Снова больно — в груди будто дыра зияет, но я стою, не шевелясь, потому что мне нравится просто смотреть. И слушать. Быть частью чего-то, к чему и он причастен. На секунду ощущать себя его женщиной, защищенной и желанной.
Он восхитительно чувствует музыку. Виртуозно перебирает пальцами и курит. Порочный — само пламя. Люблю запах его одеколона и горечь его сигар.
Когда хмурится, когда язвительно смеется, когда жесток или, напротив, мягок — мой.
Кровь вскипает, и я чувствую, как на лбу выступает испарина.
Он не для меня. Я — просто человек. Меня снедает ледяной страх, пустивший холодные шипы — и сразу холодеют руки.
Меня бросает до в жар, то в холод. И только музыка спасает, выдергивает из водоворота чувств, отрезвляет.
Нейл заканчивает арию. Звучит последняя нота.
Он выбрасывает окурок, тянется к бутылке и развязно пьет. Даже это проделывает красиво, словно демон-искуситель.
— Знаешь, что это, Митчелл? — спрашивает, возвращая бутылку на пол.
— Греза моих надежд, — на удивление мой голос не дрожит. — Ария влюбленного Фернандо из «Раненного сердца».
— Эмилин научила меня играть. Эта песня подходит к случаю, тебе не кажется?
Я стискиваю зубы, и из меня вдруг зло вылетает:
— Эмилин вам сестра или нет?
— Или нет.
Понятно.
Насколько давно они «не брат и сестра» и насколько тесны их «родственные чувства»? И что за тайны скрывает семейство Хэмилтонов? Если Эмилин не дочь старого лорда, то почему он воспитал ее, как родную? И что заставило его скрывать это от лорда Лесли?
— Она влюблена в тебя!
— Я тоже ее люблю, — произнес он, поворачивая голову и внимательно глядя в мое лицо: — Ты встряла между нами, Митчелл. Я как раз собирался отнять ее у Лесли и сделать своей. Ей уже восемнадцать, и она очень хороша.
Снова ледяная улыбка на его губах. Ничего не выражающая и жестокая. А алый взгляд внимательно следит за мной, ноздри раздуваются.
— Значит, вам было бы выгодно избавиться от метки, — смаргиваю дурацкие, не пойми откуда взявшиеся, слезы.
— Нет. Выгодно мне было бы, наконец, скрепить нашу связь, Митчелл, но ты ужасная недотрога. Не справилась с простой задачей — сделать мне приятно. За что тебя Лесли ценил, вообще?
Нейл поднялся, схватил бутылку за горлышко и подошел ко мне так близко, что я прижалась спиной к косяку двери. Глядя мне в глаза, без эмоций, развязно сделал пару глотков, а затем усмехнулся:
— Не спиться?
— Вы были у лорда Флеминга и… Лесли?
— Переживаешь за своего герцога, Митчелл? — и снова усмешка. — Мы всего лишь поговорили… хотел его отделать, признаюсь. Каждый палец бы ему сломал, которым он тебя трогал.
Снова глоток из горлышка — глаза Нейла сверкают пороком.
— С тобой я стану монахом, — склоняется, пошатываясь, и упирается рукой в стену над моей головой: — Знаешь, Митчелл, я тебя ненавижу. Ты — худшее, что случилось в моей жизни.
— Это очевидно.
— Да неужели?
— Мне очень жаль, что так получилось. Вы заслуживаете другого…
— Ну да. А ты чего заслуживаешь? Согревать постель своего герцога?
— Я была в него влюблена, теперь — нет.
Мышца на лице Нейла дергается, он хмурится.
— Что же так отвратило?
— Он использовал меня и угрожал моей семье. Я не дура, господин Олсен. Что бы вы ни думали обо мне…
— Заткнись, Митчелл… — он склоняется еще ниже.
Выпивка плескается в бутылке.
— …я думаю, что ты самая лучшая женщина, которую я только встречал.
— Не пойму, господин Олсен, — а вот теперь мой голос дрожит, и это не скрыть: — Я — лучшее или худшее. Ясно, что вам и на трезвую голову сложно с этим разобраться…
— Ой, Митчелл… — он тихо смеется, — какая ты правильная. Я пьян, и что с того?
Ты очень сексуальный даже сейчас… умеешь блистать из жгучей темноты, из самого мрака.
— Это вредно.
— Воздержание — вот, что вредно. Ответь мне, Митчелл, — и он вдруг потянулся, поправил распущенные волосы у моего лица, — ты и правда хочешь, чтобы я оставил тебя в покое?
Вскинул черные ресницы, пронзая меня внимательным взглядом.
Сердце в груди болит. Стискиваю пальцы, впиваюсь ногтями в ладони. Дыхание учащается, и я понимаю, что снова разревусь. Пытаюсь сбежать, вывернуться из-под его руки, но Нейл хватает за рубашку, не давай уйти.
— Э, нет, малышка. Я задал вопрос.
— Да, хочу. Хочу! Ясно?
— Ясно, чего завелась?
— Не завелась я, — дергаюсь, но он не отпускает, а лишь насмешливо наблюдает.
— Когда все закончится, Митчелл, катись куда угодно. Так уж и быть.
Я замираю. Внутри холодеет сердце — я задушено тяну воздух.
— Куда угодно?
— Конечно.
— А метка?
— Не пытай меня на ночь глядя. Утром.
— Но…
— Утром, малыш, — он вдруг прижался губами к моему лбу, вдохнул мой запах: — Сладких снов, моя детка. До завтра.
Он пошел к лестнице, и я пискнула вдогонку:
— И тебе спокойной ночи… Нейл.
Он лишь вскинул вверх руку, потрясая пальцами.
Глава 23
— Эви! Э-э-в-и-и! — нараспев протянула Лиз, запуская пятерню мне в волосы и раскачивая мою голову из стороны в сторону: — Проснись! Ты это видела?
Я приподнялась с подушки, сонно простонав. Я смогла уснуть только под утро и жутко не выспалась, но слишком восторженные вопли сестер заставили меня проснуться.
— Это что еще за…? — Я резко села в постели, смахивая с лица растрепанные волосы.
Лизабет и Мэри вальсировали по комнате, приложив к груди красивые платья.
— Смотри, что нам принесли утром, Эви, — произнесла Лиз с придыханием: — От господина Олсена!
— И для тебя есть, — Мэри плюхнулась на кровать рядом со мной: — Мы не открывали.
Нервно заправляя за уши пряди волос, я поднялась и прошагала к запечатанной круглой коробке и с волнением сняла крышку. Подцепив двумя пальцами красивое строгое платье, поджала губы. Сестры возникли за моей спиной, издавая вздох восхищения.
В этот раз Нейл учел мой вкус. Он думал обо мне. Серое платье с белым воротничком и манжетами — отличное решение для Эвелины Митчелл. Для той, кем я была всего секунду назад.
А сейчас на сердце появилась странная тоска. Потребность не отдаться Нейлу — нет, скорее, обнять его и утонуть в этих объятиях, почувствовать под пальцами его тепло. Я прикрыла веки, увязнув в этом ощущении, как неожиданно в дверь постучали.
— А-ну, цыц! — шикнула я на хихикающих сестер, а затем с колотящимся сердце открыла, и все в груди заледенело: — О, господин Грейм, — пролепетала растерянно и даже огорченно, почему-то ожидая увидеть другого человека.
Руку, в которой я держала платье, спрятала за спину, будто стыдясь того, что все узнают, насколько сильно оно мне понравилось.
— Доброе утро! — в свойственной цинично-вежливой манере произнес камердинер. — Хотел убедиться, что вы не станете избавляться и от этих вещей.
— Не стану, — и я покусала нижнюю губу, пытаясь скрыть неловкость.
— Замечательно. Господин Олсен приглашает всех на завтрак.
— Господин Грейм, — я перемялась с ноги на ногу, — те вещи, которые ваш хозяин купил для меня раньше…
— Которые вы выкинули, — уточнил камердинер с легкой улыбкой, — в окно?
— Да…
— Которые, сказали, что никогда не примите?
— Да, эти, — раздраженно прорычала я и немного прикрыла дверь, чтобы не слышали сестры: — Я могу взять оттуда что-нибудь?
— Хм, — Грейм был озадачен. — Вам снова что-то не понравилось?
— Понравилось, но… — как же объяснить, — сегодня мне хочется надеть что-то алое.
— Алое? Хм-м. Да, там было что-то такое.
Раз уж Нейл учитывает мой вкус, то я могу учесть его. Разве так сложно надеть то, что ему нравится? И это не попытка сблизиться, это просто ответная любезность. Несмотря на то, кто он, его поступки по отношению к моей семье очень благородны и щедры. И мне до боли в груди хочется сказать ему «спасибо» вот так, признав то, что я могу идти на уступки, если и он делает это.
— Отличный выбор, — взгляд Грейма подобрел, в нем впервые промелькнули эмоции: — Я принесу.
Красное платье — это довольно смело для Эвелины Митчелл, которая всегда предпочитала пастель и деловой тон. Это платье чудовищно облегало талию, бедра и грудь. Оно делало заучку Митчелл настолько женственной, что прежде, чем спуститься в столовую, я долго вертелась у зеркала. Тугой ворот скрывал даже шею, но мягкая ткань прорисовывала каждый изгиб.
Прогнав сестер на завтрак, я еще некоторое время стояла, облокотившись на туалетный столик. В голове билось снова и снова: «Я тоже ее люблю… Ты встряла между нами, Митчелл». Что ж, так даже лучше. Это сразу делает любые близкие отношения между нами невозможными.
Я вошла в столовую, когда все уже расселись по своим местам, а Нейл сидел во главе, как радушный хозяин. Одет с иголочки, чистюля. Волосы собрал в низкий хвост, зачесав их почти гладко, отчего линия подбородка казалась безупречно острой, а губы невероятно чувственными. Но непокорные густые волосы все равно вились, и я невольно улыбнулась. Какой же дерзкий ты, Нейл Олсен!
Ему первому открылся вид на безобразие, которое я с собой сотворила, поэтому, едва он поднес чашку с горячим кофе к губам и поднял на меня взгляд, его алые глаза неподвижно застыли. Губы поджались, а кадык дернулся — его рука неожиданно ослабела, выпуская чашку. Послышался звук разбившегося стекла, а следом Нейл подскочил, шипя и отряхиваясь. Его стул с грохотом упал на спинку, кофе потекло со стола на пол, и дракон сердито рявкнул:
— Митчелл!
Грейм с каменным лицом поднес ему салфетку, которую он зло выдернул и принялся стряхивать капли кофе с темного жилета.
Я растерялась. Озадаченные лица моих родителей были обращены в мою сторону. Блинчик, пропитанный клубничным вареньем, предательски упал в тарелку с вилки отца.
— Прошу прощения, — смертельно краснея, пролепетала я, разворачиваясь: — Я переоденусь.
И я бросилась к лестнице, чувствуя, что меня душат слезы. Какой опрометчивый поступок, Эви! Разве ты не знаешь, что тебе не идет все это? Такому синему чулку не может быть к лицу что-то настолько легкое и безмятежное! Это все подошло бы Эмилин Хэмилтон, не мне! Наверняка, я выгляжу смешно в попытке быть красивой!