– Что? – спрашиваю я.
– Жару.
Я улыбаюсь.
– Большую часть времени я вообще ее не замечаю. Наверное, я так привыкла к ней, что даже о ней не думаю.
– А я вот думаю, когда начинаю потеть просто от того, что стою на солнце. Много думаю. Или в моей спальне в спортзале, где нет даже ветерка, чтобы хоть как-то развеять постоянную духоту. В Чикаго лето было ужасным, но зима и снег это сглаживали.
Все три часа езды мы болтаем. Пока мы делимся историями о себе, я чувствую себя ближе к нему, чем раньше. Наш разговор не замирает ни на секунду, пока я говорю о своих родителях и сестрах. Он смеется, когда я рассказываю о том, как думала, что кто-то прячется под моей кроватью по ночам. Я ужасно боялась, что, если слезу с кровати, из-под нее высунется рука и схватит меня.
Он рассказывает мне о матери и об их отдаленности. Она алкоголичка и много пьет, чтобы заглушить боль, через которую проходит, и Райан чувствует себя покинутым. Я вижу, как опускаются его плечи, когда он ее упоминает.
Когда он открывается, с ним легко говорить. Если бы он чаще ослаблял свою защиту… но я знаю, что в прошлом его часто отвергали, и поэтому теперь он закрывается. Стала ли я ближе к нему теперь, когда поделилась историями своей жизни?
Я протягиваю ладонь и кладу ее рядом с его ногой. Возьмет ли он меня за руку? Жаждет ли он прикасаться ко мне так же, как я к нему? Я оставляю руку там и смотрю в лобовое стекло, осматривая окрестности, людей и машины, мимо которых мы проезжаем.
Он поднимает свободную руку, и я жду, что он возьмет мою, но он этого не делает. Вместо этого он запускает руку мне в волосы и гладит меня по затылку большим пальцем. Этот жест разжигает мои чувства. Это так приятно.
– Мне нравятся твои кучерявые волосы, – говорит он, а потом пропускает их через пальцы.
– Они слишком непослушные и пушистые, – говорю я.
– Не-а. Они идеальные.
Его слова остаются у меня как личный подарок, который я буду хранить вечно.
Я говорю Райану съехать с шоссе и направляться в Туланко, город, где живет моя бабушка.
– Не жди, что она живет на каком-то огромном ранчо, – говорю я Райану.
– На маленьком ранчо? – спрашивает он.
– Скорее, это вообще не ранчо. Если моргнешь, то пропустишь его.
Когда мы подъезжаем к дому бабули, я вижу, как замешательство на лице Райана сменяется удивлением. Ее ранчо – всего лишь маленький дом с одной спальней и причудливым садом. Я помню это место из детства. Папа, бывало, привозил нас сюда на выходные, и я помогала сажать цветы и травы в саду.
– Не может быть, что твоя бабушка здесь живет, – говорит Райан.
– Почему ты так говоришь?
Он смотрит на меня так, словно я сошла с ума.
– Ты вообще видела особняк, в котором живешь, Далила?
– Может, ей нравится жить здесь, – говорю я ему. – Не всем хочется жить, как…
– Принцесса, – заканчивает он за меня.
Я игриво пихаю его в живот.
– Нет. Я имею в виду жить с современными удобствами. ¡Abuelita! – кричу я, когда она появляется в дверях и вскрикивает от восторга, завидев меня.
Моя бабуля, может, и крошечная и невысокая, но она крепче любой известной мне женщины. На ней свободный сарафан, напоминающий флаг, развевающийся на ветру.
– ¡Bienvenidos[72], mija! – говорит она и бежит ко мне с теплой, нежной улыбкой на лице и такими крепкими объятиями, что я гадаю, как в такой маленькой женщине может быть так много силы. Один взгляд на нее успокаивает часть меня, которая никак не может найти себе место.
– Él es uno de mis amigos[73], Райан, – говорю я ей, показывая на своего спутника.
Бабушка Кармела широко раскидывает руки, потом берет лицо Райана в ладони и целует его в обе щеки.
– Gracias por traer a mi nieta a visitarme[74], – говорит она, а потом снова целует его в обе щеки в знак бесконечной благодарности.
– Она благодарит тебя за то, что привез меня к ней, – объясняю я Райану, в то время как бабушка Кармела возвращается в дом и зовет нас к ней присоединиться. – Как твой испанский?
– На уровне годовалого ребенка, – отвечает он. – А что?
– Она не говорит по-английски. Ладно, пойдем внутрь. – Находиться здесь так приятно, словно моя душа исцеляется. Иногда «Ла Хоя де Сандоваль» кажется подделкой. Мои предки жили в этом городе много поколений, и мои корни здесь глубже, чем где-либо еще.
Райан отступает назад, наблюдая за веселой, бодрой походкой бабушки Кармелы.
– Что? – спрашиваю я и указываю на входную дверь. – Она хочет, чтобы мы пошли за ней.
Его челюсти сжаты, глаза слегка прищурены.
– Она не больна.
Громко вздохнув, я отвечаю:
– Она стара.
– Ты, черт побери, соврала мне, Далила. Ты сказала, что она на смертном одре и тебе нужно попрощаться.
– Технически ты прав. Но…
Он хватает меня за руку и притягивает к себе, его глаза пронзают меня, словно ищут какую-то правду.
– О чем еще ты мне врешь, а? Говори.
– Я не соврала. Я манипулировала.
– Это то же самое, – резко отвечает он.
Мне нужно это исправить, но я не знаю, как. Если я открою правду, не бросит ли он меня?
Двадцать седьмая глава
Райан
Я не зайду в дом бабушки Далилы, пока не получу ответы. Может, эта женщина и старая, но она точно не на смертном одре. Я даже сомневаюсь, что она простужена, и уж явно ее не убивает какой-то изнуряющий недуг.
Далила пожимает плечами в смущении.
– Ну, она действительно старая.
– Ты сказала, что она умирает, – цежу я сквозь сжатые зубы. – Ты четко сказала, что хочешь приехать и попрощаться.
– Ладно, признаюсь. Я соврала. Когда ты сказал, что будешь в долгу у человека, который познакомит тебя с Камачо, я позвонила ему. Я берегла это одолжение до того момента, когда ты мне понадобишься. – Слова покидают ее уста, но я не слышу сожаления. – Не понимаю, почему ты так злишься. – Она раздраженно взмахивает руками.
– Это важно, Далила. – Прошлая ночь привела мои эмоции в беспорядок и рассеяла мою сосредоточенность. Если бы она не сказала мне, что бабушка умирает, я бы посоветовал ей найти другого телохранителя.
– Я солгала, потому что думала, если попрошу отвезти меня просто ее навестить, ты откажешься, несмотря на сделку.
Я ощущаю себя таким чертовым дураком. Камачо пытался предупредить меня, но я думал не тем мозгом. Я так хотел верить ее сладким лживым речам, что стал тем глупцом, которым поклялся не быть.
Если она готова врать насчет больной бабушки, то, скорее всего, может соврать о чем угодно.
– Скажи, на кого ты работаешь, – говорю я. – В этот раз никаких увиливаний.
Она отступает на шаг назад и хмурится в смятении.
– О чем ты говоришь?
– На кого ты работаешь? Просто скажи мне.
Ее бабушка появляется в дверном проеме. Бедная женщина, скорее всего, не подозревает, какой мастер манипуляций ее внучка.
– Ahorits vamos[75], abuelita, – говорит ей Далила, а потом хватает меня за рукав кофты. – Я ни на кого не работаю, Райан. Я солгала, потому что… – Она колеблется. – Что-то происходит с моим отцом. Думаю, он может быть вовлечен в дела картеля и Сантьяго Вега, но они с мамой ничего мне не говорят. Кажется, бабушка знает правду, а ты – единственный человек, не связанный с моим отцом, который мог меня отвезти.
Я качаю головой. На этот раз она меня не обманет, так что я обдумываю каждое ее слово.
– Я тебе не верю.
– Ну, тебе придется поверить мне, потому что это правда.
– Ты могла бы просто позвонить ей по телефону.
– У нее нет телефона, Райан. Не у всех на планете есть телефоны, особенно когда ты живешь в такой глуши. – Далила показывает на окружающий нас пейзаж. Я пытаюсь не обращать внимания на то, как моя футболка облегает ее тело, и стараюсь поскорее сосредоточиться на своем гневе. – Оглянись вокруг. Здесь нет телефонных столбов. Если ты думаешь, что на расстоянии многих миль вокруг можно поймать сигнал, то удачи.
– Я больше не знаю, чему верить, – бормочу я. У меня была одна цель в жизни.
Одна чертова цель.
Внезапно появляется Далила Сандоваль, и меня втягивают в этот бред с картелями.
– Поверь в это. – Она уверенно подходит ко мне и смотрит прямо в глаза. – Мне жаль, что я солгала о том, что моя abuela больна. Правда. Но мне нужно защитить свою семью или держаться подальше, если они связаны с картелем. Прошлая ночь – не обман. Были лишь мы с тобой, и это было по-настоящему. Теперь, когда я рассказала тебе правду, смирись с тем, что я манипулировала тобой. Думаю, настало чертово время начать доверять мне. У меня нет скрытых мотивов.
Она резко разворачивается, и я смотрю ей в спину, пока она гордо идет к маленькому бетонному домику.
Так что теперь я не просто дурак, а дурак, стоящий под палящим солнцем при тридцати семи градусах жары.
Очень здоровая бабушка Кармела все еще стоит в дверях и ждет, пока я зайду.
– Hace mucho calor, entra a tomar un refresco[76].
Я одариваю абуэлу Кармелу легкой улыбкой и захожу в дом. Я ступаю внутрь и замечаю, что у этой женщины совсем немного вещей. Это почти взрывает мой мозг, ведь Далила и ее семья живут в особняке, наслаждаясь всеми прелестями жизни, а ее бабушка живет в этом крошечном домике. У нее нет телевизора, но есть куча книг на полках. Должно быть, эта женщина любит читать.
Я просматриваю фотографии на стене. Некоторые из них – черно-белые портреты семьи и каких-то парочек. Другие – фото Далилы и ее семьи. Я показываю на старый снимок мужчины, держащего ребенка на беговом треке.