«Не входить!
Экстренная терапия».
И отправилась смотреть, как ремонтируют шаттлы и звездолёты. В конце длинного сводчатого коридора-склада, уставленного ящиками, виднелся главный цех, где монтировали, демонтировали и тестировали фрагменты кораблей. Роботы-ремонтники: шагающие погрузчики и монтировщики передвигали, подвешивали, соединяли. Вспыхивало голубоватое пламя сварки. Искрило, трещало и гремело. То и дело раздавался скрежет металла о металл. Подгонка и калибровка двигались полным ходом. Затем готовые части запускались по конвейеру к шлюзовым камерам, а оттуда на основные верфи — в открытый космос.
У правой стены коридора грудами лежали рулоны изоляционного материала из упаковочного цеха напротив. Оттуда их выкатывал невысокий, щупленький рабочий в синей робе. Тщётно пытаясь закинуть наверх большущий рулон, он зацепил остальные, и куча развалилась. Рулоны покатились и рассыпались по всему складу. Мужичок, едва не погребённый под кипами изоляции, выругался таким трёхэтажным, что Женька застыла на полушаге с поднятой над полом ступнёй. И мигом сообразила, что ни одна джамранская сыворотка не в состоянии этого перевести. Что сразу навело на некоторые мысли и винтики резво закрутились в мозгах.
Как успела выяснить Женька, земляне больше так не выражались. Даже безобидное ругательство «ёшкин кот» считалось нецензурным. Ну ладно Грегори, он хотя бы англичанин, но Дмитрий Анатольевич… Однажды сделал ей замечание. А от этого трёхэтажного за версту разило двадцатым веком и перегаром. Но боясь ошибиться, Евгения решила удостовериться. Вопрос — как? Чтобы не спугнуть клиента и самой не оказаться в психушке. Женька подумала и придумала. Эксперимент! Такому и джамрану позавидовали бы.
Ради этого пришлось поступиться некоторыми принципами, но… Она приблизилась и… сматерилась… Дождалась, пока мужичок поднялся, отряхнулся, в сердцах пнул подвернувшийся рулон и… Пииип! Надо было видеть размер его глаз, чтобы понять, как он потрясён. Похоже, Женька не прогадала. И для чистоты эксперимента, снова выругалась. На этот раз поскромнее. От изумления он икнул и еле сумел выговорить:
— Ё-моё… Я уж думал, труба. Никогда уже не…
Он запнулся, озираясь по сторонам.
— … Не услышите? — закончила за него Женька.
Мужик закивал. Окинул взглядом её униформу и, попахивая перегаром, просипел:
— Вы из ентих, как их, из кураторов?
«Кураторы? Что ещё за новости?» — подумала Женька, а вслух сказала:
— Нет, меня тоже похитили, но я, — она многозначительно подняла палец кверху, подражая Ралу. — От них…
— Ё-моё! *Трёхэтажный*! Ой, деушка, простите, — и зажал себе рот.
Это было так характерно для русского мужчины конца двадцатого века, учитывая, что сама «деушка» только что выдавала.
— Да ничего.
Женька была права. В общем-то, она ничем и не рисковала. Если бы рабочий отреагировал неадекватно, то притворилась бы, что проводит статистический опрос среди населения станции: «Как вы относитесь к фразеологизмам прошлого?». Психолог как-никак. Ей повезло, и реакция мужика оказалась более чем красноречивой. Поэтому она наклонилась к нему и доверительно сообщила:
— Теперь — это наш пароль.
— Чего?
— Маты — это пароль. Чтобы узнавать друг друга. И передайте своему куратору… Нет, лучше отведите меня к нему. Я сама передам.
— Ну, я, это, как-то, — замялся он и подозрительно сощурившись, спросил:
— А из какова ты году?
Вообще-то, Женька сама собиралась это у него уточнить, а новоявленный земляк её опередил.
— Из две тыщ пятого, — ответила она. — А вы?
— Из тыщ девятьсот восемьдесят девятого, — выдохнул он, вместе с перегаром.
Сам этот факт абсолютно указывал на его происхождение. Сомнений не оставалось. Вот только бы встретиться с таинственным куратором и попытаться из него что-то вытрясти, раз из Грегори не получается.
— Так отведёте? — переспросила она.
Он кивнул.
— Тока у меня смена не кончилась ищё. Попозже.
— Лады, — ответила Женька. — Я тоже на работе… Ой, а зовут вас как?
— Петрович… Николай Петрович.
— А меня — Евгения.
Они договорились встретиться на том же месте в семь, и он принялся с матами собирать рулоны.
Да уж, встреча получилась не такой радостной, как она себе представляла. Похоже, дмерхи всё сделали для того, чтобы похищенные не только не встречались, но и друг другу не доверяли.
«А вдруг не придёт?» — засомневалась Женька, заканчивая терапию с окезом. — «Ну, хотя бы знаю, где он работает».
Она вернулась в службу и приняла оставшихся посетителей. Зашла к себе и переоделась. Всё-таки лучшая одежда для доков — это брюки. Внутри тихонечко ёкало. Какой-то вертлявый червяк поселился в груди и крутился, извивался. Женька страшно волновалась, так, что ладони вспотели.
Николай Петрович ждал её на складе, за рулонами. Как и был в робе, и… в тёмных очках. Шпионские страсти!
— Женя? — нарочито серьёзно уточнил он.
— Я самая, Петрович.
— Идём, у меня тута каптёрка неподалёку.
И провёл землячку через пустой цех. Они прошли мимо аппаратной, завернули в коридорчик, и Петрович толкнул обитую изоляцией переборку. Переборка отъехала, открыв комнатушку без окон, освещённую микроновыми лампами. Комнатушка была захламлена вещами непонятного назначения и загромождена ящиками. Вдоль стен протянулись стеллажи с запчастями. Посреди каптёрки торчал стол, уставленный металлическими кружками, и валялись табуретки; у стены притулился топчан. В глубине комнаты болталась штора из полиэтилена или чего-то идентичного.
— Моисеич! — позвал Петрович. — Привёл.
Штора отъехала, открыв другого мужчину — в сером халате, увеличительных очках, перчатках и со скальпелем в руке. А за его спиной виднелся операционный стол, на котором вытянулся человек. Он лежал неподвижно, запрокинув голову, а из живота у него торчали внутренности…
Глава 25. День сорок второй… Полный неожиданностей
Как выяснилось позже, это был не человек, а всего лишь андроид. И не скальпель, а плоскостная отвёртка. Но сначала двум напуганным бедолагам пришлось приводить гостью в чувство нашатырём. Как в двадцать пятом веке у них отыскался нашатырь, Женька даже и не спрашивала. Хотя потом оказалось, что был он в кармане у Петровича, когда того похитили. Другой вопрос, что он там делал и как бутылёк не изъяли при похищении? Женьке только одежду и оставили.
— Шоже ты такая впечатлительная? — сокрушался Петрович.
— Не видела барышня андроида в разобранном виде, — пожимал плечами Моисеевич. — Со всяким бывает.
— Угу, с кем не быват, — соглашался Петрович, — всяко и разно.
Петрович был слесарем высшего разряда, на пенсии. Он так рассказал историю своего похищения:
— Сижу я значица на кухне, супружница моя ушла по магазинам… Пью чай, закусываю…
— Чай? — усмехнулась Женька.
— Ну, коньячку туды капнул, для бодрости. Жена, знашь, у меня строгая насчёт ентого дела. Смотрит, кабы чего. Ну я-то знаю, где она прячет. А ни-ни, так, душа иногда просит. На пенсии жешь, одна радость…
Глаза у Петровича осоловели, и он ударился в воспоминания.
— А дальше что? — напомнила ему Женька.
— А чё дальше? Сижу, значица, на кухне, звонят, в дверь. Иду открывать, пенсию, значица, должны принести. Открываю, а там шпендик такой, почтальон. «Вам, — грит, — посылка». Взял я ручку, шоб расписаться, значица, и всё… Шум, гам, и я незнамо хде…
А Рал славно постарался. Или это был другой маркафи? Кто знает, сколько их на службе у дмерхов?
— А на ручке случайно не было камушков? — поинтересовалась Женька.
— Да не помню я! Можа и были. Дык, очнулся в космосе, на корабле ихнем. Там и Моисеич был. Сказали, «куратор, от него ни на шаг». А чё каво, значица, поди разберись… Притащили сюды. Работай, грят, а тута енти… оранжевомордые… Во!
Он живописно растопырил пальцы над головой, имитируя окезский гребень.
— Жутко по первости *трёхэтажный*!
Моисеевич поморщился.
— Что ж ты, Петрович, при барышне?
— Дык, она грит — теперича это пароль.
Моисеевич вопросительно глянул на Женьку. Она лишь пожала плечами.
«Выходит, Грегори мой куратор, что ли? — подумалось ей. — Почему мне не объяснили?»
С Моисеевичем оказалось ещё запутанней. Его похитили из начала двадцать второго века. Он был русским евреем. То есть, папа Моисеевича был евреем из Одессы, а мама — русской. Жили они в Сибири. Моисеевич работал инженером по робототехнике. Женька надеялась, что он хоть что-то знает, но, увы.
— Честно, барышня, — разводил руками Моисеевич. — Я такой же похищенный, как и вы. С чего мне вас обманывать?
Да, похищенный. И почему-то из двадцать второго века… То, что Грегори что-то скрывал, Женька была уверена. Но возможно, Грегори тоже не всё знал. Женя сопоставила факты и пришла к выводу, что хитрые дмерхи выдавали каждому по кусочку, по клеточке, будь он похищенным или куратором, или и тем, и другим. Ровно столько, сколько им, по разумению дмерхов, полагалось знать. Какова их стратегия? Что они замышляют? Вот если бы землянам из прошлого собраться вместе и сложить воедино кусочки мозаики… Был бы толк?
Однако у Моисеевича обнаружилось некое преимущество, как у куратора. Его похитили сами дмерхи. Он мельком видел их и слышал обрывок разговора.
— Какие они? — допытывалась Женька.
— А никакие, — отвечал Моисеевич. — Как будто из воздуха, только более плотного. И видимые, и невидимые. Не видно очертаний. Сгустки какие-то полупрозрачные. То ли маскировка такая, то ли такие и есть. И двигаются, как привидения. Только мотался здесь, а смотришь — нет уже.
— А что вы слышали?
— Один пробубнил другому: «Эту партию мы выиграем…» И всё.
Женя задумалась. Как джамрану удалось раздобыть языковые коды дмерхов? Или дмерхи намеренно говорили по-русски. Она высказала свои соображения Моисеевичу.
— Они не говорили, — вздохнул Моисеевич. — Я их будто в голове слышал… Потом, словно канал перекрыли. И ничего не объяснили. Мол, надо за Петровичем следить и работать. Инженером, как и в прошлом.