Я дал слово попробовать, хотя и предвидел, что из нашего разговора с хозяином не выйдет никакого толка. Скоро, как раз в годовщину моего поступления в контору, Треваннион, действительно, предложил мне принять меня в долю в свое дело. Я, помня слово, данное его дочери, завел речь о каперстве и заявил, что не могу участвовать в деле, которое считаю нечестным. Как и можно было ожидать, хозяин страшно разгневался.
— Мистер Эльрингтон, — заявил он мне, — боюсь, что после вашего разговора со мной нам трудно будет продолжать жить в добрых отношениях друг с другом. Вы упрекнули меня, старого человека, в том, что я занимаюсь постыдным делом; и вы дали почувствовать, что я поступаю не так, как того требует совесть, следовательно, занимаюсь предосудительным делом. Словом, дали мне понять намеками, что я нечестный и непорядочный человек. Вы швырнули мне в лицо мое предложение и мое желание сделать для вас то, что я считал справедливым и должным, встретили не только безразличием, но, я могу сказать, даже с презрением, и все это потому только, что вы составили себе какое-то нелепое представление о том, что хорошо и что дурно, представление, которому никто из серьезных деловых людей не может сочувствовать и которому вы можете найти сочувствие разве только у попов да у женщин-фантазерок. Но я желаю вам добра, мистер Эльрингтон, несмотря ни на что, я глубоко огорчен вашим ослеплением; я хотел оказать вам дружескую услугу, но вы не пожелали этого от меня.
Мистер Треваннион помолчал некоторое время, затем продолжал:
— Так как вы не пожелали стать моим компаньоном, потому что вам это не позволяла ваша совесть, то я должен вывести заключение, что вам на том же основании неприятно и служить у меня. А потому расстанемся мирно и спокойно. За вашу службу вплоть до сегодняшнего дня, а также, чтобы вы могли приискать себе какое-либо другое занятие, я прошу вас принять вот это!
И Треваннион выдвинул нижний ящик своего стола и достал из него кожаный мешочек с червонцами, который он положил передо мной. Впоследствии я узнал, что в нем было 250 золотых якобусов6.
— Я желаю вам добра, мистер Эльрингтон, но искренне сожалею о том, что судьба столкнула нас: лучше было бы нам никогда не встречаться!
С этими словами Треваннион встал и прежде, чем я успел вымолвить слово, прошел мимо меня к выходной двери, вышел из дома и быстро зашагал вдоль улицы. Я остался стоять на месте, как прикованный; все у меня путалось в голове. Я ожидал сильного взрыва гнева, длинных и горячих пререканий, но никак не мог допустить мысли, что он таким образом вышвырнет за борт человека, который ради него подверг себя тяжелому испытанию, из которого он вышел с честью. Горькое чувство обиды овладело моей душой. Я чувствовал, что мистер Треваннион поступил со мной грубо и неблагодарно.
— Увы! — подумал я. — Таков свет. Стоит только задеть самолюбие человека или коснуться его тщеславия, — и все обязательства, все жертвы, принесенные ему раньше, все это будет вычеркнуто и забыто.
Я не тронул мешка с червонцами, которых решил не брать, хотя в этот момент у меня не было и двадцати гиней в кармане.
Начинало уже темнеть, и в это время мы обыкновенно прекращали занятия в конторе; я собрал все свои книги и бумаги, некоторые, более важные, положил в несгораемый шкаф, другие, как всегда, запер в свой стол, и прибрав все как можно лучше, запер несгораемый шкаф и стол, вложил ключи в конверт, запечатал его и, надписав на нем имя мистера Треванниона, положил конверт на его стол подле мешка с червонцами.
Тем временем уже почти совсем стемнело; приказав доверенному сторожу запереть контору, я поднялся наверх, в гостиную, где рассчитывал найти мисс Треваннион и проститься с ней. Я, действительно, не ошибся; она сидела у большого круглого стола, на котором горела лампа, и что-то вязала.
— Мисс Треваннион, — сказал я, почтительно подходя к ней, — я исполнил данное вам обещание и получил свою награду! — Она отвела глаза от работы и взглянула на меня. — Иначе говоря, я отчислен от службы в этом доме и изгнан из вашего присутствия навсегда!
— Я надеюсь, — сказала она после минутного размышления, — что вы не превысили моего желания. Мне кажется до того странным то, что вы мне сказали, что я должна допустить только эту возможность. Мой отец никогда не мог бы предложить вам оставить службу у него в конторе только вследствие того, что вы позволили себе высказать свой взгляд на вещи. Мистер Эльрингтон, вы, наверное, зашли слишком далеко.
— Когда вы увидите вашего батюшку, мисс Треваннион, то сами спросите у него, провинился ли я в резкости или невоздержанности во время разговора с ним, или может ли он упрекнуть меня в непочтительности при исполнении того, что вы желали и поручили мне сказать ему. Я сказал это именно так, как вы мне предложили это сделать, и результаты были таковы, как я вам говорю!
— Если то, что вы сейчас говорите, верно, мистер Эльрингтон, то можете утешиться тем, что вы исполнили свой долг и поступили, как должны были поступить согласно вашим убеждениям, но я не могу представить, что ваше увольнение явилось результатом того, что вы высказали отцу еще раз свой взгляд. Вы меня извините, мистер Эльрингтон, но я как дочь, по справедливости, не могу из чувства уважения к моему отцу поверить, чтобы дело обстояло так, как вы утверждаете.
Это было сказано таким сдержанным и холодным тоном, что я был положительно уязвлен до глубины души. Однако, подавив в себе чувство, я поклонился очень официально и только сказал:
— Раз я имел несчастье возбудить неудовольствие не только вашего батюшки, но и ваше, мисс Треваннион, то мне ничего больше не остается, как сказать «прощайте», и дай вам Бог всякого благополучия.
Мой голос дрогнул при последних словах, и откланявшись, я поспешил выйти из комнаты. Мисс Треваннион не сказала мне даже «прощайте», хотя мне показалось, что губы ее как будто зашевелились, когда я уходя в последний раз взглянул на ее лицо. Выйдя, я запер за собою дверь и, не будучи в состоянии двинуться дальше, под влиянием душивших меня рыданий совершенно обессиленный, упал на стоявшую у дверей кушетку и как бы застыл в каком-то оцепенении. Я положительно не знаю, сколько времени пробыл в этом состоянии. Меня вывел из него звук тяжелых шагов мистера Треванниона, шедшего по коридору, но без свечи, а потому, войдя в комнату, он не заметил меня и прошел мимо в гостиную, где все еще находилась его дочь. Он толкнул дверь, желая ее захлопнуть за собой, но она отскочила и осталась полуоткрытой. Узкая полоса света легла по той комнате, где находился я, но кушетка стояла за дверью и потому оставалась во мраке.
Я хотел встать и уйти, но боялся нашуметь и привлечь внимание, да и ноги у меня подкашивались, и я не в состоянии был подняться со своего места.
— Отец, — услышал я голос мисс Треваннион, — ты как будто рассержен и взволнован!
— Да, и не без причины, могу тебя уверить! — коротко отрезал мистер Треваннион.
— Я слышала от мистера Эльрингтона об этой причине, т. е. слышала от него его версию и теперь рада, что ты пришел; мне очень хочется услышать и твою версию. Скажи же мне, что сказал и что сделал мистер Эльрингтон, чтобы вызвать такое раздражение с твоей стороны и подать повод к увольнению.
— Он вел себя дерзко и неблагодарно! — сказал мистер Треваннион. — Я предложил ему быть моим компаньоном, а он отказался, если я, в свою очередь, не откажусь от каперства!
— Так он уверял меня, но в чем же он был дерзок по отношению к тебе?
— Дерзок? А разве это не дерзость сказать мне, что отказывается потому, что ему его совесть не позволяет быть участником моего дела? Разве это не все равно, что сказать мне в лицо, будто я бессовестный человек?
— Он говорил тебе в обидном тоне, позволил себе обидные для тебя слова и выражения?
— Нет, тон его был вполне приличный, его обычный тон; он был, как всегда, почтителен и сдержан в словах и выражениях, но эта самая почтительность являлась как бы дерзостью. И потому я сказал ему, что так как его совесть не позволяет ему быть участником в моем деле, в котором играет известную роль каперство, то, конечно, его совесть не может ему позволить и вести мои книги, в которых тоже идет речь о каперстве, и уволил его.
— Неужели ты хочешь сказать, отец, что он почтительно отклонил твое предложение, высказав тебе, что его совесть мешает ему быть участником в каперстве, и что он ничем более не оскорбил тебя, кроме отклонения твоего предложения и подтверждения своего взгляда?..
— А тебе этого еще мало?! — воскликнул мистер Треваннион.
— Видишь ли отец, я хочу знать, в чем заключалось то оскорбление, та неблагодарность с его стороны, на которые ты жалуешься.
— Да в самом отказе стать моим компаньоном, в отклонении сделанного ему предложения! Разве ты этого не понимаешь? Он должен был быть благодарен мне за мое желание дать ему возможность стать независимым, самостоятельным человеком, а он этого не почувствовал. Он не имел права приводить мне такие причины, какие привел, потому что они являлись осуждением моей деятельности. Но вы, женщины, совершенно не понимаете этих вещей!
— Да, отец, я тоже начинаю думать, что мы не можем их понять: ведь я не вижу ни оскорбления, ни неблагодарности в поведении мистера Эльрингтона по отношению к тебе, и думаю, что ты и сам будешь того же мнения впоследствии, когда ты успеешь все это хорошенько обсудить и будешь более спокоен. В сущности, мистер Эльрингтон высказал тебе сегодня то же самое, что он высказал тогда, когда просил уволить его от командования каперским судном, а именно, что его совесть мешает ему продолжать эту деятельность. И вот то, что ты тогда, под свежим впечатлением его самоотверженного чувства, не счел за оскорбление, потому что после того еще более приблизил его к себе, теперь ты считаешь оскорблением! Не вижу я также и неблагодарности с его стороны: ты сделал ему предложение, все материальное значение которого он не мог оценить, но он отклонил его по причинам, тебе известным, и, как ты сам говоришь, отклонил во вполне почтительной форме, доказав этим, что он готов пожертвовать своими материальными выгодами ради своих убеждений. Когда мне мистер Эльрингтон сказал, что ты уволил его, я была так уверена в том, что он позволил себе чт