Упрямец хотел кивнуть, но вместо этого покачал головой: может, и понял, да не до конца.
Командир посмотрел на стоявшего в стороне Вэй Асаня: А ты?
Тот тоже покачал головой.
Командир сказал: У меня были и охранник, и ординарец, но из других провинций. Я их обоих поменял. Заменил вами. Смекаете почему?
Вэй Асань ответил: Потому что мы понимаем говор вашего родного края. И вместе мы можем говорить только на нашем родном языке. Кроме нас никто не может на нем говорить, и окружающие нас не поймут.
Папаша Упрямец произнес: Вы взяли нас, потому что мы вас не предадим.
Услышав такое, командир даже чашку не поставил, порывисто раскрыл объятия и обхватил головы Вэй Асаня и Упрямца, крепко прижал их к себе, в такой позе они выглядели, словно две тыквы или две утки на разделочной доске.
В той руке, которой командир обхватил голову Упрямца, он держал чашку с чаем. Командир наклонил ее, и горячая вода потекла по шее Упрямца, обжигая кожу.
Упрямец терпел без единого звука, как бык, который не боится ни огня, ни льда.
С того дня Упрямец стал еще более осторожным и внимательным. Когда командира не было на месте, он не отходил от дома ни на шаг. Если ему действительно требовалось уйти, насыпал слой мелкого песка там, где могли пройти люди, а еще на важные предметы и документы клал пару волосков, чтобы сразу обнаружить, если кто-то их тронет.
Папаша Упрямец полагал, что так он может защитить командира полка. Он должен был это сделать, потому что чувствовал: тот – хороший и удивительный человек. Командир из богатой семьи с большим состоянием, но тем не менее не колеблясь отправился в армию командовать войсками, и все это – ради революции. Революционные цели командира отличались от целей самого Папаши Упрямца, заключавшихся в том, чтоб поесть. Правильный путь, о котором говорил командир, был большим и долгим, и хотя командир полагал, что сейчас он, возможно, идет по не совсем верной дороге, все же он стремился к правде. Командир не обижал бедняков, он особенно доверял ему, Папаше Упрямцу, и Вэй Асаню, своим землякам, он даже сдружился с ними. Он дальновидный и в своих поступках не совершит ошибки. Поэтому Папаша Упрямец собирался решительно и бесповоротно следовать за командиром. Он не может обмануть его ожидания.
Но командира все-таки арестовали.
В день ареста шел снег. Папаша Упрямец приготовил еду, зажег древесный уголь и ждал командира.
А тот все никак не возвращался.
За три дня до этого командир дал четкое указание: если однажды он и охранник не вернутся к ужину, то Папаша Упрямец должен сразу же бежать. И чем дальше, тем лучше. Если не сможет найти армию коммунистов, то гуансийская армия тоже сойдет, в общем, главное – покинуть расположение войск Чан Кайши.
И вот прошло время ужина, а командир с Вэй Асанем так и не вернулись, наверняка что-то случилось.
Но Папаша Упрямец не сбежал.
Дальнейшее показало, что он поступил верно. Если бы он сбежал, а не остался для дачи свидетельских показаний, то арестованного командира полка обвинили бы в сговоре с гуансийской армией с целью дать войску коммунистов уйти. Одно преступление было бы отягощено другим, и тогда это не стало бы простым обвинением в недостаточном преследовании армии коммунистов и халатном отношении к служебным обязанностям.
Военный трибунал вызвал Папашу Упрямца и потребовал от него разоблачить командира полка Вэй Цзянфэя и подтвердить, что тот во время битвы на реке Сянцзян вступил в сговор с гуансийской армией и позволил коммунистам уйти.
Допрос вел глава военного трибунала, Упрямец и по сей день помнит его рожу, гнусный тип со змеиным лицом и безжалостным сердцем скорпиона, из-за чего Папаша Упрямец потом называл его Гадюкой.
Гадюка: Я слышал, тебя все зовут Папашей Упрямцем, это – настоящее имя или прозвище?
Папаша Упрямец: Меня с детства так кличут – Папаша Упрямец.
То есть сейчас ты – взрослый?
Мне четырнадцать, если я – взрослый, то вы, значит, уже старик?
Вэй Цзянфэй, твой командир, он совершил серьезный проступок, и мы его арестовали. Ты постоянно находился рядом с ним, наверняка знаешь о нем многое, а может, и был соучастником его темных делишек. Но если только ты выведешь его на чистую воду, то поспособствуешь раскрытию преступления, и мы тебя под стражу не возьмем, отпустим на волю.
Я был денщиком командира, всего-то лишь убирал мочу и дерьмо, готовил еду и стирал одежду, больше я ничего и не знаю.
Не заставляй нас наказывать тебя, чтобы ты сознался. Вот охранник Вэй Асань оказался умнее тебя, он уже дал признательные показания.
Если он признался, то он – нелюдь.
Вэй Цзянфэй, Вэй Асань и ты – вы говорили между собой на каком-то птичьем языке, наверняка обменивались сообщениями и секретной информацией, а ты еще смеешь говорить, что вы не заодно?!
Мы – земляки и говорили на своем местном наречии, а не на птичьем языке.
Гадюка выложил целую стопку материалов: Это все – изъятые нами секретные документы, а также признания вины Вэй Цзянфэя и Вэй Асаня, просто поставь тут свою подпись, и мы тебя отпустим.
Я не знаю иероглифы и тем более не умею их писать.
Тогда поставь отпечаток пальца.
Я не должен пачкать руки.
Гадюка без лишних разговоров подал глазами знак своему подчиненному, тот схватил Упрямца за большой палец правой руки и приложил к документу.
Через несколько дней во время суда над Вэй Цзянфэем судья достал свидетельские показания Папаши Упрямца и попросил того подтвердить.
Папаша Упрямец все отрицал.
Судья указал на отпечаток пальца на документе: Это же отпечаток большого пальца твоей правой руки, а ты отпираешься?
Папаша Упрямец поднял правую руку и повертел ею направо-налево, вверх-вниз: Посмотрите, у меня есть большой палец на правой руке?
Все увидели, что на правой руке Папаши Упрямца действительно нет большого пальца.
«Показания» Папаши Упрямца признали сфабрикованными. Командир полка Вэй Цзянфэй избежал смертной казни, получил легкое наказание – его приговорили всего лишь к тюремному заключению.
Через много лет, когда Вэй Цзянфэй уже перешел на сторону Коммунистической партии и стал офицером Народно-освободительной армии Китая, он вспоминал то время, когда порвал с прошлым, а жизнь его была как натянутая струна, и никак не мог забыть того преданного ординарца, который нашел столь радикальный выход из положения.
После того как его насильно заставили поставить свой отпечаток на свидетельском документе, Папаша Упрямец вернулся к себе. Он посмотрел на этот потенциально смертельно опасный палец, без колебаний схватил кухонный нож и с маху отхватил его.
С того момента Папаша Упрямец лишился большого пальца правой руки, иными словами, у него теперь осталось всего девять пальцев.
Позднее он вернулся в деревню Шанлин и там сильно отличался от остальных – и из-за того, что на руке у него недоставало пальца, и из-за неповторимости пережитого опыта.
В нынешнем году ему исполнилось сто лет, его жизнь овеяна преданиями.
Служба в армии – всего лишь начало его столетней истории и этой легенды.
Глава 2Заградотряд
Папаша Упрямец – самый главный долгожитель в нашей деревне Шанлин. В этом году ему стукнуло сто.
Когда мне было шесть, Упрямцу было уже пятьдесят. Он был силен как бык. Я думал, что его прозвали Упрямцем из-за сходства с быком. Только потом я узнал, что это не так, или, по крайней мере, не совсем так. В отличие от обычных людей у него на голове росло два рога. Он часто бывал не в ладах с другими людьми, постоянно упрямо бодался с ними. Вот что важно. Так и возникло это прозвище.
В первый раз я столкнулся с Папашей Упрямцем, когда захотел посмотреть, как выглядят рога на его голове, а еще лучше – потрогать их. Но Папаша Упрямец носил шапку и зимой, и летом, а заставить его снять ее было делом нелегким. Для начала следовало выпросить у него рассказ. И вот когда он полностью погрузится в повествование, тут-то и не зевай: надо внезапно сорвать с него шапку, посмотреть на его рожки и попробовать пощупать их. Таков был мой план.
Однако план мой так и не осуществился. Причина заключалась в том, что рассказы Папаши Упрямца оказались настолько захватывающими, что я и сам погружался в них с головой и напрочь забывал про рожки.
История про то, как Упрямец командовал сражением, оказалась самой первой из услышанных мной.
В 1938 году восемнадцатилетний Папаша Упрямец участвовал в битве за Тайэрчжуан[4]. Он был бойцом заградотряда. Заградотряд – это подразделение, созданное для предотвращения дезертирства солдат и офицеров. В регулярной армии и на обычной войне такие отряды редко используются, да их даже просто не существует. Если во время рядовых сражений солдаты бегут с поля боя, то контроль за боевыми действиями берет на себя командир или пулеметчик. А заградотряд – его создают специально и только в случаях напряженных сражений и в какой-нибудь критический момент. На самом-то деле, когда началась битва за Тайэрчжуан, в китайской армии никакого заградотряда не было. Казалось, что в сражении двухсот девяноста тысяч китайских солдат против пятисоттысячной армии японских чертей в заградотрядах нет необходимости. Однако когда заместитель командующего 5-м боевым участком и по совместительству командующий 3-й армейской группой Хань Фуцзюй[5] отказался следовать приказам командующего 5-м боевым участком Ли Цзунжэня[6] и отступил, не приняв боя, китайская армия не только лишилась естественной преграды в виде реки Хуанхэ; такие города, как Цзинань, Тайань и другие, были сданы врагу, в результате чего северный участок Тяньцзинь-Пукоуской дороги оказался открыт, что позволило японской армии безостановочно продвигаться вперед. А это оказало влияние на весь ход сражения при Сюйчжоу. Хань Фуцзюй был расстрелян по приказу Чай Кайши. Это стало уроком: отступление без боя и последующий расстрел Ханя поставили командующего боевым участком Ли Цзунжэня перед актуальной и жизненно важной задачей – создать заградотряды в каждой дивизии и бригаде всех армейских групп. Почти весь свой батальон охранников Ли Цзунжэнь направил в эти заградотряды. В охранном батальоне Ли Цзунжэня все солдаты как на подбор были из Гуанси, сильные в боевом деле, их лично отбирал для Ли Цзунжэня Бай Чунси