— Я сама бегаю, — сердито говорю я, чувствуя, как розовеют щеки.
— Что ж, малышка, посмотрим, — смеется мистер Фергюсон.
Всего собралось около дюжины мальчишек и примерно столько же девчонок. Все, похоже, знают друг друга, и все повыше и покрупнее меня, так что я и впрямь "малышка".
В автобусе сажусь к окну. Бен пристраивается рядом. Мы отъезжаем от школы, и он, наклонившись, шепчет мне на ухо:
— Это правда?
— Что?
— Что ты здесь только из-за меня?
— Нет! — Я возмущенно щипаю его за руку.
— Уу! — Бен трет локоть. — А я, признаться, надеялся…
Я смущенно отворачиваюсь. Неужели он серьезно? А как же Тори? Не знаю, что сказать, а потому молчу.
Десятикилометровый маршрут проложен по сельской местности: тропинки пересекают поля и лесные массивы, холмы, канавы и ручьи. Не совсем то, к чему я привыкла в спортзале. Справлюсь ли? Всем, кроме меня, маршрут знаком. Фергюсон показывает карту и говорит, что на маршруте есть курсовые указатели — оранжевые флажки. Я внимательно просматриваю карту — нескольких секунд вполне достаточно, чтобы заложить курс в память.
Первыми стартуют парни; один за другим они бегут через поле, и я провожаю их взглядом. Нам нужно подождать десять минут. Я делаю разминку.
— Тебя ведь на других тренировочных забегах не было, — говорит, подходя, мистер Фергюсон.
— Нет. Я не могла, потому что в школу только неделю назад пришла.
— И то верно. Будь осторожна, смотри под ноги и постарайся рассчитать силы. Десять километров — путь долгий. Огребаю каждый раз, когда приходится вызывать "Скорую".
— Вы такой заботливый.
Он смотрит на меня удивленно и смеется.
— Ха! Ты права. Ладно, посмотрим, на что ты способна, а?
Вид у некоторых девушек не слишком довольный.
Тренер дает нам старт.
Вначале мы бежим через поле. Не привыкшая к неровной поверхности, я не тороплюсь, постепенно вхожу в ритм. Парни уже скрылись из виду, а мы растягиваемся, и я оказываюсь где-то в конце середины.
Солнце. Ноги движутся в своем ритме, сердце стучит в своем, чуть быстрее. Хорошо.
Тропинка уходит в лес. Пора прибавлять.
За поворотом лежащая на земле ветка внезапно поднимается прямо передо мной. Ни уклониться, ни перепрыгнуть времени уже нет. Нога цепляется, и я, выставив руки, лечу вперед и тяжело бухаюсь на тропу. Две девушки выскакивают из кустов, бросают ветку и со смехом убегают.
Не могу продохнуть. Лежу на земле, хватая воздух открытым ртом, как выброшенная на берег рыбина. Дыхание постепенно восстанавливается. Я пытаюсь сесть.
Мимо пробегают еще несколько девушек. Одна останавливается.
— Ты как?
Я только машу рукой, и она бежит дальше.
Теперь они все впереди.
У меня царапины на руке и порез на колене. Осторожно поднимаюсь, осматриваю ноги. Вроде бы все в порядке. Ладно, по крайней мере, Фергюсону не придется огребать за вызов "Скорой". Меня распирает злость. Чтоб их! Зачем же так? Дышу глубже и медленнее, чтобы успокоиться. Проверяю "Лево" — 5.8. Бег поднимает уровень.
Я бегу снова.
Бегу быстро. Потом еще быстрее.
Кое-где, как и сказал Фергюсон, встречаются маршрутные указатели, оранжевые флажки. Но потом, вот что странно, у развилки флажок почему-то оказывается не на правой — как должно быть — тропинке, а на левой. Я останавливаюсь, закрываю глаза, вызываю из памяти карту, которую запомнила перед стартом. Так и есть, флажок определенно не на той стороне.
Кто-то ведет другую игру? Неважно. Карта надежно спрятана у меня в голове. Я оставляю флажок на месте и бегу дальше.
Вскоре я перегоняю девушку, которая интересовалась моим самочувствием, потом нескольких других. Я там, в том месте, где бежать и дышать — это и есть все, и где все — это чувствовать землю под ногами и лететь вперед. Я вся забрызгалась грязью, когда бежала вдоль ручья, царапины на руке и колене сочатся кровью, но мне нет до этого никакого дела.
Я обхожу двух девчонок, сбивших меня веткой на повороте. Обхожу с запасом. На их лицах удивление. Они пытаются прибавить, но не могут. И исчезают из виду у меня за спиной.
Обгоняю еще одну. И еще нескольких. Я сбилась со счета — остался ли кто-то еще впереди? Пройти нормально меня уже не устраивает — я хочу быть первой. И прибавляю.
Обхожу двух или трех мальчишек, потом еще нескольких, и далеко впереди появляется финиш, то место, откуда мы стартовали.
Я прохожу вершину холма, и Фергюсон, Билл и с полдюжины парней подбадривают меня криками.
Пересекаю финишную линию. Тренер смотрит, прищурясь, на секундомер и качает головой.
— Ты что же, весь маршрут на спринте прошла?
Я останавливаюсь, пытаюсь ответить, но не могу. Мир начинает кружиться…
— Не отвечай! Пошла!
Хрипя, сдерживая тошноту, бегу вокруг автомобильной стоянки. Бегу, понемногу сбавляя, и наконец, чувствуя, что меня уже не выворачивает наизнанку, останавливаюсь.
К финишу подтягиваются мальчишки, потом девчонки.
— Что случилось? — спрашивает Фергюсон, заметив кровь у меня на руке и ноге.
Я пожимаю плечами.
— Споткнулась. Все в порядке, "Скорая" не понадобится.
Он смеется, достает аптечку и накладывает повязку на мое колено.
— А мы с тобой хорошая пара, — говорит Бен, когда мы садимся в машину.
— Да?
— Я пришел первым из парней, ты — первой из девушек.
— Ты пришел раньше меня — на сколько?
Бен пожимает плечами.
— Минут на пять, а что?
— Мы стартовали через десять минут после вас. А значит, я прошла маршрут быстрее тебя.
Удивление на лице Бена сменяется ухмылкой.
— Хорошо. Теперь у меня появилась причина тренироваться усерднее.
Он смотрит на мой "Лево" — 8.1 — и показывает свой — 7.9.
— Ты и здесь меня обошла. — Автобус трогается, и Бен наклоняется ко мне. — Так что сейчас самое время… — Он говорит так тихо, что мне приходится наклониться, и я рада этому. Его тело пышет жаром, а мое холодеет с каждой секундой.
— Время для чего?
Бен уже не улыбается.
— Я тут проверил кое-что, порасспросил…
— О чем?
— Тори не первая, кто исчез. В нашей школе были и другие Зачищенные, которые пропадали внезапно и без всякого объяснения.
— Их возвращали, — шепчу я и невольно сжимаюсь от холода. Бен обнимает меня за плечи.
— Это не все. Пропадали не только Зачищенные. Как те трое, которых увели в пятницу с Ассамблеи. Теперь их тоже нет, и такое случается не впервые.
— То есть обычные люди тоже пропадают? Тех, кто был на Ассамблее, увели лордеры. Должно быть, они их и забрали. — Живот сводят спазмы.
— Но зачем?
— С ребятами дело более или менее понятное. Я слышал, что одного взяли с мобильным телефоном. Второй тоже был придурок, вечно лез в драки и во все такое. Может, в банде состоял?
— А девушка?
Бен пожимает плечами.
— Ничего плохого она не сделала. Но была очень умная, задавала учителям неловкие вопросы. По истории. Типа, почему делалось так и не делалось этак.
Задавала неловкие вопросы. Как Бен.
— Тебе нужно остановиться. Перестань расспрашивать, а иначе можешь оказаться следующим.
— Но как же Тори? Если никто не будет спрашивать, то никому и дела до нее не будет. Неужели не понимаешь? На ее месте может оказаться любой, ты или я. Нет, я должен выяснить, что с ней случилось.
— Не хочу, чтобы ты исчез, — шепчу я, и он обнимает меня крепче. В его объятии глина и пот, и его сердце бьется под моим ухом.
Парни сзади начинают шуметь и посвистывать.
— Никаких обжимашек в автобусе! — кричит, обернувшись, Фергюсон. Я выпрямляюсь, но Бен не выпускает мою руку.
Держит так же крепко, как держал руку Тори.
Сюрприз! Автобус возвращается к школе, и там меня ждут двое, мама и папа. Я машу на прощание Бену и другим и иду к машине, грязная и усталая, с перевязанной коленкой. Тело как будто одеревенело, и каждый шаг дается с напряжением.
Мама выскакивает из машины с перекошенным лицом.
— Что, черт возьми, с тобой случилось?
— Со мной все в порядке. И посмотри. — Показываю ей "Лево" — 6.6. Даже с учетом нашего невеселого разговора на обратном пути бег определенно наилучший способ для поддержания высокого уровня.
— Посмотри, в каком ты состоянии! — Она поворачивается и с решительным видом направляется к мистеру Фергюсону. Папа тоже выходит из машины и оглядывает меня с головы до ног.
— Здорово было, да? — улыбается он.
— О да. — Улыбаюсь в ответ и прислоняюсь к машине, чувствуя, что иначе упаду. Папу я не видела с той ночи, когда он напугал меня в темной кухне. Но сейчас он совсем другой — довольный, спокойный, ничуть не похожий на того хмурого, сурового дознавателя, который расспрашивал меня едва ли не до полуночи.
— Как прошло?
— Закончила первой.
— Ух ты! — Он поднимает руку. — Давай пять?
— Что?
— Подними руку… вот так. — Я поднимаю, и он хлопает ладонью о мою ладонь, а потом кивает вслед маме и подмигивает: — Если будешь продолжать, ей это не понравится. Терпеть не может грязь и кровь.
Вечером на обед приходит Джазз. С лица Эми не сходит широкая глуповатая улыбка, мама изо всех сил старается казаться добрым драконом, а папа отпускает неудачные шутки. Джазз отзывается на "Джейсона" и почти не разговаривает, смирившись со своей участью и ограничившись двумя фразами: "да, пожалуйста" и "спасибо". Я сосредотачиваюсь на еде.
— Проголодалась? — удивленно спрашивает мама, когда я тянусь за второй порцией жаркого с картошкой. Подливка и йоркширский пудинг — ням-ням.
Пожимаю плечами.
— Я пробежала сегодня десять километров.
— Обязательно возьми овощей. — На моей тарелке уже лежат несколько похожих на крохотные деревья зеленых стебельков. Пока что мне удавалось их обходить.
— Что это?
— Брокколи. Ты что же, еще не пробовала? — удивляется она.
— Не помню. — Все смотрят на меня, и мне ничего не остается, как подцепить зелень вилкой, отправить в рот и прожевать. Брокколи — упругая и ужасная. Пытаюсь проглотить, но организм протестует, и горло сжимается. Я давлюсь и кашляю.