Нет. Не может быть. Не может.
Меня начинает трясти, внутри шевелится ужас.
— Вытяните руки вперед, — приказываю я, не в силах унять дрожь в голосе. Все трое одновременно вытягивают руки. — Сдвиньте рукава вверх, — продолжаю я, и они послушно выполняют.
Вот они, поблескивают на запястьях, — "Лево". У меня хватает сообразительности поспешно сделать несколько снимков. Руки трясутся, поэтому я опираюсь предплечьями о забор, чтобы снимки вышли четкими, и забываю о проволоке, которая может быть под напряжением. С запозданием отмечаю, что электроток не пропущен, иначе на ногах я уже не стояла бы. Этого не может быть, такое совершенно противозаконно. Зачистка — наказание для подростков, не достигших шестнадцати лет. Не для маленьких детей. Что же они натворили, чтобы заслужить такое? Смотрю на них через объектив камеры и вдруг вижу: последний мальчик, у него щербатая улыбка. Нет. Только не это. Вспоминаю день, когда приехала в Кезик на поезде. Та мать с сыном. Это тот самый мальчик.
Опускаю камеру и всматриваюсь в него.
— Где твоя мать? — Он отвечает улыбкой, молчит, и я повторяю вопрос.
— Я не знаю, что это такое, — говорит он и улыбается так же, как в поезде, но глаза у него пустые. В них ни озорства, ни любопытства, ничего, что делало его человеком. Все ушло.
Хлоп.
Издалека до деревьев доносится слабый звук. Дверь? Меня пронизывает страх. Возможно, опираясь рукой с камерой на кромку забора, я потревожила сигнализацию. Глупо.
— Опустите руки, — командую я. — Идите! Догоняйте остальных!
Они трогаются с места скорее бегом, чем шагом, стараются догнать, как им велели. Я снова ныряю за забор.
Желудок сводит спазмом; я хочу, чтобы меня вырвало. Дети, маленькие дети… и Зачищенные? Нет. Это нарушение всех законов. Четырехлетние мальчики, как тот малыш из поезда, не могут считаться преступниками, что бы ни сделали их матери.
Издалека доносится еще звук. Идут проверять?
Надо убираться. Я ползу назад тем же путем, изо всех сил стараясь остаться незамеченной. Удалившись от забора на некоторое расстояние, останавливаюсь за камнями. Смотрю назад. Дети уже возле здания; там же видны фигуры повыше. Быстро навожу объектив, делаю снимок. Смотрю через увеличитель. Полдюжины взрослых, и мне не нужно видеть их черную форму, чтобы понять, кто это такие: есть что-то особенное в том, как они двигаются, стоят. Сомнений не остается. Лордеры.
Некоторые из них говорят с детьми, другие через бинокли рассматривают гору за моей спиной. Молюсь, чтобы Финли оставался в своем укрытии и не высовывался.
Если наблюдение продолжится, добраться до тропы незамеченной у меня нет шансов.
Нас спасет только скорость и перемена направления. Бегу назад, вверх, выбираю окольный путь, чтобы ввести их в заблуждение, и не оглядываюсь. Затем снова пригибаюсь и пропадаю из вида, ползу сквозь подлесок, за утесами, пока, наконец, не достигаю тропы. Спрыгиваю на нее и спешу к тому месту, где за деревьями ждет Финли.
— Что происходит?
Перевожу дух.
— Надо убираться отсюда как можно быстрее. Только не по тропе, и лучше, чтобы нас не видели.
Он смотрит сквозь деревья.
— Вижу внизу фигуры, направляются к воротам. — У меня сжимается сердце. Он протягивает куртку, но я не надеваю ее, а убираю в рюкзак. — Кто они?
— Надо бежать. Поговорим позже.
Финли напуган.
— Ладно. Секунду. — Он сверяется с картой. — Умеешь лазать по скалам?
— Умею.
Мы снимаемся с места и несемся по тропе, но потом, перевалив через вершину и оказавшись вне поля зрения преследователей, сходим с трассы и спешим по каменистой, труднопроходимой, крутой и продуваемой ветром тропинке, больше подходящей для овец, чем для человека. Но Финли такой же, как я: он двигается, как горный козел в скалах. Теперь я вижу, куда мы направляемся: крутая тропка уходит к вершине. Если доберемся туда и успеем перевалить за пик до того, как погоня достигнет места, где мы свернули, они никогда не узнают, куда мы подевались.
Если только у них нет собак. Я гоню эту мысль. Если они не взяли собак сразу, то у них не будет времени вернуться за ними.
Добираемся до тропки, и я уже вижу несколько участков, на которых у меня возникнут проблемы из-за роста.
— Мне придется проходить траверсом, — говорю я и принимаюсь карабкаться вверх. Внутренний голос напоминает: всегда имей три точки опоры, если лезешь по скалам, но я слишком спешу, чтобы соблюдать это правило. Одна нога соскальзывает.
Финли, идущий прямо за мной, хватает и удерживает меня.
— Нет смысла спешить, если погибнешь, — говорит он. Смотрю с траверса вниз и вижу под ногами крутой обрыв. Чуть не свалилась.
Дальше двигаюсь медленней и осторожней. Следую его указаниям, куда лучше поставить ногу, и, наконец, мы на вершине. Быстро оглядываемся назад: вдали на тропе как раз появились головы, и мы ныряем за камни.
— Наверняка они не заметили, каким путем мы ушли, — говорю я, не совсем уверенная в своих словах. Если заметили, быть беде.
— Мы сейчас на участке трассы, которым я как раз хотел возвращаться. Но не планировал лазать по скалам без страховки. — Он смеется.
— Ты сумасшедший.
— Ты еще хуже.
Мы по другую сторону горы, вокруг снова ревет ветер, и я натягиваю свою голубую куртку.
— Можешь вывернуть свою наизнанку? — спрашиваю у Финли. — Чтобы изменить внешний вид?
Он смотрит на меня, потом снимает куртку, выворачивает — вместо синей она превращается в серую. Финли достает из мешка другую, красную шапку и заменяет ею синюю.
— Маскировка завершена?
— Ага. А теперь давай убираться отсюда. Быстро.
Мы не бежим по хребту — это равносильно самоубийству, — но двигаемся со всей допустимой скоростью. Температура понизилась, небо затягивают облака.
Еще одна тропа сливается с нашей.
— Вот сюда бы мы вышли, двигаясь безопасным маршрутом, — говорит Финли. Продолжаем путь, снижаясь и уходя от ветра. Дышать становится легче, и…
— Что это было? — спрашивает Финли.
— Я ничего не слышала. — Потом и я улавливаю слабый звук позади нас. — Они могли пройти обходным путем и обогнать нас?
— Никоим образом. Он на несколько миль длиннее, и мы двигались быстро.
— Ты уверен?
— Нет.
Мы ускоряем шаг; перед нами утесы, и мы прячемся за ними от глаз и от ветра.
— Надо взглянуть, — говорю я и достаю камеру. Навожу объектив на тропу и вижу. Одинокая фигура, путник, выглядит знакомо. — Это тот парень, он приходил к Дискуссионному залу в один из дней.
— Какой парень?
Передаю камеру, он смотрит.
— Лен, — узнает Финли. — Горный обходчик.
— Нужно убегать?
— Лен нормальный парень, и в любом случае бежать нет смысла. Дальше трасса идет по открытому месту, он в любом случае нас увидит. Голосую за то, чтобы остаться и перекусить.
Развязав мешок, Финли достает бутерброды и термос.
— Чаю?
— Да, пожалуйста! Ты обо всем позаботился.
— Старался, но с тобой это вряд ли возможно. — Он достает кружки, разливает чай, передает одну мне, и я грею о нее озябшие ладони. — Итак, ты собираешься рассказать, что происходит? — спрашивает он.
— Иногда лучше не знать, — отвечаю я.
Он смотрит, молчит, чуть погодя кивает.
Разворачивает бутерброды.
— С сыром подойдет?
Мы жуем, когда из-за камней появляется Лен.
— Здравствуй, малыш Финли, — приветствует он.
Финли кивает:
— Здравствуй, старина Лен.
— Нахальный сопляк. Хорошее место для пикника в холодный день. Можно присоединиться? — спрашивает Лен и усаживается на камень, с которого видно тропу в обе стороны.
Финли знакомит нас, Лен достает из рюкзака печенье, делится с нами. После шока, пережитого у детского дома, после холода, поспешного отступления и лазания по скалам, от которого стонут мышцы, двигаться не хочется, но какая-то часть меня готова кричать от страха и бежать куда глаза глядят.
Финли расспрашивает Лена о погоде и состоянии трассы, и, пока тот отвечает, у меня закрадывается подозрение: не слишком ли пристально Лен на меня смотрит?
Невзирая на ветер, он все так же сидит на возвышении и то и дело оглядывается на тропу.
— Скоро нам составят компанию, — говорит Лен, и его слова вызывают у меня тревогу. Он снова поворачивается к нам. — Решили, что рассказывать?
Мы с Финли обмениваемся взглядами. У меня непроизвольно напрягаются ноги: хочется вскочить и бежать по тропе в другую сторону.
— Убегать бессмысленно, тебя увидят, — предупреждает Лен. — Кроме того, мы просто трое отдыхающих, прекрасно провели время вон на той седловине, а потом устроились пообедать, разве не так? Нам скрывать нечего.
Теперь я слышу приближающиеся шаги; кто-то быстро идет к нам. Если это люди из приюта, они двигаются гораздо быстрее, чем я ожидала. Потом появляются двое: должно быть, разделились там, где расходится тропа.
Лен кивает им:
— Привет.
Лордер улыбается, и выглядит это неестественно.
— Здравствуйте. Хороший денек для прогулки? Сегодня гулять?
— Ветер до костей пробирает, — отвечает Лен. — Как раз такой, как мне нравится.
— Вы куда ходили? — спрашивает лордер, и Лен подробно объясняет, в то время как мы с Финли сосредоточенно жуем печенье.
Лордер задумчиво кивает:
— Понятно. Видели еще двух путников, одна из них девушка? Они заблудились, нам кажется.
— Недавно заметил двух девушек. Они свернули на тропу, по которой вы пришли.
Лордеры отходят в сторону, перебрасываются парой фраз. Разговаривают по рации, бросают в нашу сторону последний взгляд, потом удаляются по тропе, откуда появились.
— Вот и ладно, — говорит Лен. — Давайте убираться отсюда к черту, пока они не догадались, что их надули.
Мы быстро укладываем вещи и выступаем в противоположном направлении. Лен шагает широко и на каждой развилке всякий раз сворачивает в другую сторону, кружит и запутывает след так, что нам теперь без него не выбраться, и, наконец, выводит нас на другую сторону к подножию горы.