А они, Лёха, Славка, нормальные парни, в палате у себя веселятся, наливают-закусывают. Смеются, прямо ржут, друг друга подкалывают. Молодые мы были.
Там же ведь и девчонки на колясках приезжали разные, находились и парни, желающие за ними приударить. Возникали отношения, а где ж еще им возникать, если не здесь? Ходили гулять в парк. Есть у больницы огромный парк, дорожки, клумбы, деревья. Слегка уменьшенная ВДНХ.
Познакомиться просто. Была одна девушка с мамой, ухаживала за ней. Нет, девушка на ногах, конечно, это мама на коляске. И мама была против. Против их с Лёхой отношений. А она, вот не вспомню никак ее имя, может, Надя? Она была такая… среднего роста, стройная. Худенькая, симпатичная, брюнетка со стрижкой. Деловая, о маме заботится, все делает быстро.
Она как-то вышла из маминой палаты, присела в коридоре отдохнуть на диван, он и подкатил. Познакомились. В таких заведениях экспозиция короткая, ведь здесь всё близко и недолго. Вот и у них заискрилось, потом закрутилось-завертелось. Начались отношения, она шла навстречу. У них был ключ от какой-то комнатушки, и отношения… ну, очень личные и очень стремительные. Мама – та просто запрещала, но она ей вопреки все равно встречалась с ним. И они закрывались в этой комнатушке…
Лёха, кстати, понимал, что встать не получится. Разговоры об этом даже не заводились. Он, по-моему, к тому времени был уже разведен. Чаще всего так случается, что когда человек получает травму, то люди расходятся. Жизнь вдруг совсем меняется, и не все могут это выдержать. А новые пары образуются, когда человека принимают уже вот таким…
Этих людей, под энергетиком любви, их видно издалека. От них какие-то лучи исходят, радиация. Глядя на них, ты понимал, что это не просто шутки, что не романчик это больничный, каких много случалось. И она его не дразнила, не шутила. Она, хоть и улыбалась, казалась такой серьезной, внимательной. Приветливой со всеми. А с ним ласковой и нежной.
Народ вокруг любит подкалывать, но по-свойски, без злобы. С одной стороны, целоваться же в палате не будешь, там соседи могут пошутить, мол, не мешайте, дайте отдохнуть и вообще – взлетайте-ка с «Байконура». А с другой – Лёха собирается на свидание, возле умывальника бреется, а Славка ему из своего угла бросает через всю палату дорогущий лосьон после бритья.
…И у Лёхи с ней все выглядело серьезно. По нему было видно, хотя он почти ничего не рассказывал. Однажды только обмолвился задумчиво, что гуляли с ней в парке, искали вдоль дорожки каштаны. Откуда ни возьмись из-за кустов появляется девчушка лет пяти, нарядная такая, в белом платье, с бантом и говорит: «Тут каштанов нет, они там, под деревьями»! И снова исчезла. Поехали дальше, а она бегом догоняет, запыхалась вся, и кладет ему в ладонь каштан. Красивый такой, теплый и гладкий. Только и успел спасибо сказать. Ну чистый ангел!
Мы спрашиваем, желание-то загадал, раз ангела встретил? Конечно, отвечает, сам смотрит сквозь нас, улыбается, как Ромео на балкон. Потом вечером, после свидания, на радостях слегка подвыпил с соседями и в темноте уже пробирался к своей кровати. Хотел потихонечку, никого не разбудить. Там над кроватями балканские рамы, такие железные перекладины, чтобы можно было руками цепляться и перелезать из кресла на постель. Утром нам рассказывает: «Лезу и не могу понять, чего ж так тяжело? Кое-как залез и наконец понимаю, что ноги-то от коляски не отцепил, они так и остались ремнем притянуты. Вместе с коляской и взгромоздился на койку, только потом сообразил»! Вот до чего не в себе был.
Из Эр-Цэ они разъезжались как пара, что расстается ненадолго, и у них намечалось продолжение. Они хотели встретиться в Москве, она ведь из Москвы, а он из Подмосковья. Но не будешь же на улице. А тут одна наша общая знакомая, Наталья, предложила встретиться у нее. Она жила недалеко, на Воробьевых горах. Нет, не только им предложила, нас там человек пять-шесть собиралось, Слава, Макс. Хотели увидеться, поболтать, чайку попить. Потом пообедать. Целая программа была. У Макса машина.
Все собрались, Лёха приехал. Ждали ее, чтобы чаи гонять. Он ей звонил, не мог дозвониться. Наверное, говорит, в метро. Ну еще подождали, она не едет и не едет, не едет и не едет. Он не понимает, что происходит, потому что утром еще созванивались. Он был уверен… Даже предположить не мог, что вот так – бац!
Тут Наталья стала на стол собирать, давайте, говорит, перекусим.
В общем, не был он готов к тому, что она возьмет и перестанет на связь выходить. Сидим за столом, он молчал-молчал потерянно, потом говорит: «У меня электричка скоро». Наталья ему: «Ну куда ты сейчас поедешь, ночуй, электрички эти через каждый час. И дождик вон капать начинает». Мы все: «Лёха, какого ляда? Оставайся, целая комната пустая, с диваном». Он: «Не, не, поеду я, поеду».
Он понимал, что не сможет справиться и сидеть со всеми, шутить-улыбаться. И все мы тоже были озадачены. Точнее, ошарашены. А ему нужна была дорога, дорога… чтобы пережить всё это. И то, что она трубку не берет.
Короче, поехал он. Только на улицу вышел, ливень ударил. В Москве такие дожди бывают летом, прямо стеной, воды по бордюр. Мы даже на балкон вытащились, посмотреть, как он там. Ему нас не видно, он даже и не знает, что мы его видим. По двору проехал медленно, торопиться смысла нет. Трудно колеса крутить под дождем, через воду.
Он скрылся за углом, а мы еще не знаю сколько времени просто молчали. Я представлял себе его путь до метро, в голове висел знак вопроса: почему она так поступила? Не сказала? Не позвонила, что не приедет? Зачем довела до критической точки, до боли такой? Как будто в голый нерв чем-то колют…
Или, может быть, это у нее такой принцип? Взять и дойти до предела, чтобы потом не пришлось растягивать резину? Хотя она могла бы ведь и плавно съехать: не могу, например, не получается. Мама не разрешает… Да и мама на коляске, а тут еще он. Поставь себя на ее место. Никакого времени не хватит…
Ксения ДРАГУНСКАЯЧерный или зеленыйрассказ
В деревне Логово – церковь рубленая, желтые толстые бревна, стоит на месте старой каменной, снесенной в шестидесятые, прямо на берегу огромного озера.
Два шага – и камыши, в камышах – рыбацкие тропки, лодочки ждут хозяев, толкаются, подталкивают друг друга, как будто подзадоривают, какая первой уйдет в озеро.
На церковном дворе много цветов, детская площадка с качелями и песочницей, в глубине двора – старые липы и дом батюшки с полукруглым чердачным окном. Сейчас там, под липами, визжит пила и стучат молотки, батюшка и два доброхота из местных мастерят большой стол. На днях обещал быть владыка со свитой, надо всех усадить.
К церковным воротам подруливает «рено» типа «сандеро» калужской сборки. Во двор, в цветы, липы и визг пилы входят двое: рослый дядька в бандане и мелкая тетя в панамке. Обоим крепко за пятьдесят. Дядька орел, красавец – нагловатые светлые глаза, шрам на щеке, кривой перебитый нос… В тетеньке есть что-то мартышечье: грустный взгляд, носик бананчиком и зубки вперед.
Они отрывают батюшку от трудов.
– Нам бы обвенчаться.
– Похвальное намерение. – Батюшка улыбается.
В этом молодом священнике прекрасно все: каштановые волосы, чистая белая кожа, янтарные глаза, рыжая бородища, тельняшка, татуировка «ДМБ 2002» на крепком предплечье.
– Люблю венчать, – признается он.
Ему уже мерещится застолье, уж всяко повеселее, чем с владыкой, хорошее угощение (номерок на машине столичный – батюшка все приметил), приятные разговоры с культурными людьми и пакет гостинцев, передаваемый новобрачными батюшке на прощание.
– Ну что, когда? Давайте в следующую субботу? Сперва приходите на исповедь, а после службы проведу с вами беседу для вступающих в христианский брак, так положено, и в добрый час. Свидетельство из загса не забудьте прихватить. Или копию.
Бандана и панамка переглядываются.
– Нема, – разводит руками бандана.
– Утрачено? Надо восстановить. Этот документ должен быть в вашем семейном архиве. Постарайтесь побыстрее восстановить, и все сделаем.
– Отродясь у нас такой бумаги не было, – признается дядька.
– Проблема, – говорит батюшка. – Сейчас с этим строго. Без загса – никак.
Бандана и панамка приуныли.
– Вы давно вместе?
– Ой… – Дядька махнул рукой, дескать, вечность.
– Детишек сколько? – деловито спросил батюшка.
Панамка захихикала, а дядька удивился:
– Откуда?
– Я вас не понимаю, – нахмурился батюшка.
– Маня, иди погуляй, – велел дядька.
Она уселась на детские качели, раскачивалась и смотрела, как рыбаки возятся в лодках.
Дядька между тем заговорил тихо, сбивчиво и эмоционально:
– Они в сталинке жили, а мы через двор, в бараке. Уж не помню, почему у них в гостях оказался. В первом классе дело было. У нее папа – инженер-конструктор, мама – библиотекарша… Дома чисто, тихо… А у меня батя – грузчик в угловом, колдырь, гонял нас почем зря… Социальная, короче, пропасть. Бездна! И вот родители ее, они меня с первого класса, как родного. И обедом накормят, и уроки проверят. Михал Абрамыч, Бела Лазаревна… Если при мне кто против жидов что вякнет, я сразу – в торец. Благодарен потому что. Человеком только через их доброту и стал. Это ж Бела Лазаревна первая заметила, что я с деревяшками возиться люблю. Спрофориентировала в ПТУ краснодеревщиков. И работа по душе, и всегда при дензнаках. Кстати, если что – я из икейской табуретки стульчик времен Александра Третьего скомстролю, комар носа не подточит, это как два пальца… Дурим лохов богатых, конечно, грешные… Вот, значит. Ну, так и дружим. От шпаны ее защищал. Как брат. И она – как сестренка.
Батюшка терпеливо слушает.
Панамка тем временем безмятежно качается на детских качелях и перекликается с рыбаками:
– Дядь Петь! А линь в этом году хорошо идет? А язь? А лещ? Идет лещ? А Эсокс луциус? А Скардиниус Эрострофталамус?
– Вы меня запутали, – говорит батюшка. – Брат, сестренка… Венчание… Не пойму… Вы семья или нет? Вы женаты?