– То, что я расскажу, должно остаться между нами. Только между нами…
– Обещаю! – Она попыталась приподняться в кровати.
Он встал и помог ей. Подхватил под мышки, сказал «о-па!». И она села.
– Так удобно? – спросил он.
Она кивнула, чувствуя, как комната на мгновение поплыла у нее перед глазами.
Он снова сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
– Собственно, все мои несчастья начались тогда, когда к нам в Рейнснес приехал русский, которого звали Лео.
– Какие несчастья?
– Он отнял у меня мать. Я даже жалел, что родился. Думал, что ничего для нее не значу.
– Она вышла за него замуж? За этого русского?
– Нет, он умер. От пули.
– От шальной пули?
– Можно сказать и так… Но после этого уже ни мать, ни я не могли стать прежними. Она как будто вышла за дверь и не вернулась. Ко мне.
– Вы упрекаете ее за это?
– Теперь уже нет. Этим она заставила меня хотя бы уехать из дома. Конечно, без нее. Так или иначе, я отправился в далекий мир. Сейчас она живет в Берлине. Но когда мать моей дочери умерла, я понял, что чуть не поступил так же, как моя мать.
– Вы тоже вышли за дверь?
– Нет, я чуть не бросил свою дочь в Копенгагене.
– Ничего удивительного. Ведь вы мужчина.
Он засмеялся и снова сделал глоток из рюмки.
– Вы думаете, я перестал быть мужчиной оттого, что привез свою дочь в Рейнснес?
– Нет, упаси боже… Ведь вы знали, что в Рейнснесе есть женщины, которые вам помогут.
Вениамин громко засмеялся. Сара Сусанне тоже невольно улыбнулась.
– Вы правы. И теперь я настолько свободен, что хочу обзавестись матерью и для себя, и для Карны.
– Думаю, этого ждать недолго. Вы встречаете много людей и непременно найдете женщину, которую полюбите, – быстро сказала она.
– Я уже люблю одну женщину. Но она не желает меня знать.
– В это трудно поверить!
– Между тем это так, – сказал он неожиданно серьезно.
– Она не из наших мест?
– Она из Копенгагена.
– О господи, как велик мир! – воскликнула Сара Сусанне.
– Это правда.
– А вы спрашивали у нее?
– О чем? Не хочет ли она приехать ко мне сюда? Спрашивал.
– Подумать только, жить в таком большом городе… Копенгаген! Конечно, ей страшно уехать от всего, к чему она привыкла… Вот она и не едет к вам…
– Спасибо, но скорее она не едет потому, что старается держаться от меня подальше.
– Вы плохо обошлись с ней? – спросила она и откусила кусочек хлеба. Прожевала.
Он выглядел смущенным.
– Да. Не совсем красиво.
– Значит, вы знаете почему…
– О да! Да и что ей тут делать, когда наступит полярная ночь? – Неожиданно в его голосе послышались твердые нотки.
– Вы ей изменили… один раз, правда?
Вениамин покраснел и покрутил шеей, словно ему жал воротник рубашки.
– Да. Я ей изменил.
– Каким образом?
Несколько минут царило молчание.
– Я не могу говорить об этом. Не сегодня. Это не для человека, которому и без того трудно поправиться, – прошептал он.
– Нет, вы не поэтому не хотите говорить об этом.
– Вы правы. Мне стыдно за себя, – сказал он и протянул ей блюдо с бутербродами.
Доктор остался в Хавннесе на ночь. К его удивлению, его желудок переварил не только бутерброды, съеденные с Сарой Сусанне, но и обед в столовой с Юханнесом который захотел узнать все.
– Завтра она встанет! – уверенно сказал доктор. Он переел. Жаркое из оленины тяжело легло на желудок.
В это время из сада через веранду в столовую вошла большая девочка. От нее свежо пахло талым снегом и соленым ветром. Она сделала реверанс и извинилась, что пришла через веранду. В руке она держала букетик из веток ивы, который положила перед отцом.
Потом она подала гостю руку.
– Ты Агнес? Старшая? – спросил Вениамин.
– Да, – смущенно ответила она.
– Сколько тебе лет?
– Одиннадцать!
У нее были отцовские четкие черты лица и удивленный взгляд. Как будто только что перед ней открылся весь мир.
– Посидишь здесь с нами? – спросил Вениамин.
– Нет, спасибо. Я должна подняться к маме, – ответила она, собрала свои веточки и убежала.
Вечером мужчинам приготовили стол для игры. Кости лежали в коробке наготове. Но мужчины не играли. Неожиданно Юханнес наклонился и бросил белую кость. Кость запрыгала к краю стола. Потом остановилась и показала три глазка.
Юханнес и Вениамин следили за ней.
Хозяин кивнул и поднял почти полный бокал. Вениамин кивнул в ответ и осушил свой. Он чувствовал себя как дома. Если бы не его откровенность с женой Юханнеса, они могли бы стать друзьями.
– Вашей жене нужно иногда менять обстановку. Поговорить с кем-то. Не об обычных домашних делах, а о чем-нибудь другом, – сказал он, и их глаза встретились.
Юханнес спокойно поднял руку и положил кости на место. Потом взял свой блокнот и написал: «Вы можете мне с этим помочь?»
Вениамин почувствовал смущение, словно доставил беспокойство более умному человеку.
– Возьмите ее с собой, когда куда-нибудь поедете. Пусть она увидит что-то, не чувствуя за это ответственности. После родов, конечно. Например, в Трондхейм?
Юханнес поинтересовался, разумно ли это. Там она несколько дней будет среди мужчин и мужских дел.
– Моя мать, Дина Грёнэльв, ездила в деловые поездки.
Думаю, что иногда это помогало ей сохранить рассудок. Она часто чувствовала себя в Рейнснесе как взаперти. Правда, тогда были другие времена. В Бергене и в Трондхейме она, так сказать, проветривала и шляпки и юбки. К тому же перемена мест и морской воздух полезны для здоровья.
Юханнес кивнул не без сомнения.
Когда они встали, собираясь идти ужинать, Вениамин протянул Юханнесу руку:
– А относительно вашей просьбы… Я с удовольствием побеседую снова с Сарой Сусанне. Сообщите мне, если я буду ей нужен.
Некоторое время Вениамин часто бывал в Хавннесе. Не только как врач. Иногда он привозил с собой свою дочь, Карну. Девочка страдала падучей, и порой у нее случались сильные приступы. Но дети быстро привыкли к этому и охотно брали ее в свои игры. Если во время игры у Карны случался припадок, старшие дети знали, что нужно делать. Они всовывали ей между зубов деревянную палочку и бежали за ее отцом.
Саре Сусанне снова захотелось написать Урсуле Йенсен, вдове пастора. Когда родился второй Йенс и все прошло благополучно, это желание стало преследовать ее, как наваждение. Теперь она хотя бы знала, о чем хочет написать. Постепенно письмо приобрело смысл. Она понимала, что писать нужно так же, как сердце и почки знают, что им делать, не думая об этом.
Любезная госпожа Урсула Йенсен!
Надеюсь, Вы и Ваши дети пребываете в добром здравии и благополучии.
Осмеливаюсь писать Вам после стольких лет, чтобы сказать, как всем здесь не хватает Вас и пастора Йенсена. Люди часто говорят, что Вы с ним были для всех благословением Божьим, и вспоминают все Ваши добрые дела.
Я часто думаю о тяжелых обстоятельствах и том горе, которое Вам пришлось пережить. Мне тоже пришлось испытать это горе – я потеряла и брата, и ребенка. Но у меня есть семеро здоровых детей, и я тоже здорова.
Не думайте, что Вы обязаны ответить на мое письмо. Но знайте, что я с теплом думаю о Вас.
С дружеским приветом и пониманием
Сара Сусанне Крог
Она не сумела заставить себя написать, что с ее стороны было глупо выйти в море в тот день. Не вспомнила она и о пощечине, полученной ею от Урсулы. Тому, непоправимому, в письме было не место.
Несколько дней она думала об этом письме. Однажды ей даже приснилось, что она написала его и получила ответ. В котором Урсула желала ей всяческого благополучия.
А проснувшись, поняла, что, если не получит ответа, ей придется смириться еще с одной раной.
Тем не менее письмо наконец было написано.
В тот день, когда она пришла в лавку, чтобы его отправить, она получила письмо, пришедшее на ее имя. Она сразу угадала, от кого оно, и взяла его в мансарду, чтобы там без помех прочитать его. Письмо было короткое:
Спасибо, Сара Сусанне!
Ваше предсказание, сделанное в тот день, когда я был у Вас в Хавннесе, похоже, сбывается.
Анна приезжает из Копенгагена в Рейнснес! Ваш верный друг
Вениамин Грёнэльв
Вечер был в самом начале. Дневной свет из окна не достигал ткацкого станка. Челнок темной тенью лежал на работе. Чтобы продолжать работать, Саре Сусанне пришлось бы зажечь лампу. За окном с криком летала чайка. Иногда она пролетала совсем рядом с окном, чтобы сесть на скалы к другим чайкам. Они что-то искали. Эти чайки.
– Мне хотелось бы спросить у вас об одной вещи, господин пастор. Что вы имели в виду, когда сказали, что отдали мне свое сердце? Вы знали тогда, как тяжело мне будет? – шепотом спросила она.
Станок не ответил.
Книга шестая
Поездка и смерть
Утром 17 мая 1953 года Йордис находит меня на лестнице, ведущей на второй этаж. Я лежу на ступенях в ночной сорочке. И не помню, как там оказалась. Однако собственными глазами вижу, что мой сломанный флажок стоит в его башмаке. Я отказываюсь идти в клуб вместе со всеми. Говорю, что у меня нет флажка. Он связывает сломанный флажок черной ниткой. Но я отказываюсь его взять.
С тех пор я всегда плохо сплю в ночь на 17 мая. Но может, это из-за шума за окном.
Йордис не бранит меня, хотя я не могу объяснить ей, что случилось. Однако когда соседский мальчик Тур находит меня лежащей под мостом сеновала, на меня сыплются вопросы. Здорова ли я? Где мой школьный ранец? О ранце меня спрашивает даже он. Но он же, в конце концов, и находит его. В кустах у дороги.
Я уверяю всех, что здорова, однако ничего не помню. Ничего не помнить не так стыдно. Однажды я падаю на кухонную плиту. Когда Йордис приходит на кухню, я лежу там с обожженной рукой.