На одной из берлинских улиц завал оказался особенно прочным. Из железа, из стали, из каменных плит возвели здесь завал фашисты. Штурмовала завал пехота. Не прорвались вперед стрелки. Лишь гибнут в атаках зазря солдаты. Подошли к завалу советские танки. Открыли огонь из пушек. Пытаются пробить проход. Нет достаточной силы в снарядах, в танковых пушках. Стоит, как стена, завал. Преградил он дорогу пехоте, танкам. Застопорилось здесь продвижение.
Смотрят солдаты, пехотинцы, танкисты на железо, на камни, на сталь:
— Подрывников бы сюда, саперов.
И вдруг словно бы кто-то подслушал солдат. Видят они: к завалу ползет сапер. Ползет, тащит взрывчатку, бикфордов шнур. Вот привстал. Переждал. Пригнулся. От дома к дому перебежал. Вот снова ползет по-пластунски.
Впились солдаты в него глазами. Каждый удачи ему желает. Подобрался взрывник к завалу. На одну из каменных плит поднялся. Лег на плиту. Кладет под плиту взрывчатку. Уложил. Шнур протянул бикфордов.
Следят за сапером солдаты. Что за чем последует, точно знают. Вот сейчас бикфордов шнур подожжет боец. Заспешит по шнуру огонек к взрывчатке. Быстро спрыгнет с плиты сапер. Отползет побыстрей от завала. Дойдет огонек до цели. Сотрясется завал от взрыва. Возникнет в завале брешь. Сквозь брешь и рванутся вперед солдаты.
Так и есть. Вот вынул спички боец из кармана. Вот высек огонь. Вот подносит огонь к шнуру. И вдруг. Вскинул сапер руками. Упал на плиту и замер. «Убит!» — пронеслось.
Но нет. Шевельнулся солдат.
— Братцы, да он не убит. Он ранен.
Шевельнулся взрывник. Голову чуть приподнял. Посмотрел на плиту, на шнур. Что-то, видать, прикинул. Двинул рукой, потянулся к спичкам. Вот снова в руках у него коробок. Вот силится высечь огонь солдат. Чиркнул спичкой. Да силы малы. Не зажглась, не вспыхнула сера. Опустился вновь на плиту сапер.
Видят солдаты — плита краснеет. Теряет и силы боец, и кровь. Но нет, не сдается солдат. Снова потянулся к спичкам. Снова в руках у него коробок. Чиркнул спичкой. Горит! Тянет спичку к шнуру, дотянулся. Побежал к взрывчатке дымок, закурился змейкой.
— Прыгай, прыгай! — кричат солдаты саперу.
Лежит на плите сапер.
— Прыгай! Прыгай!
И только тут понимают солдаты — нет сил у сапера спрыгнуть.
Лежит на плите герой.
Грянул взрыв многотонной силой. Взлетели в небо плиты и камни. Открылся проем в завале. Устремились в него солдаты.
Вечная память отважным. Вечная слава храбрым.
Рядовой Михаил Панкратов только-только был призван в армию. Провожают его родители.
— Не опозорь наш солдатский род, — сказал отец Павел Филиппович.
— Пусть храбрость в бою не покинет тебя, — сказала мать Прасковья Никитична.
Излишни родительские наставления. Горд за судьбу молодой солдат. Рвется скорее сразиться с фашистами.
Бежит эшелон на запад. Гудит паровоз на подъемах. Колеса стучат на стыках. Лежит солдат на вагонных нарах, о делах боевых мечтает. Вот гонит он, вот бьет он врага, разит огневым автоматом. Вот смело идет в разведку, тащит назад «языка». Вот первым бросается в наступление, врывается первым в неприятельский город-крепость, гвардейское знамя вздымает к небу. Мечтает солдат о подвигах. Скосит глаза на грудь — грудь в боевых наградах. Торопит судьбу солдат.
— Быстрее, быстрее, — кричит паровозу.
— Быстрее, быстрее, — кричит вагонам.
Несутся один за одним километры. Пробегают мимо поля, леса, города и села.
Вот бы попасть под Берлин, на Центральное направление — лелеет мечту солдат. Улыбнулась судьба солдату — попал на Центральное направление, в армию, шедшую на Берлин.
Рад безумно Панкратов такой удаче. Срочно пишет письмо родителям. Пишет не прямо, время военное — прямо писать нельзя, пишет намеком, однако понять нетрудно, что на Центральном солдат направлении. «Ждите вестей из Берлина», — кончает письмо Панкратов.
Отправил письмо. Опять о делах боевых мечтает. Вот вступает солдат в Берлин. Вот с победой дома его встречают.
Дождался Панкратов великого дня. Рванулись войска в наступление.
Но что такое?! Ушли войска. Однако задержалась рота Панкратова.
Панкратов и другие бойцы к старшине:
— Что же такое, Кузьма Васильевич?
— Тихо, тихо, — сказал старшина. Голос принизил, ладонь поднес к губам. — Особое будет для нас задание.
И верно. Прошел день, посадили бойцов на машины. Глотнули бензин моторы, покатили вперед машины.
Сидят в кузовах солдаты. Довольны судьбой солдаты. Честь им оказана — особое им задание.
Намотали колеса версты, подкатили машины к огромному полю. Сиротливо, безлюдно поле, изрыто воронками, истерзано ранами.
— Слезай, — прозвучала команда.
Спустились с машин солдаты. Построил бойцов командир:
— Товарищи, — кинул рукой на поле.
— Что бы такое? — гадают солдаты. — Может, секретный объект на поле? Может, завод или штаб подземный?
— Товарищи бойцы, — повторил командир. — Мы получили почетное задание — вспахать и засеять поле.
Все так и ахнули.
— Вот так почетное! Вот так задание!
Однако приказ есть приказ. За работу взялись солдаты.
Но не успокоился Панкратов, вместе со всеми ропщет:
— Вот так попал на Центральное направление! Что же домой я теперь напишу? Что же сообщу родителям?
В эту минуту и оказался рядом с Панкратовым старшина. Посмотрел старшина на молодого солдата, сказал строго:
— Так и напишешь. Не там, — показал на запад, туда, где догорали бои за Берлин, — а тут и есть центральное направление. Не для смерти и боя родились люди. Жизнью и миром велик человек.
Притих, умолк Панкратов. Притихли другие солдаты.
Вонзились плуги в весеннюю землю. Радость жизни навстречу брызнула.
Ворвались войска в Берлин. Пробивают дорогу к центру. А в это время другие части с севера, с юга обходят город. Окружают они Берлин. Наступают навстречу друг другу два фронта — 1-й Белорусский и 1-й Украинский. Рвутся солдаты к победной встрече. В первых колоннах идут танкисты.
Бывшие лейтенанты Петр Еремин и Василий Дудочкин, в 1942 году они принимали участие в окружении фашистов под Сталинградом, давно уже не лейтенанты. Майоры они.
Повзрослели. Закалились. Оба в наградах. Словом, бойцы бывалые.
Всякое было за эти годы. Сводила судьба друзей. Разводила. Смерть проходила рядом, рядом совсем дышала. Нелегок их ратный путь. То вместе они сражались. То снова по разным фронтам и армиям.
Вот и сейчас. Служил Еремин во 2-й гвардейской танковой армии на 1-м Белорусском фронте у маршала Жукова. Служил Дудочкин в 4-й гвардейской танковой армии на 1-м Украинском фронте у маршала Конева.
Мечтали друзья вместе войну закончить. А нынче ищи солдата в поле.
Обходят войска Берлин. Пробивают дорогу танки. Все ближе, все ближе к заветной цели.
И вот 25 апреля в 12 часов дня сомкнулись войска за Берлином. Схвачен Берлин в «мешок».
Бросились танкисты навстречу друг другу. Радость бушует в людях. Бежит Еремин. Бежит Дудочкин. Бывают же в жизни порою встречи.
— Петя!
— Вася!
Метнулись оба. И жмут в объятиях один другого. До слез. До боли. Вот это встреча!
А рядом двое. Совсем безусых. Два лейтенанта. Бегут друг к другу.
— Григорий!
— Паша!
— Как мы с тобой тогда, у Волги, — сказал Еремин.
И вдруг то поле под Сталинградом, тот снег пушистый, тот день великий встревожил память. Стоят майоры, и снег пушистый перед глазами.
Подбежали лейтенанты друг к другу, расцеловались.
— Григорий!
— Паша!
Вдруг оба видят: стоят майоры. Стоят и смотрят. Смутились лейтенанты. Зарделись оба.
И отвернулись тогда майоры. Зачем смущать им лейтенантов.
А слева, справа сюда сходилось все больше силы, все больше стали.
Берлин отрезан. Фашизм в капкане.
Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды.
Район Шпандау. Живет здесь Клаус. Спокоен Клаус. На фронте не был.
И фрау Клаус спокойна тоже. Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды. При чем здесь Клаус? Он мирный житель. Другие будут за все в ответе.
И дети тоже совсем спокойны.
Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды. Он чист, как ангел.
Спокойны дети. Спокоен Клаус.
Кругом в Шпандау идет сраженье. Вдруг грохот рядом. Снаряд со свистом в окно ворвался. Взрыв дернул стены. Осели стены.
Уцелела чудом каким-то фрау. Сохранились чудом каким-то дети.
А Клаус рухнул. Лежит, а рядом лежит осколок. Взял в руки Клаус. На срезы глянул:
— Из нашей стали…
Сказал и умер.
Йозеф Клаус на фронте не был. Он мирный житель. Ковал железо. Точил снаряды.
За что ж, скажите, конец столь дикий?
Рыдают дети. Рыдает фрау.
Берлин в апреле. Район Шпандау.
На одной из берлинских улиц остановилась походная кухня. Только что затихли бои. Еще не остыли от схваток камни. Потянулись к еде солдаты. Вкусна после боя солдатская каша. Уплетают за обе щеки солдаты.
Хлопочет у кухни Юрченко. Сержант Юрченко — повар, хозяин кухни.
Хвалят солдаты кашу. Добрые слова приятно сержанту слушать.
— Кому добавки? Кому добавки?
— Ну что ж, подбрось, — отозвался ефрейтор Зюзин.
Добавил Юрченко Зюзину каши. Снова у кухни возится. Вдруг чувствует Юрченко, словно бы кто-то в спину солдату смотрит. Повернулся — и в самом деле. Стоит в подворотне ближайшего дома мальчонка с ноготок, на Зюзина глазами голодными смотрит.
Сержант поманил мальчишку.
— Ну-ка ступай сюда.
Подошел тот к солдатской кухне.
— Ишь ты, неробкий, — бросил ефрейтор Зюзин.