— Это все твоя вина. Ты заделал мне этого ребенка, ты и твоя идиотская суперсперма. Теперь я толстая, капризная и во власти гормонов. Ты его туда засадил, теперь вот и вытаскивай! — заорала я, на этот раз топнув ногой, глядя в серые глаза моего жениха, в которых плясали веселые искорки.
Кейд притянул меня к себе и крепко поцеловал.
— Ты не толстая. Ты прекрасна, и никогда не была для меня прекраснее, чем сейчас.
Я подняла бровь. Я знала, что он лжет. Конечно, мой гардероб для беременных был крутым. Сегодня я надела белый сарафан в цыганском стиле с красивой голубой вышивкой, широкими рукавами и завышенной талией. Он давал приличный обзор на мои ноги, к счастью, участь слоновьих ног обошла меня стороной, но, к несчастью, из-за ситуации «не могу видеть свои пальцы на ногах», мне пришлось носить шлепанцы на плоской подошве.
— Серьезно? Я чувствую и выгляжу как касатка из «Освободите Вилли».
— Как насчет того, чтобы отвести тебя наверх и показать, насколько ты сексуальна? — прошептал Кейд мне на ухо, покрывая поцелуями мою шею, его рука скользнула вверх по платью.
Я откинула голову ему на плечо и тихонько всхлипнула.
— Ну, секс — это еще один пункт в моем списке, которым можно выгнать эту малышку, — медленно сказала я.
Зарычав, Кейд поднял меня и понес в свою комнату.
***
Спустя несколько месяцев езды на американских горках, было потрясающе снова оказаться в окружении моей пресловутой байкерской семейки и вернуться в свой магазин за неким подобием нормальности. С Кейдом я была вне себя от счастья, даже если его сумасшедший защитный инстинкт усилился из-за человечка, растущего в моем животе.
Казалось, эта защита исходила и от каждого члена клуба, учитывая то, что рядом со мной почти всегда кто-то был. Рози и девочки были потрясающими, относились ко мне точно так же, как и раньше, только подавали апельсиновый сок вместо «маргариты», когда мы нежились у бассейна.
Такое чувство, что вокруг меня собрался весь город. Магазин обзавелся постоянными посетителями, которые заходили просто поболтать, узнать, как протекает беременность.
Люк заглядывал почти каждый день, всякий раз принося мне кексик. У меня был такой аппетит, что я почти предлагала ему родить ребенка каждый раз, когда он вручал мне комочек восторга. Я бы так и сделала, если бы не… ну сами понимаете.
Эми, казалось, вернулась к своему колоритному «я», или же очень хорошо скрывала свое горе. Она не сказала мне ни слова о Броке, хотя с обеих сторон было больше, чем несколько многозначительных взглядов. Я видела, как он утаскивал ее для более чем нескольких напряженных разговоров.
Возможно, она думала, что я буду ее осуждать, поэтому молчала в тряпочку, а я не хотела настаивать. И я бы не стала ее осуждать, она заслуживала счастья, с кем бы оно ни было. А еще я поняла, что она так мне и не сказала, кого выбрала, прежде чем все полетело к чертовой матери.
Над моим счастьем все еще висело темное облако. Порой, занимаясь обычными делами, например, готовя ужин, ко мне подкрадывалась боль от потери Йена, пронзая ударом ножа. Иногда это длилось мгновение, иногда я изо всех сил старалась дожить до конца дня.
Я постоянно разговаривала с родителями. Они были заняты, всегда что-то делали, куда-то ходили, но они вели битву. Это слышалось по срывающемуся голосу мамы или слишком хриплому голосу отца. Я все ждала, когда станет легче, но этого не происходило. Я предположила, что мне просто нужно стать сильнее, и, возможно, воспоминание о Йене не будет причинять такой боли.
Ребенок был для меня той отрадой, на которой я могла сосредоточиться, с нетерпением ожидая его появления и попеременно сходя от этого с ума. После долгих споров мы с Кейдом решили, что будем жить у него. Мне казалось, я бросаю Эми, мы не прожили в нашем доме и года, но она убедила меня, что не возражает.
— Серьезно, Гвен, я люблю тебя, и жить с тобой — это самое лучшее, но я обожаю сладко поспать, так что ты практически делаешь мне одолжение, переезжая с будущим ребенком туда, где мне не придется слышать, как он кричит в два часа ночи, — пошутила она. — И это означает, что нам предстоит очередной ремонт. Надо переделать холостяцкую берлогу Кейда, чтобы она подходила вам с Супсом.
В этом я с ней согласилась. Дом Кейда был хорош и более чем достаточно велик для нас троих, но декор кричал: «одинокий мужчина». Я ожидала от Кейда каких-то возражений на этот счет, но он просто поцеловал меня в макушку и сказал:
— Делай что угодно, чтобы это стало домом для тебя и Булочки. Только не трогай гребаный телевизор.
У нас возник серьезный спор о том, кто платит. Я была более чем счастлива финансировать ремонт, учитывая, что инициатива исходила именно с моей стороны, но, когда я упомянула об этом, Кейд встал в позу.
— Ты моя женщина, и это мой ребенок, я забочусь о вас, ты не заплатишь ни единого гребаного цента, — заявил он за обедом. Я боролась с желанием закатить глаза, не ожидая ничего другого от этого мачо.
— Кейд, это не значит, что у меня нет денег, и я думаю, что ты недооцениваешь мою странную способность тратить. Я могу заплатить. — Даже не знала, почему пыталась спорить.
Глаза Кейда сузились.
— Я знаю все о твоих привычках тратить, Гвен. Я видел твой гребаный шкаф. А также видел, где ты выросла, машину, на которой ездишь, и дом, который купила. От меня не ускользнуло, что ты из богатой семьи. Но в тот момент, когда ты стала моей женщиной, когда ты носишь моего ребенка и мое кольцо, — все это значит, что я забочусь о тебе во всем. Включая траты на любое безумное дерьмо, которое ты задумала для этого дома. У меня есть деньги, детка, я более чем в состоянии содержать тебя в том образе жизни, к которому ты привыкла.
В этот момент я открыла рот, чтобы поспорить с его первобытными представлениями, но он остановил меня.
— Знаю, от этого ты не очень счастлива, но что если свои деньги ты вложишь в будущее нашей маленькой девочки, например, на ее счет для колледжа и, без сомнения, в пристрастия к дорогой одежде, которые она унаследует от своей мамочки.
На мгновение я задумалась над этим, решив не ссориться из-за того, от чего он явно не отступится. Он также был прав в отношении того, что моя малышка с самого рождения будет одета в дизайнерскую одежду.
Итак, мы с Эми отправились в Лос-Анджелес, чтобы посетить бутик детской мебели, который отыскали в Интернете, и устроили бурную деятельность, опустошая кредитку Кейда. Я решила обставить детскую комнату в нейтральных тонах, без вульгарно-кричащего розового повсюду.
Мы оборудовали детскую в задней комнате дома, она была просторной, хорошо освещенной и с видом на океан. Я выкрасила ее в белый, а на одну стену нанесла рисунок дерева жизни. Оно было золотисто-коричневым, простым, занимало всю стену, его корни ползли от одного края комнаты к другой. Никакой листвы, символ вечной жизни, как татуировка на спине моего брата.
Деревянные полы я отполировала и покрыла лаком, и выглядели они потрясающе. Из Новой Зеландии мне доставили огромный ковер из овчины, чтобы мои ноги чувствовали себя как дома, и я постелила его в середине комнаты. Белая кроватка в старомодном стиле была застелена белым постельным бельем с оборками, а сверху крепился огромный мобиль в форме бабочки. Рядом с кроваткой стояло белое плетеное кресло-качалка, мама всегда говорила, что укачивала меня, пока я не засыпала, поэтому для своего ребенка я хотела то же самое.
В углу стоял большой плетеный диван, на который был наброшен светло-розовый плед и подушки с расшитыми вручную бабочками. Под окном располагался пеленальный столик, а рядом с ним — огромный старинный шкаф. Мне нравилась эта комната, и Кейду тоже.
— Я ожидал гребаного взрыва розового и бантиков, детка, готов был уживаться с этим, но твой выбор — идеален, — сказал он, увидев конечный результат.
Я слегка оскорбилась тем, что он так плохо думал о моем вкусе, но дала ему некоторую поблажку, так как превратила его дом в зону военных действий. И еще потому, что он мирился с моими перепадами настроения из-за беременности.
Я нравилась Кейду беременной. Каждый раз, находясь рядом, его рука покровительственно лежала на моем животе, а когда мы были в постели он разговаривал с малышкой. Даже настаивал на том, чтобы наносить мне крем от растяжек. Мое превращение в выброшенного на берег кита не нарушило нашу сексуальную жизнь, если уж на то пошло, я стала более похотлива, не то чтобы Кейд жаловался. Он не мог насытиться мной, даже однажды, во время вечеринки в клубе, затащил меня в темный угол. Он нагнул меня над старой машиной и заставил кричать, к счастью, мои крики заглушили звуки AC/DC.
В делах клуба тоже наступило затишье. Они полностью избавились от оружия, и до сих пор никакой негативной реакции не последовало. По словам Кейда, охранный бизнес процветал, но он отказывался выполнять те задания, из-за которых ему бы пришлось оставить меня даже на одну ночь.
— Я уже пропустил два месяца твоей беременности, Гвен, и если это в моих силах, не пропущу больше ни секунды.
Даже их отношения со Стэгом улучшились. Они пришли к своего рода взаимопониманию. Между ними никогда не будет связи, как между отцом и сыном, но они проявляли друг к другу уважение. Стэг медленно доказывал мне, что я ошиблась в своих первых впечатлениях, с тех пор, как я вернулась домой, он относился ко мне с заботой. Встретил нас в аэропорту, тепло меня обнял и высказал искренние слова соболезнования о моем брате. И каждый раз при встрече, целовал меня в голову и задавал один и тот же вопрос: «Как там мой маленький тамплиер?» То есть Булочка.
Поскольку Кейд был для него как родной сын, с нашим ребенком будут обращаться как с его внуком. На самом деле, я не особо возражала, особенно после того, как, к моему шоку, Эви взяла на себя роль бабушки. Не то чтобы кто-то мог принять ее за бабушку. Но она всегда приходила в магазин, приносила подарки малышке — розовый комбинезон с надписью «Сыны Тамплиеров» пока был моим любимым — и помогала мне следить за всеми ремонтными работами в доме Кейда. Не говоря уже о том, чтобы всегда приносить то, чего я жаждала, даже если целую неделю это были сырные рулетики с тыквенными семечками. К счастью, Кейд терпимо относился к моим причудам, как-то раз, я, чуть не со слезами на глазах, заставила его съездить мне за грейпфрутом в два ночи.