— Я сам.
Гладкие деревянные перила так удобно легли под ладонь.
К счастью, квартира Ксении находилась на первом этаже.
— Ничего себе… — Глеб присвистнул, когда Ксения зажгла свет в прихожей.
Квартира на две просторные комнаты, почти без мебели. Каждая стена, бархатистая на вид, — покрашена на свой лад — оливковые, песочные, древесные оттенки. Высокие — метра три — потолки. Паркет — гладкий и блестящий, как в бальной дворцовой зале. На рожке полупрозрачной ширмы для переодевания висела черная дамская шляпа с пестрыми перьями. Посередине комнаты стоял низкий круглый кожаный пуфик, навевающий мысли о Востоке.
— Отдохни немного, — Ксения мягко повернула ручку окна — и открыла створку. — Мне давно пора научиться…
— А кто нас привез сюда?
— Друг.
Ветер качнул белую, с золотистой нитью, хрустящую занавеску. Она взметнулась — и плавно осела, скользнув по плечу Ксении. И в этот, казалось бы, ничем не примечательный момент, Глеб почувствовал такое острое плотское желание, что отвернулся, — лишь бы не выдать себя.
Чувство к этой женщине всегда возникало внезапно — шквальным порывом, лавиной, камнепадом. Захватывало, засасывало, сбивало с ног. Только на этот раз у Глеба не было такого неприятия своих ощущений, как раньше. Наоборот — ему хотелось подчиниться своему чувству — ошеломительному физическому влечению к женщине, намного старше его, замужней, — и, не смотря на то, что он встречался с Ланой. Три табу разрушило простое скольжение занавески по обнаженному плечу.
— К сожалению, у меня нет льда, зато есть аптечка, — задумчиво произнесла Ксения, рассматривая ночной пейзаж за окном.
Лед бы сейчас пригодился. Потому что, невероятным усилием воли заставляя себя оставаться на месте, в мыслях Глеб стоял за спиной Ксении. Ее тепло уже проникало ему под кожу. Ее запах кружил голову. Ее запретность распаляла кровь.
Притяжение, которое он чувствовал сейчас, когда их разъединяло ничтожное расстояние, было настолько сильным, что Глеб и не пытался ему сопротивляться.
Он просунул палец под лямку ее сарафана и медленно провел по коже — вверх-вниз. Глеб чувствовал напряжение Ксении, но, в то же время, понимал — словно это было прописной истиной, — притяжение между ними — сильнее страха прикосновений. Оно — сильнее всего.
Медленно развернул ее за плечи. Мягко прикоснулся губами к ее губам — словно взял на руку, чтобы вести за собой. Чтобы она поняла — все случится. И произойдет это прямо сейчас.
Почти касаясь Ксении поцелуем, Глеб стянул шлейку сарафана с одного ее плеча. Затем, после пары ударов сердца, опустилась вторая шлейка — как следующая точка невозврата. Глеб заскользил ладонями по плечам Ксении. Опустился ниже, захватил руками грудь и сжал ее — сначала осторожно, привыкая к новым ощущениям — грудь пышная, мягкая, словно создана для этих действий. Затем сжал сильнее — и Ксения с тихим стоном уже сама ворвалась в него поцелуем. Соприкосновение языков, их борьба мгновенно подняли из глубины такую волну желания, что помутнело в глазах. Теперь Глеб состоял не из плоти и крови — а из концентрированной жажды женского тела. Он едва успел перевести дыхание за то мгновение, пока Ксения стянула с него майку.
Суматошно попытался расстегнуть верхнюю пуговицу ее сарафана, но в следующую секунду рывком разорвал ткань. По звон пуговок о паркет они опустились на пол. Глеб стянул с нее трусики, поцелуями поднялся от мягких темных завитушек внизу живота к груди. Словно сквозь сон почувствовал, что Ксения сопротивлялась, пыталась за волосы оттянуть его от себя — но не настолько рьяно, чтобы он подчинился.
Сквозь отголосок боли он продолжал ласкать ладонями ее грудь, сжал губами сосок… Каким-то чудом Ксения извернулась — и вот она уже сверху. Расстегивает ему ремень, стаскивает джинсы… Она замедляет ритм их действий, но сердце Глеба по инерции бешено колотится — словно внезапно остановился после спринта. Он пытается ускорить ее, но Ксения прижимает палец к губам — как же она это делает! — и еще больше замедляет ритм — это его наказание. Глеб подчиняется — опускает голову, закрывает глаза — и чувствует, как ее губы горячо целуют его живот, опускаясь туда, где огненным шаром сосредоточилось его желание…
Интенсивность ощущений выбросило Глеба в реальность. Он стоял, тяжело дыша, упирался руками в стену. Возвращение оказалось мучительным и болезненным. Глеб чувствовал себя совершенно ошеломленным, обескураженным. Ему казалось, он сходил с ума.
— Что с тобой?! — Ксения попыталась заглянуть ему в глаза.
«Мы только что занимались сексом…»
— Душно… — едва выговорил Глеб.
— Душно? — в голосе и взгляде Ксении проскользнуло недоверие.
Но она поспешила распахнуть окно, а Глеб, пользуясь заминкой, поковылял в ванную. Он засунул голову под кран с ледяной водой и держал ее там до тех пор, пока в ушах не стало звенеть от боли.
Тогда он вернулся — не чувствуя, как ледяные капли стекают по позвоночнику. Ксения стояла на том же месте и смотрела на него с прежним непониманием и легким волнением.
— Все в порядке? — спросила она.
— Нет, — ответил Глеб.
— Мы уже проезжали здесь, — я прерываю историю.
Граф бросает на меня короткий хмурый взгляд. Темно — только иногда сквозь тучи прожилками просвечивает луна, пейзажи однообразные… Оказывается, я все-таки внимательна.
— Мы проехали поворот, — признается он, вглядываясь в дорогу.
— Вот как?.. — «Даже сам Граф ошибается», — говорит мой тон.
— Иногда в вашей истории проскальзывают детали, которые… словно заставляют меня стать соучастником.
— Вот как? — машинально повторяюсь я — потому что в очередной раз сбита с толку.
Граф только что сделал мне комплимент. Похоже, искренне. Это чертовски странно.
— Например, занавеска. Все шло нормально, пока она не коснулась обнаженного плеча Ксении. Я не только это увидел — я почувствовал, как прозрачная тюль, расшитая золотом, нежно, шурша, соскальзывает с плеча женщины. Возможно, я даже понимаю, что в этом моменте так зацепило Глеба, — заканчивает откровенничать Граф и выключает фары.
— Вот… — я вовремя спохватываюсь и заканчиваю фразу по-другому, — …и зачем вы привезли меня сюда?
Мы стоим на небольшой пустой парковке, от которой убегает и теряется между деревьями тропинка, освещенная низкими, круглыми, словно луна, фонарями.
Бредем по этой тропинке. Зябко. Под короткую кожаную курточку проскальзывает легкий холодный ветерок. Трогает лицо. Приятно играет с распушенными волосами.
Стоит красивый октябрь — хрустящий, прозрачный. Бреду, машинально подбивая носками сапог сухую листву. Люблю этот звук — шепот осени. Я почти забываю, что за мной следует Граф.
— Вы когда-нибудь испытывали нечто похожее на то, что испытывает Глеб к Ксении?
— Нет, — признаюсь я, не принимая в расчет, что одна правда автоматически открывают другую, о которой я рассказывать не собираюсь.
Граф тотчас же пользуется моей оплошностью.
— Но при этом вы очень ярко и правдоподобно описываете его состояние, — мы подходим к развилке, я оборачиваюсь — и Граф жестом предлагает следовать налево — туда, где на деревянном крыльце кафе, над вывеской «Набережная, 13», покачивается одинокий желтый фонарь. В такт его движения то удлиняются, то укорачиваются тени кресла-качалки со стопкой полосатых пледов, фигурных перил, листьев виноградной лозы, ползущей по стенам.
«Набережная, 13» — название одной из книг Графа. Герой его романа снимал комнату на втором этаже одноименного кафе. Как-то за кружкой пива хозяин заведения проговорился, что на каждом столике установил прослушивающие устройства — вмонтировал в подсвечники — чтобы знать мнение посетителей о его блюдах. Герой оказался не промах и смекнул, что таким образом можно выведывать информацию не только о еде. Так он оказался в центре крупнейшего коррупционного скандала… После этой книги Графу пришлось на два года уехать из страны. Он даже фамилии в романе не удосужился поменять — только пару букв.
— …Если не личный опыт вам помогает, значит, вы от кого-то эту историю услышали. От кого же? — не унимается Граф.
Я набираю в легкие воздух, чтобы выдать очередную порцию обмана, но Граф прикладывает палец к губам — словно не сам только что задал вопрос.
— Не портите момент, — и распахивает передо мной дверь кафе.
В кафе очень уютно. Никакого глянца и богемной роскоши коттеджа Графа. С десяток столиков на пару тарелок — больше не поместится — расставлены в порядке, логика которого, наверное, понятна только хозяевам. Но у каждого места есть что-то особенное, какой-то бонус. Столик у входа, за перегородкой, почти скрыт от глаз — можно уединиться (правда, сейчас мы — единственные посетители). Тот, что слева, — ближе всего к камину. Есть центральный столик — для тех, кто любит привлекать внимание. Столик с диванчиком. Столик у книжного шкафчика. Граф выбирает места у окошка.
— Хозяева кафе не в обиде, что вы испачкали название их заведения в скандале?
— Обида? — искренне удивляется Граф, галантно пододвигая мне стул. — После выхода книги количество посетителей увеличилось вчетверо.
— Не заметно, что это место пользуется популярностью, — роняю я, не стесняясь подошедшей официантки, — молодой, приятной девушки — слишком бодрой для двух часов ночи.
Граф бросает на официантку взгляд — мол, простите мою спутницу, она не ведает, что творит, — и передает мне меню.
— Потому что сейчас кафе официально закрыто. Его открыли для нас по моей просьбе… Вы голодны?
— Нет, — в меню я даже не заглядываю.
— Для моей спутницы — жульен с курицей… — Граф поднимет ладонь, предотвращая мой протест, — и двойную порцию американо. Мне — эспрессо. И бутылочку Кьянти Классико.
— Так что мы здесь делаем, Граф? — ерзаю на стуле.
Мне неспокойно. И не думаю, что мою проблему решит бутылка вина — даже целая, учитывая, что Граф за рулем.
— Ваши герои поехали в большой Город — и я решил тоже внести в нашу с вами жизнь немного разнообра