да он уже появился на свет, она старалась проводить с ним как можно больше времени. Как тут не сказать, что совесть – источник материнского инстинкта?
То ли из-за имени, то ли из-за его характера, но мальчика любили с первой минуты, как он появился на свет. К тому же он был очень похож на своего дядю. Правда, со временем он будет тем из детей, кто окажется наименее близким Саре Сусанне. Ему была свойственна потребность открывать новое, а также сдержанное, то непреодолимое любопытство, которое не раз вызывало переполох во всей усадьбе.
И тем, кто любит заглядывать в будущее, скажу сразу, что в двадцать два года, 27 ноября 1893 года, он отправится на «Умбрии» из Ливерпуля, чтобы сойти на Эллис-Айленд в Соединенных Штатах, и уже никогда не вернется домой. Но еще до того Сандра, которая была на два года старше его, отправится на пароходе «Гекла» из Кристиании с двумя местами багажа. А вот Магду, родившуюся между Сандрой и Арнольдусом, потребность открывать новое не заведет дальше Трондхейма.
День и ночь все крутилось только вокруг детей, хотя у Сары Сусанне было две няни. Даже во сне дела не отпускали ее. Однажды ей приснилось, что дети в объятиях дяди Арнольдуса плывут по Вест-фьорду. Они были похожи на связку белесых морских животных, поднятых со дна. Мокрые, слипшиеся пряди волос, закрытые глаза, руки, двигающиеся в такт движениям Арнольдуса.
В другой раз она увидела в морской бездне лицо Урсулы Йенсен. Урсула плыла в косяке какой-то рыбы. Это случилось уже после того, как Сара Сусанне узнала, что Урсула с младшими детьми уехала в Берген и открыла рыбную лавку. Рыбную лавку? Сара Сусанне подумала, что ей следует написать вдове пастора и попытаться объяснить, как все было. Но так и не написала. Не нашла слов. Не могла же она написать ей, что до сих пор ведет разговоры с ее мужем!
Нет, любое письмо было бы фальшивым.
Тем не менее она все время об этом думала. О том, что должна ей написать.
Маленький Иаков выходит из тени
Юханнес стоял у штурвала и вел шхуну по направлению к дому. Во всех своих поездках он любил это больше всего. Двое его помощников были заняты своим делом и иногда перекликались друг с другом. Облака не внушали доверия, но время от времени солнце еще проглядывало.
Ночь Юханнес провел в Хеннингсвере у Дрейера. Теперь он направил шхуну в открытое море, чтобы потом идти вдоль восточного берега Вест-фьорда. Ветер был попутный. Юханнес был в зюйдвестке и робе.
Поездка в Хеннингсвер оказалась полезной. Его там не только хорошо накормили и предоставили ему ночлег, но и поведали много нового о торговле и людях. Юханнес слушал. И гостя и хозяина одинаково интересовала конъектура, как это называл Дрейер. Оба читали «Бладет» и были в курсе всех слухов, ходивших на побережье. Однако у Хенрика Дрейера была к тому же и телеграфная линия. В известном смысле он был осведомлен обо всем не хуже самого Господа Бога.
Кроме того, Дрейеру, как и самому Юханнесу, было свойственно вести свои счета точно и аккуратно, без всяких хитростей, и он тоже часто засиживался над ними до глубокой ночи. Оба придерживались одного мнения. В счетах и расчетах всегда все должно быть в полном порядке, как говорила его мать. С детских лет Юханнес привык смотреть на Дрейера снизу вверх.
В этот раз они беседовали о том, что Франко-прусская война оказала положительное влияние на торговлю вплоть до самого Нурланда.
– Да и рыба идет хорошо. Жители Севера предпочитают вольную жизнь на море мучениям с хлебом, который еще неизвестно, созреет или нет, и с картофелем, который неизвестно, как уродится. Мы с тобой всегда должны помнить, что рыбу в море не пугает ни поздняя весна, ни ранние заморозки. Она идет своими свободными путями, – говорил Дрейер, угощая Юханнеса водкой. Они выпивали наедине в его кабинете.
Юханнес все это наблюдал, торгуя в своей лавке в Хавннесе. Люди, плывшие вдоль берега, останавливались у него, чтобы пополнить свои запасы или приобрести рыболовные снасти. Но Дрейер был прав, говоря, что мало кто из них был готов сам промышлять сельдь, когда она пойдет. Такой человек, как Юханнес, не мог оставить это без внимания. Задумано – сделано, тем более что он находился там, где был телеграф. Он попросил Хенрика заказать для него невод для ловли сельди. Кроме того, он тут же договорился с поставщиками о доставке соли и бочек. Все это стоило не дешево, и Юханнес понимал, что расходы окупятся лишь в том случае, если пойдет сельдь. Понимал он также, что в расчетах он может положиться только на себя. Но дружеские отношения с Хенриком Дрейером очень помогали ему.
Стоя за рулем, Юханнес мог все это спокойно обдумать. В море все приобретало иной масштаб. И он получал небольшую передышку перед тем, как начать воплощать свои идеи в жизнь. Ведь ему приходилось ждать, пока он сойдет на берег. Эта передышка была важна, она помогала лучше понять все возможные последствия предполагаемых действий.
Как всегда, возвращаясь домой, Юханнес готовился к встрече с домашними. С нею. С детьми. С работниками.
Стоя на ветру, он думал, что движение судов вдоль берега происходит с равными промежутками, особенно во время промысла на Лофотенах и в Финнмарке. Что многие хорошо платят за то, чтобы переночевать в доме для приезжих в Хавннесе одну или две ночи, но что это требует больших забот и большой ответственности. Надо будет оставить у себя этого странного парня, Даниеля. Он был вроде картошки, которая годится для всего. В некотором роде он стал как будто рукой усадьбы, всегда готовой взяться за любую работу.
Последней в Хавннес приехала учительница, которую они пригласили для детей, Аннетте Бортен, молодая женщина из Трондхейма. Собственно, Юханнес был против ее приезда, потому что она была родственницей одной женщины, которую он встретил у знакомого торговца в Трондхейме. Эта женщина, Гудрун, и предложила Юханнесу учительницу, когда он после нескольких рюмок так осмелел, что написал лишнее в своем блокноте. О детях, что им нужна учительница. Странный то был вечер. Гудрун все время обращалась к нему, словно он был особым гостем. И было не похоже, будто она считает, что с ним трудно разговаривать. Она ему понравилась.
Учительница детям была, конечно, нужна, так что Сара Сусанне хорошо приняла Аннетте. Пока Юханнес был в отъезде, она взяла к ним бедного мальчика из Лёдингена, не посоветовавшись о том с Юханнесом. Когда Юханнес осторожно заметил, что у нее достаточно забот со своими детьми и, может быть, не стоило брать в усадьбу еще и чужого, у нее наготове был ответ:
– Мне показалось, что Иакову будет полезно общение с товарищем. Наш сын до сих пор жил в убеждении, что весь Хавннес вместе с людьми и скотом принадлежит ему.
Юханнесу пришлось с ней согласиться. Мальчика звали Карл, он был ровесник Иакова, смышленый, но очень робкий. Ему тоже была нужна учительница.
Так что в каком-то смысле они были квиты. А что касается того вечера в Трондхейме, Юханнес невольно вспоминал его время от времени. Ведь там были и другие люди, не только эта Гудрун. Вот так-то.
Сара Сусанне стояла в спальне перед комодом и с недовольным видом рассматривала в зеркало свою фигуру. После рождения Арнольдуса она не вернулась к прежней форме. Грудь стала словно чужая, талия необъемная.
А теперь все должно было повториться. Она снова была беременна.
После смерти брата Сара Сусанне потеряла желание следить за собой. Перестав кормить ребенка грудью, она продолжала пить сливки и есть бутерброды. Находя в этом какое-то утешение. Жевать, глотать… Она заметила, что старается, чтобы Юханнес не видел ее раздетой. К счастью, дни стали короче, наступило темное время года. Днем она прятала себя и свой живот под толстой одеждой, ночью – под периной.
В сером утреннем свете она услыхала, что маленький Арнольдус проснулся в своей колыбели. Внезапно она почувствовала тошноту. Привычным движением Сара Сусанне склонилась над ведром, и ее вырвало. Постояв так, пока не прошло недомогание, она поняла, что это не от усталости – она не желала этого ребенка. Ей стало стыдно. И ее снова вырвало.
Сара Сусанне мечтала, чтобы ее тело наконец принадлежало только ей. Чтобы рядом не было колыбели, пеленок и звуков, требовавших ее внимания. Она была рада, что Юханнес в отъезде и она может побыть одна. Пусть даже ее будет рвать.
Арнольдус заплакал, и она накинула широкий утренний халат, чтобы выйти в коридор и позвать Ханну. Попросить ее согреть молока. Когда Ханна пришла, Сара Сусанне, держа Арнольдуса одной рукой, тяжело опиралась другой о косяк двери.
– Вы так плохо выглядите! Я покормлю ребенка! – воскликнула Ханна и хотела взять Арнольдуса.
Это было так соблазнительно! Но Сара Сусанне покачала головой и взяла у Ханны бутылочку.
– Позаботься лучше о других детях, – сказала она и хотела закрыть дверь.
– Хозяин велел заботиться и о вас, – озадаченно прошептала Ханна.
– Спасибо, это не нужно. Я покормлю его и лягу.
И она осталась одна с малышом. Желудок был пуст. Она забыла попросить, чтобы ей принесли пару бутербродов. И малинового сока. Ей до смерти захотелось малинового сока, холодного, прямо из погреба. Будто все ее существование, вся жизнь зависели от этого сока. Она положила плачущего Арнольдуса в колыбель и, покачнувшись, вышла в коридор.
– Принесите мне малинового сока! И два бутерброда! Пожалуйста! – крикнула она вниз.
Ханна поднялась с полным подносом. Не говоря ни слова, она унесла вниз Арнольдуса с его бутылочкой.
Сара Сусанне пришла в лавку, чтобы спросить, не сообщил ли Юханнес, когда он вернется домой. Дверь была приоткрыта, чтобы вытягивало табачный дым и запах от плевательницы.
Неожиданно ей послышался в лавке голос Юханнеса, хотя это было невозможно. Она вошла внутрь, и ей все стало ясно. Иаков стоял посреди лавки и передразнивал речь отца, несколько человек растерянно смотрели на него. Увидев ее, они растерялись еще больше. Иаков стоял к ней спиной, он продолжал изображать Юханнеса, не только его голос, но и движения. И у него это получалось! Сначала голос звучал низко, насколько это могло получиться у мальчика, потом становился неуверенным и заканчивался отчаянным фальцетом, он говорил о сельди, которую предстояло солить. Заикание было передано с таким мастерством, что казалось, будто говорит сам Юханнес, а не его семилетний сын.