[20] проводилось «закрепление производственных заданий за отдельными крестьянскими дворами», Папаше Упрямцу землю тоже не дали, так как он был холост, по возрасту старый и подходил лишь под одну из так называемых категорий системы «пяти обеспечений»[21]. Но Папаша Упрямец отказался быть частью этой программы и не стал получать зерно, поставлявшееся государством в качестве помощи, он упорно настаивал на наделе земли. На эти тяжбы у него ушло десять лет, и когда ему исполнилось семьдесят, он наконец-то получил свой собственный надел, вот этот самый клочок земли.
Для того чтобы пользоваться ею, требовалось платить налог зерном. Начиная с того года, как Папаша Упрямец получил и начал обрабатывать свой участок, он год за годом уплачивал налог зерном, и так уже пятнадцать лет.
Зерно для налога нынешнего года вызревало на этой земле – как и во все прошлые года. И еще зерно, которое предназначалось для еды в течение всего будущего года, оно тоже росло тут. Так считал Папаша Упрямец до того момента, как шторм и наводнение нанесли неожиданный удар.
И вот теперь кукурузное поле представляло собой полный бардак, сгнившая циновка, да и только. Урожай, несомненно, будет намного меньше, но нельзя терять время и надо постараться не упустить то малое, что осталось, снизить ущерб до минимума, только это Папаша Упрямец и в силах был сделать, чем он, собственно, сейчас и занимался.
Так что он докурил сигарету, отпил несколько глотков воды и встал.
Он снова отправился на поле собирать кукурузу.
И хотя таких полей в долине было много, урожай собирал только Папаша Упрямец – со своего. Других семей и след простыл, будто им наплевать на свою кукурузу. А может, они все собрали за день-два, воспользовавшись тем, что людей в семье вдосталь и физических сил тоже хватает. Но он-то не мог так сделать, поскольку жил один, да и к тому же был стар. И хотя он силы трудиться у него оставались, но работал он явно намного медленнее. Поэтому и приходил на поле пораньше – как говорится, «неловкая птица должна взлетать раньше остальных», «старая кляча медленно, но верно преодолеет дорогу за десять дней», «хромая черепаха пройдет тысячу ли», «маленькие муравьи смогут перенести дом».
По дороге, ведущей из долины в деревню, шагал Папаша Упрямец. Он тянул телегу, в которой лежали четыре корзины с кукурузой. Для других она, может быть, была не так уж и важна, но для Папаши Упрямца эта кукуруза обладала особой ценностью. У него не было быка, он сам как старый бык тащил за собой повозку, медленно, не спеша, ненамного быстрее улитки или черепахи. Колеса телеги начали вращение свое, когда солнце только начинало клониться к западу, а когда Папаша Упрямец остановился, пройдя одну милю, уже полностью стемнело.
Так он проработал от рассвета до заката четыре дня.
В тот последний день вся кукуруза с участка в восемь фэней была собрана. Примерно шестнадцать коробок початков с листьями были свалены на полу в средней комнате, они громоздились, как небольшие горы.
Знойной летней ночью при тусклом свете лампы Папаша Упрямец обдирал листья с початков. Это первый этап обработки кукурузы после сбора урожая. В обычное-то время початки с листьями можно хранить еще пару дней, но только не в нынешнем году. Сейчас в кукурузе накопилось слишком много влаги, раза в два больше, чем в прошлом. Каждый день хранения означал, что подгнившие початки совсем сгниют и заразят здоровые. Поэтому прежде всего Папаше следовало убрать лишнюю влагу из своего зерна.
Папаша Упрямец разрывал листья обеими руками, отдирал и отбрасывал в сторону, а очищенную кукурузу складывал на бамбуковую циновку, лежавшую с другой стороны. И так поступал с каждым. Все початки прошли через его руки, каждым он дорожил, с каждого тщательно снимал листья, бережно откладывал в сторону, будто заботился о только что вылупившихся цыплятах или утятах. Сорвешь лист – и вода выливается на руки, словно душу остужает.
Но вот и все листья оборваны, на что ушло на два дня меньше, чем на сбор кукурузы в целом, потому что Папаше Упрямцу не требовалось никуда ходить и он мог работать день и ночь. Время на сон и еду он на эти дни сократил, и вина он пока не пил.
Кукуруза с уже ободранными листьями была упакована и выложена на террасу, чтобы просушилась на солнце, а когда вода из этой порции испарялась, Папаша Упрямец забирал ее и заменял на ту, с которой оборвал листья позже. Под лучами солнца влажная кукуруза источала аромат, как пампушка на решетке. Бесчисленные полчища насекомых карабкались вверх по зернышкам и улетали, пытаясь сбежать из кукурузы. Некоторые вскоре погибали, а иным и везло.
Подсохшую кукурузу предстояло обмолотить. Обычно это делалось вручную, с помощью бамбуковой палки. Однако нынче использовать палки было нельзя. Из-за того, что кукуруза промокла, она стала недостаточно твердой, палка могла повредить зерна, что привело бы к уменьшению степени их полноты. А если полнота недостаточная или не отвечает требованиям, предъявляемым к налоговому зерну, то станция приемки зерна понижает уровень его продуктивности или вообще отказывается принимать. Это касалось и зерна с повышенной степенью влажности.
Папаше Упрямцу один раз уже отказали в приеме зерна.
Это был первый год, когда он впервые начал платить налог зерном. Он тогда еще не очень хорошо разбирался в спецификациях и нормативах и полагал, что если зерно достаточно сухое и не содержит испорченных зерен, то уже хорошо. Он выбрал все порченные зернышки из высушенной кукурузы и сдал в количестве, установленном по норме. В результате кадровый работник станции приемки зерна тут потрогал, там посмотрел и отказался принимать. Причиной отказа стало то, что полнота зерна была неоднородной. Папаше Упрямцу пришлось одалживать зерно у других, чтобы оплатить налог, только так он смог выполнить обязательство того года.
Папаша Упрямец решил не использовать бамбуковые палки и «молотил» зерно вручную. Сначала он кончиками пальцев вытаскивал одно-два зернышка или целый ряд, потом начинал медленно мять и тереть, в основном большими пальцами, вдоль образовавшегося шва, он расшатывал зерна, выковыривал их и вытаскивал. Каждое движение было осторожным и продуманным, будто он вырывал зубы. Больше всего он боялся повредить зернышки. Початок кукурузы скользил в его руках, как кусок нефрита в руках мастера-ювелира. И так он обходился с каждым початком.
Количество обмолоченного зерна постепенно увеличивалось, брошенных на землю кукурузных сердцевин также становилось больше, а уровень зерна в корзине медленно поднимался, как уровень воды в реке зимой и весной. Все они издавали свежий, но слегка затхлый запах, напоминавший тот, который витает над бочкой с рыбой, которую после улова продержали там слишком долго. Этот запах вызвал у Папаши Упрямца тревогу и сильные переживания, следовало дорожить каждой секундой, соревнуясь со временем. Его старые руки не имели права останавливаться, если какой-то палец уставал, он задействовал другой, если затекала правая рука, использовал левую. Когда начинало ломить поясницу, он вставал и какое-то время работал стоя, но руками все так же перебирал кукурузу. Есть и спать, конечно, необходимо, но потакать себе в этом нельзя, как и водителю-дальнобойщику, который в дороге, конечно, ненадолго останавливается поесть, попить, сходить в туалет, слегка вздремнуть, – но потом снова скорее в путь.
Наконец все зерно было изъято из початков, и наконец можно было его разложить на террасе, чтобы окончательно просушить. Терраса Папаши Упрямца была построена из бамбука, высотой в половину человеческого роста. Ширина у нее была размером в две комнаты, и когда на ней сушилось зерно с поля площадью в восемь фэней, то там еще оставалось пустое пространство.
Он сидел на этом пустом месте и смотрел на свое зерно.
В лучах яркого солнечного света кукурузные зерна на семи бамбуковых циновках были как поле распустившихся цветов, вода из них потихоньку испарялась. Они были еще в самом начале периода высыхания, как маленькие нежные дети.
Папаша Упрямец с соломенной шляпой на голове держал в руках бамбуковую удочку и сидел спокойно и безмятежно, как будто ловил рыбу. На самом деле он, понятное дело, рыбу не ловил, а следил за сохнущей кукурузой. Он охранял ее от курицы, которая могла ее склевать, и от птиц, которые спускались с неба, чтобы своровать зерно. Фактически он служил часовым на посту, на бдительной страже для защиты имущества. Зерно было его имуществом, и в том числе то, которое предстояло отдать в качестве налога. А защищать налоговое зерно – это как защищать национальное достояние.
Конечно же, и куры, и птицы бродили поблизости, алчно взирая на зерно; по земле и по небу они приближались к террасе, выжидая удобного момента, чтобы начать действовать, – точно враги, планирующие неожиданное нападение на позиции противника. Папаша Упрямец размахивал удочкой и покрикивал на готовых к атаке птиц. А те, увидев опасность в виде удочки, естественно, не смели подойти ближе. Они бродили на расстоянии, там, где человек не мог до них дотянуться, кружили вокруг Папаши Упрямца, это был поединок мужества и смекалки. Они старались улучить момент, когда Папаша Упрямец устанет, расслабится, когда его одолеет дремота или же он отлучится по какой-либо причине, и тогда, думали они, можно будет воспользоваться шансом и напасть. Однако они, очевидно, недооценили ум и волю Папаши Упрямца, прошло уже много времени, а неприятелю по-прежнему не представилось подходящего случая.
Каждые два часа Папаша Упрямец опускал удочку и брал в руки бамбуковые грабли. Это был инструмент для того, чтобы ворошить зерно, вроде лопатки для жарки овощей. Папаша Упрямец ворошил зерно, как будто жарил еду. Ему нужно было, чтобы влага с зернышек испарялась равномерно и они просохли полностью. Он хотел довести зерно до такой кондиции, чтобы при сдаче его в качестве налога, когда проверяющий выберет несколько зерен, положит в рот и надкусит, раздалось бы «хрусть-хрусть». Тогда кадровый работник, отвечающий за проверку, не будет чинить препятствия, и легко можно будет пройти контроль качества. Иначе придется сушить второй раз или пропустить через веялку, как многие крестьяне делали в прошлые годы.