоть тушкой, хоть чучелком вписаться в местное общество. Надеюсь, оно окажется более договороспособным, чем обезьянья стая, и хотя бы в целом чуть-чуть культурнее. Голому одеться — только подпоясаться; кладу в карман ножик и выдвигаюсь в путь.
Тропа поначалу ведет меня через лес довольно уверенно, потом предпринимает несколько попыток потеряться, заставляя слегка понервничать; пару раз приходится возвращаться по своим следам, чтобы ее найти. Природа здесь в целом напоминает земную — то ли юг умеренного пояса, то ли субтропики. Если бы я думал, что нахожусь в Краснодарском крае, вот это дерево принял бы за бук, а то, пожалуй, за акацию. Однако отличия есть, пусть я изучал ботанику давно и поверхностно, но замечаю. Поэтому не рискую есть грибы и ягоды — хотя инсталлированный в меня словарь услужливо подсказывает их местные названия, данных о пригодности в пищу туда не подгрузили.
По дороге пытаюсь извлечь из словаря полезную информацию. С радостью обнаруживаю, что понятие «бродячий лекарь» здесь существует, и даже в одно слово; значит, есть такая профессия. А вот о своих магических способностях лучше помолчать, пока не разберусь, что к чему; понятие магия, как и право, в этом языке увязывается только с Высшими, а я вряд ли один из них. Неизвестно, как они отнесутся к покушению на их монополию, если она существует. Объявить себя магом всегда успею, а вот вернуть назад однажды сказанное невозможно ни в одном из миров. Как там сказал Смотритель? Если нет порядка, будь осмотрителен в речах? Примерно так.
Из леса тропа вывела на вырубку, довольно обширную и, судя по всему, свежую — листва на срубленных ветвях кое-где только начала засыхать. Что же, это объясняет, почему обезьяны, в норме довольствующиеся охотой на мелких грызунов и птиц, стали нападать на людей — их ареал обитания сузился, и они потеряли кормовую базу. Видимо, расширение своего жизненного пространства за счет вытеснения других видов — неотъемлемое свойство человека во всех мирах. Но для меня это хорошие новости — значит, до жилья недалеко, а где люди, там и еда, остальное приложится… Желудок требовательно заурчал, выражая согласие с этим утверждением.
День начал клониться к вечеру, когда я увидел на горизонте россыпь бревенчатых домиков. Над печными трубами поднимался дымок. Ну что же, дивный новый мир, я готов к встрече с твоими разумными обитателями. Робинзон выходит к своим Пятницам.
Глава 6Не последний на свете низший
— Доброго дня! Подскажите, как найти вашего старшего?
Такой оказалась первая фраза, произнесенная мной вслух в новом мире. Впечатляющего эффекта она не произвела: щуплый паренек, ковыряющий вилами кучу соломы, глядит на меня без особого интереса и машет рукой куда-то в сторону амбаров.
Там, среди аккуратно увязанных снопов колосьев, стоят пять мужиков. Старший наполовину седой, у младшего только начали пробиваться усы, но с первого взгляда на их угрюмые грубоватые лица становится ясно, что они близкие родственники, вероятно — братья. У каждого в руках палка. на конце которой на сыромятном ремне болтается еще одна. Переводчик услужливо подсказывает, что на русском это называется «цеп».
Старший из братьев примечает меня и неторопливо подходит:
— Кто такой будешь? Какими судьбами? Чего у нас надобно?
Приветствия, видимо, по сельскому этикету считаются излишеством. Хорошо хоть переводчик мой с небрежной речью деревенщины справляется приемлемо, я сразу все понимаю.
— Бродячий лекарь я. Хочу предложить вам свои услуги. За умеренную плату.
Мужик оценивающе смотрит на меня. Почти слышу, как в его мозгах проворачиваются шестеренки. В конце концов он соображает, что особого спроса на труд целителя в этой глуши нет, потому мне можно много не платить.
— Да мы тут на здоровье не жалуемся, хвала Высшим, — говорит он наконец. — Разве что когда спину у кого ломит или, бывает, живот прихватит… Потому работы немного для тебя, бродячий лекарь. И заплатить мы тебе не можем, сами едва концы с концами сводим. Ежели согласишься помочь нашим недужным за кров и стол…
— А сколько вас здесь человек?
— Без малого шесть десятков. Нас пятеро братьев, да семьи наши, да работники.
— И ведь у каждого, если подумать, хоть какая-то хворь сыщется? Я всем помочь не обещаю, но что смогу, то сделаю для каждого. Стоят мои услуги дорого, но вам я готов пойти навстречу…
Удивительно, вроде бы этот сельский детина ничем не напоминает щуплого Автократыча, а взгляд у него сейчас точно такой же, как у нашего завотделением, когда он объясняет, почему в этом квартале урезаны премии.
— Дак у нас и денег-то нет. Мы подать только уплатили и на следующую копим… Могу тебе предложить пять монет.
Знать бы еще, много это или мало… то есть ясно, что мало, но насколько?