— Ну, прости… — прошептала я ему в спину. — Это ради благой цели…
От разносчика мое внимание отвлек вспыхнувший свет на кухне. Граф швырнул пиццу на стол. Затем, подумав, открыл крышку коробки. Склонил голову набок, рассматривая содержимое. Почти не отрываясь от этого занятия, — будто на пицце и прочитал телефонный номер, — нажал несколько кнопок на мобильном. В моем кармане заиграла песня Адель.
Полночь.
Я поднесла телефон к уху.
— Привет, Шахерезада.
Приближаю в бинокле его лицо. Раньше я не обращала внимания, насколько он красив.
— Здравствуйте, Граф.
Он сложил лодочкой кусок пиццы и приподнял его, с любопытством наблюдая, как тянется расплавленный сыр.
— Как вышло, Шахерезада, что я сам звоню тебе, чтобы услышать историю? — спросил он у пиццы.
Он включил на телефоне громкую связь и достал из шуфлядки нож с вилкой.
«Граф… Пиццу… Вилкой… Вы, наверное, и ребенком никогда не были», — подумала я, а вслух произнесла:
— Возможно, я хорошая рассказчица.
— Да, с этим не поспоришь, — Граф положил кусочек пиццы в рот и прикрыл от удовольствия глаза.
— Граф! Кажется, вы что-то жуете!
Он перестал работать челюстями.
— Да, свой ужин. С вами поделиться? Будете пиццу?
— Сами ее приготовили? — я удивилась так искренне, что почти сама себе поверила.
— Нет, это… случайность. Присаживайтесь.
Граф поставил на стол тарелку, положил столовые приборы.
— Пиццу ем только руками, — произношу я — и прикусываю язык.
Граф замирает, все еще касаясь ножа.
Смотрит в окно.
Я боюсь пошевелиться, боюсь вдохнуть.
— А я как раз положил вам столовые приборы… Убираю, — он возвращает нож и вилку на место. — Две зубные щетки, пиццу — руками…
— Что вы бормочите?
— Записываю ваши странности в свой виртуальный блокнот.
— Ммм… А пицца вкусная. Только чуть подостыла.
— Подогреть?
— Не надо, — я вижу, что Граф обращается к невидимой мне, сидящей напротив него, — и сглатываю комок, который внезапно образовался в горле. Он все делает по-настоящему. Мог же схалтурить: не доставать тарелку, не положить на нее пиццу… Мог же соврать, притвориться — но нет. — Приготовите мне кофе? — упавшим голосом спрашиваю я.
— Конечно, — отвечает Граф с такой мягкой готовностью, что мне и вовсе становится не по себе. — А вы продолжайте свою историю, Шахерезада.
Откидываюсь на спинку сидения. Все не могу отвлечься от вида Графа, заваривающего кофе в турке — как я люблю. Две чашки.
— Напомните, на чем я остановилась в прошлый раз?
— Лана назвала Глеба Стрелком.
— Точно. Стрелок…
— Ты виделась с Ланой! — заявил Глеб, едва закрыв за собой дверь квартиры. — Зачем?!
Ксения прервала разговор по телефону на полуслове. Попросила прощения у собеседника — и сбросила вызов.
— А ты, оказывается, способен выражать эмоции, Стрелок.
Ее глаза улыбались, а Глеба трясло.
— Зачем лезешь к моим знакомым? Тебе меня мало?!
— Иногда мне тебя слишком много, — сухо ответила Ксения.
Они стояли друг напротив друга, как главнокомандующие армиями, чувствующие за собой силу. Равный с равным. Глеб уступал только в том, что был мужчиной.
— Что ты ей сказала? — спросил он, снимая куртку.
— Это останется только между Ланой и мной.
Тон ее голоса, вызывающая полуулыбка, надменная поза, даже то, как, словно дразня, Ксения откинула прядь, упавшую ей на лицо, — все это всколыхнуло в душе Глеба такую муть, что он едва сдержался, чтобы не рвануть к ней, не тряхануть со всей силы за плечи — но только качнулся на пятках.
— Скажешь!
— Ну, давай, Стрелок, выпроси у меня ответ!
Глеб сделал глубокий вдох… — но это уже не помогло. Он за руку потащил Ксению в спальню — и швырнул на матрас.
— Да ты настоящий мачо, Стрелок! — подзадорила его Ксения.
Глеб рыкнул. Рывком стянул с нее блузку — по полу покатились пуговицы — сорвал лифчик. Ксения даже руками не прикрылась — так и сидела перед ним, с обнаженной грудью, — которую хотелось мять ладонями и губами, зарыться лицом.
— Ну, и что дальше, Стрелок? — уже сухо, с прищуром, спросила Ксения. — Как далеко ты зайдешь?
Глеб опустился перед ней на корточки. Внутри у него все клокотало — даже картинка перед глазами пульсировала, — и от того, что Ксения испытывала его, проверяла его границы, это ощущение только усиливалось.
— Ложись и спрячь ладони под подушкой! — приказал он — едва ни выкрикнул.
В ответ Ксения склонила голову набок — и улыбнулась.
Глеб ударил себя ладонями по коленям, вскочил, рванул в коридор — и вернулся оттуда с кашне.
— Эй, Стрелок! — Ксения усмехнулась, когда он крепким узлом, почти до боли, связал ей запястья за головой. Но в ее насмешке уже появились нотки страха.
— Закрой глаза — иначе я сделаю это сам — твоими же чулками, — процедил Глеб, резкими движениями стягивая их с Ксении.
— Что ты творишь?!
— И рот закрой!
Он смотрел на нее, обнаженную, беспомощную, доступную, со связанными руками и закрытыми глазами, и гнев в нем постепенно оседал. Глеб искал в ее позе, мимике, выражении лица то, что показало бы, — ей плохо, больно, страшно, она не хочет. Но нет. Напротив, ее приоткрытые губы говорили об обратном.
— Раздвинь ноги… — Глеб подождал — всего несколько секунд — и жестко повторил: Я сказал. Раздвинь. Ноги.
Ксения послушалась.
Глеб провел ладонью в миллиметрах от ее лица, над шеей, ключицами, сжавшимися соками, покружил над сексуальным животиком, который в напряжении ожидал прикосновения; затем ниже — над завитушками волос… Потом, после волнующей паузы, он коснулся языком нежного розового бугорка, скрытого под ними. Ксения дернулась, застонала — и Глебу пришлось прикрыть глаза, чтобы хоть немного замедлить лавину желания, которая накрывала его.
Стараясь не касаться Ксении, он поднялся выше, прикусил один ее сосок, затем — другой, поцеловал в шею, сжал зубами мочку уха. В его действиях не было нежности — Глеб все еще злился — и он очень хотел, чтобы Ксения это почувствовала. Но злость не умаляла его любви — и Глеб хотел, чтобы Ксения чувствовала и это.
Секундное колебание — и он вошел в нее пальцем. Почувствовал, насколько там горячо и влажно, — и тотчас же добавил еще один. Он никогда так не делал с Ксенией и не знал, понравится ли ей, но сейчас, в первую очередь, понравиться должно было ему.
Продолжая ритмичные движения рукой, наслаждаясь стонами Ксении, он покусывал ее сосок — сильно, но не настолько, чтобы ей было по-настоящему больно. Глеб считал себя достаточно взрослым, чтобы не разбрасываться словом «никогда», но сейчас оно было уместно. Глеб знал, что никогда не сделает Ксении больно. По крайней мере, осознанно.
— Дальше сама…
Глеб развязал ей руки и теперь ласкал ее — по-прежнему, лишь губами и языком — пока она ласкала себя. И вместе с ее окончательным, разрывающим его нервы «ааах!», вместе с ее сладкой судорогой, кроме испепеляющего желания, Глеб почувствовал безграничную любовь и нежность.
Он поцеловал Ксению в губы, чтобы передать ей эти ощущения. Ее ресницы дрогнули, Ксения открыла глаза — и Глеб увидел, что она испытывает то же самое.
Разве такое возможно?!.
Ксения приподнялась на локте и склонилась над Глебом. Он желал ее до внутреннего озноба, до умопомрачения — и не скрывал этого. Ксения нежно улыбнулась и завязала кашне ему глаза.
— Теперь твоя очередь, Стрелок…
Граф откашлялся.
— Значит, Глеб так и не узнал, зачем Ксения встречалась с Ланой?
Я ответила не сразу. Мне требовалась пауза, чтобы соврать, потому что правдивый ответ был таков: я остановилась вовсе не потому, что дорассказала отведенный на сегодня фрагмент. А потому, что во время прошлой интимной сцены между Ксений и Глебом горячие пальцы Графа сжимали мои соски — и сейчас мое тело изнывало по тем ласкам. Продолжи я — и мой голос меня бы выдал.
Я опустила лоб на руль. Что же такое со мной творится?.. Я же умом все понимаю: нельзя! Но телу мои доводы безразличны. Оно словно намагничено пальцами Графа…
Конечно, я справлюсь со своими желаниями.
Перетерплю.
Но какой ценой?..
Прохладный пластик привел меня в чувство. Снова взяла бинокль. Граф стоял у плиты — на том же месте, где я кормила его креветками. Он положил ладонь на столешницу там, где тогда о нее опиралась я.
В своих мыслях Граф оказался так далеко, что забыл о своем вопросе.
Я первой нарушила изнурительное для души и тела молчание.
— Это же Глеб — он всегда получает то, что хочет.
— Уже была глубокая ночь, но эти двое еще не спали.
Глеб зажег свечу на полу, лег рядом с Ксенией и подпер щеку ладонью. Другой рукой он гладил свою любимую женщину по волосам, перекинутым через плечо. На ее лице блуждала сонная, нежная улыбка. Глебу же, напротив, спать не хотелось.
— Зачем ты встречалась с Ланой? — повторил он свой вопрос.
Ксения вздохнула — но не тяжело, скорее, задумчиво. Она по-прежнему смотрела ему в глаза.
— Все еще думаешь о ней?
— Я думаю о тебе.
Она улыбнулась еще шире — и Глебу захотелось макнуть губы в эту улыбку — но он сдержался.
— Я должна была убедиться, что кто-то позаботится о тебе, если… — Ксения не договорила.
Отблеск свечей в ее глазах словно потускнел. Холод мгновенно сжал сердце Глеба.
— Ты больна?
— Нет, что ты!
— Ты бросишь меня?
Ксения колебалась всего мгновение.
— Это вопрос из будущего, Стрелок. А мы с тобой живем настоящим.
— То есть бросишь?! — Глеб выпрямился.
— Послушай, Стрелок… — Ксения провела подушечками пальцев по его подбородку — и Глеб почувствовал легкий озноб удовольствия. Она же его, словно кота, приручила… — Видишь это кольцо? — Ксения повернула ладонь так, чтобы аметист поймал отблеск свечи — и вспыхнул. — Оно принадлежало моей матери, до этого — моему деду. А до этого — прабабушке. Если ты поможешь мне на вечеринке — если мой план осуществится — я подарю тебе это кольцо. А ты когда-нибудь подаришь его нашей дочери. Или дочери нашего сына. Потому что, Стрелок, волшебство именно так и работает.