Папаша Упрямец стоял между старостой и учителем Фанем, высоко подняв голову и выпятив грудь, всем видом напоминая главнокомандующего. Он прочистил горло и спокойно произнес:
После мыслительной и мобилизационной работы, проведенной Лунцаем и Баоцзуном, двумя людьми, которым я больше всего доверяю, я принял окончательное решение. Этот дом нужно только как следует отремонтировать, но сносить его мы не будем. Что касается женитьбы, я все-таки думаю найти себе спутницу жизни, однако кого искать и как следует поступить – это буду решать я сам!
Только он закончил, на лицах большинства родственников отразилось разочарование, словно врач сообщил им, что у них тяжелая болезнь. Было очевидно, что решение Папаши Упрямца слишком сильно расходится с тем, что они планировали, прямо как небо и земля. Столь безжалостное и бессердечное решение точно не было его собственным, он наверняка послушался предложений старосты и учителя Фаня! Это все их зависть, ревность и ненависть затуманили голову Папаши Упрямца, и он принял решение, которое весьма невыгодно для родни. Их полные ненависти глаза, как стрелы, пронзали стоявших по обеим сторонам от Папаши Упрямца старосту и учителя Фаня, словно желая уничтожить их, – только гибель этих двух злодеев может принести родственникам Папаши Упрямца хоть какое-то облегчение.
Староста испугался, он поспешил свалить с себя ответственность: Про дом я и слова не сказал, это в основном Баоцзун говорил.
Староста полагал, что свадьба отвечает требованиям и желаниям большинства родственников Папаши Упрямца. Но кто бы мог подумать, они не поверили и ему. Кто-то из толпы обругал его: Мэн Лунцай, ты бессовестный старый хитроныра!
От смущения староста пришел в ярость, подскочил, собираясь ухватить ругавшего его человека, но тот скрылся в толпе, которая его заслонила и защитила. Отомстить за ругань ему не удалось.
Учитель на пенсии Фань Баоцзун был умен да и воспитан хорошо. Он не оправдывался, не совершал импульсивных поступков, молча выдержал ненависть людей. Спокойствием и хладнокровием он напоминал старую черепаху, глядящую на выплывающие облака в небо и слушающую плеск волн.
Папаша Упрямец увидел, как недовольны его решением родственники, как вымещают свой гнев на старосте и учителе Фане, и тогда прямым и холодным взором он оглядел их и сказал:
Ваши гадкие гримасы, грязные жесты и неприятные слова я плохо разглядел и нехорошо расслышал, повторите, пожалуйста, хочу запомнить, чей отец скачет яростнее всех, чья мать ругается злобнее других. В будущем дам дополнительные блага тому, кто скачет яростнее и ругается злее.
Родственники не были идиотами, они поняли скрытый смысл слов Папаши Упрямца, один за другим взяли себя в руки, прекратили кривить рты и таращить глаза и начали улыбаться и восторгаться – прямо как стадо баранов, вернувшихся на правильный путь после того, как их догнал пес. Они единодушно поддержали итоговое решение Папаши Упрямца, подчинились его приказам и планам, словно бандиты из других группировок, осознавшие, что капитуляция принесет им мир, богатство и хорошего командира.
2
Женщину, с которой Папаша Упрямец хотел бы создать семью, звали Вэй Сянтао, она была из деревни Нэйцао в той же волости.
В тот год, когда они начали общаться, ему было шестьдесят пять, а ей сорок два.
Как-то раз в том году Папаша Упрямец ловил рыбу на реке. Он вытаскивал сеть, так как в ней уже был небольшой улов, и в этот момент один мужчина примерно лет сорока, сложив руки рупором, прокричал ему:
Папаша Упрямец, Вэй Сянтао из бригады деревни Нэйцао просит тебя помочь ей кастрировать свинью!
Папаша Упрямец увидел, что кричавший – из деревни Нэйцао, зовут его вроде бы Лань Цзилинь. Вероятно, он завернул в их деревню по дороге на ярмарку, чтобы передать это сообщение, потому что у его ноги стояла корзина, в которой кудахтала курица. Папаша Упрямец ответил Лань Цзилиню, которого до этого редко встречал: Я не кастрирую свиней!
Лань Цзилинь прокричал: А? Не кастрируешь? Я помню, ты для моей семьи кастрировал свинью, а еще петуха!
Папаша Упрямец: Это было раньше, сейчас я этим не занимаюсь!
Лань Цзилинь: Вэй Сянтао просила, чтобы ты кастрировал, она говорит, что ты это делаешь хорошо, чисто!
Папаша Упрямец: Почему она лично не пришла попросить?
Лань Цзилинь: Она не может уйти!
Я тоже не могу уйти! Я сменил профессию, теперь не кастрирую!
Ее муж умер несколько месяцев назад, а дома у нее ребенок с церебральным параличом, ей и правда не уйти!
Папаша Упрямец оторопел. Он помнил Вэй Сянтао: когда он ездил к ней кастрировать свинью и они познакомились, она показалась ему весьма симпатичной девушкой. Тогда она еще не была замужем. Но время летит быстро, и двадцать лет пролетели в одно мгновение. Она вышла замуж, потом овдовела. Его сердце смягчилось и на душе у него потеплело, он тоже сложил руки рупором и ответил:
Понял!
После возвращения домой Папаша Упрямец вытащил из-под кровати ящик с инструментами для кастрации, открыл его и увидел, что они все уже покрылись ржавчиной или сгнили. Ему потребовалось два дня, чтобы заново их отполировать, а что-то и заменить новым.
В первой производственной бригаде деревни Нэйцао он появился спустя три дня. Он не бывал здесь с того времени, как бросил кастрировать животных, зашел в ближайший дом, чтобы расспросить, где первая бригада и где дом Вэй Сянтао. По удачному стечению обстоятельств, встретил его сам Лань Цзилинь. Теперь Папаша Упрямец уже окончательно убедился в том, что это именно Лань Цзилинь, он не обознался. Тот вызвался отвести его.
По дороге Лань Цзилинь сказал: Я думал, что ты не придешь.
Папаша Упрямец спросил: Сколько лет было мужу Вэй Сянтао?
Лань Цзилинь задумался, он подсчитывал в уме: Ее муж – мой двоюродный брат по отцу, старше меня на пять лет, мне сорок, значит, ему – сорок пять.
Как он умер?
У него в печени была опухоль, он умер спустя три месяца после того, как ее обнаружили. Осталось двое сыновей, у одного – церебральный паралич, я, кажется, уже тебе рассказывал. Другой сын только что поступил в университет. – Лань Цзилинь произнес это и замер, словно почувствовал, что что-то не так. – Э, а почему ты про это спрашиваешь? Ты должен спрашивать не про это!
Сколько свиней надо кастрировать?
Лань Цзилинь снова замер: Этого я не знаю.
Папаша Упрямец сказал: Вот видишь, то, что я должен спрашивать, ты и не знаешь.
Примерно через полкилометра в горной глуши перед ними возникли пять или шесть домиков с черепичной крышей, это и была первая бригада. Лань Цзилинь указал на самый низкий и ветхий дом, глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул: Она сама – женщина красивая, фигура привлекательная, но вот дом старый, и судьба у нее тяжелая.
Папаша Упрямец смотрел на дом, на вздыхающего Лань Цзилиня и молчал.
Когда они вошли в дом, хозяйки не было, там находился лишь ее сын с церебральным параличом. Он сидел, скособочившись, на бамбуковой кушетке в главной комнате, накрытый тонким стеганым одеялом, не двигался, но безостановочно пускал слюни.
Лань Цзилинь сказал: Это – второй сын.
Затем крикнул в сторону перед домом: Вэй Сянтао! Потом прокричал в сторону за домом: А Тао! Вскоре женщина вышла из-за дома со связкой листьев сладкого картофеля на спине. Опустив связку на землю, она прямо посмотрела на все еще державшего ящик с инструментами Папашу Упрямца и не понимала, что делать.
Папаша Упрямец произнес: Где свинья?
Только тогда Вэй Сянтао пришла в себя и отвела Папашу Упрямца в свинарник.
Свинарник был пристроен к стене дома сбоку, окружен оградой из соломы. Крышу его тоже покрывала солома, под деревянными перегородками располагалась яма для навоза.
В свинарнике было две свиньи, обе небольшие, примерно по тридцать цзиней весом, видно было, что один – хряк, а вторая – свиноматка.
Папаша Упрямец спросил: Обоих кастрировать?
Вэй Сянтао ответила: Обоих.
Я уже много лет этим не занимался.
Я вам доверяю.
Папаша Упрямец обратился к Лань Цзилиню, который тоже последовал за ними: Ты мне не поможешь? Сумеешь?
Лань Цзилинь радушно ответил: Смогу!
Папаша Упрямец сказал: Пойди и найди длинную скамью.
Вэй Сянтао отозвалась: Я схожу.
Она принесла скамью.
Скамью расположили на улице у загона, она вся была в следах от ножа, как разделочная доска, которой пользовались долгое время.
Папаша Упрямец поймал кабанчика, вынес на улицу, положил на скамью спиной вперед, а потом передал Лань Цзилиню. Поросенок, чьи задние ноги крепко держал Лань Цзилинь и которого еще даже не начали кастрировать, завизжал как ребенок, который рыдает еще до того, как ему сделают укол.
Папаша Упрямец достал все необходимые инструменты – скальпель, кровеостанавливающий зажим, йод, вату и нитки для зашивания. Это все были такие же инструменты, как те, которые используют врачи в больницах для хирургических операций, вот только врачи оперировали людей, а Папаша Упрямец – свинью.
Когда Папаша Упрямец протирал ватным тампоном, пропитанным йодом, кожу с внешней стороны яичек, он четырьмя пальцами держал верхнюю часть скакательного сустава задних ног, а указательным пальцем удерживал низ яичек, натягивая на них кожу. Потом скальпелем разрезал кожу и белую мембрану двух яичек, выдавил одно из них, а потом крепко вцепился в него, вытянул наружу и отделил семенной канатик от кровеносного сосуда. Со вторым яичком он проделал то же самое, а после кастрации смазал все йодом.
Весь процесс занял всего несколько минут. Лань Цзилинь, вытаращив глаза, смотрел с открытым ртом на четкую и аккуратную работу Папаши Упрямца. Поросенок тоже посодействовал, в сам момент кастрации он не орал, даже казалось, что он доволен и получает удовольствие.
Лань Цзилинь не удержался и спросил: А евнухов во дворце так же кастрируют?
Папаша Упрямец не ответил, молча дал ему знак отнести в свинарник уже кастрированного поросенка.