Остров для родной матери
1Страх порождает чёрных демонов
Не иначе, вчерашнее утро получило сегодня новое рождение. Всё повторялось в точности. Унылый мелкий дождь зарядил, едва я вышел за ворота. Возвращение за зонтом. Моя постыдная спешка. Невозмутимо вышагивающий позади Широно…
— К вам посетитель, Рэйден-сан, — уведомил секретарь, едва я переступил порог. — Ждёт в общей приёмной.
— Благодарю, Окада-сан.
Если ко мне снова заявился сосед-горшечник… Нет, не горшечник.
— Я велел тебя явиться в Час Лошади! А ты когда пришёл?
— Умоляю сжалиться…
— Иди вон отсюда! Вернешься, когда назначено.
— Прошу, простите!
Кажется, Мэмору стоило немалого труда заставить себя опуститься передо мной на колени. С чего бы это? Какой-то разносчик… Ничего, справился. Опустился. Ткнулся лбом в пол.
— Не гоните, прошу! Я пришёл с заявлением. Она ушла!
— Кто ушёл? Кто пришёл?
— Я пришёл! А она ушла!
— Она? Да кто же это?!
— Она… Он… Дух моей покойной матушки!
— Следуй за мной.
Надеюсь, я ничем не выдал волнения, пока шёл по коридору, даже не проверяя, следует ли за мной Мэмору. Без спешки расположился за столом в своём кабинете. Выдержал паузу, не глядя на разносчика и лишь краем глаза следя за устраивающимся в углу Широно. Всё, слуга готов записывать. Потянуть время? Помучить Мэмору ожиданием? Это бывает полезно — проверял не раз. Вон, разносчик уже весь извертелся на циновке для посетителей.
Ладно, достаточно.
— Приступим. Назови себя.
— Мэмору я! Мэмору с Малого спуска! Разносчик тофу!
— Позавчера ты приходил с заявлением о фуккацу. Утверждал, что ты — Котонэ, мать Мэмору в его теле.
— Не было фуккацу! Не было! Она вас обманула!
— Не нужно так кричать.
— Простите…
— Допустим, ты действительно Мэмору…
— Мэмору я! Кого хотите, спросите…
— Не сметь перебивать дознавателя!
— Простите, виноват…
Интонации? Тембр? Вроде, мужские — с поправкой на общую тщедушность Мэмору. Старушечьи шепотки, смешки? Нет, ничего такого. Хочется ли мне есть? Хочется, но не слишком.
— Допустим, ты действительно Мэмору. Допустим, ты говоришь правду, и позавчера твоими устами говорил дух твоей покойной матери…
— Моими — чем? Ох, простите, молчу, молчу…
— Допустим, всё так и есть. А теперь объясни мне, Мэмору с Малого спуска: каким образом дух твоей матери оказался в твоём теле, если фуккацу не было?
— Он… она… Её дух… Он это… овладел мной! Я ничего не мог сделать! Ничего сказать! Она за меня ела, ходила, говорила… Это не я вас обманывал — про фуккацу! Это всё она! Моя матушка. Хотела подлецом меня выставить, убийцей!
Я покосился на Широно. Его кисть так и летала над листом бумаги.
— Допустим. Почему же дух матери вселился в тебя? Почему хотел очернить?
Мэмору засопел, опустил взгляд.
— Не ладили мы с матушкой. Ругались часто. Вот, видно, и затаила на меня зло. Явилась после смерти и это… Вселилась. Чтобы жизнь мне портить! Знаете, как страшно было?!
— Не сомневаюсь. А теперь она где?
— Ушла! Как есть ушла! Нет её больше! Испугалась!
— Испугалась? Чего?
— Вас!
— Меня?
Я чуть умом не тронулся.
— Вас! Как услышала вчера, что обман ей с рук не сойдёт, так и оставила меня в покое! Тысяча благодарностей! Избавили вы меня от неё, зловредины…
— Дух твоей матери устрашился наказания за сокрытие фуккацу?
— Как есть устрашился! Вы бы, небось, меня в ссылку на север, в голодные края отправили? За обман, да? Или на Остров Девяти Смертей, где все с голоду пухнут? Вот она и испугалась! Помирать в моём теле второй раз? Нет уж, дураков нет! Сбежала, мерзавка, ищи-свищи! И фуккацу никакого не было. Я матушку не убивал — она сама утонула! Я её спасти хотел, да не успел…
Дознаватель Рэйден, гроза мстительных духов? Отлично звучит, спору нет! А я-то прикидывал по дороге в управу, какое назначить старухе наказание за сокрытие фуккацу. Учитывая, с одной стороны, добровольную явку, а с другой — попытку обмана. Штраф? Общественные работы сроком от полугода до года, если штраф не сможет выплатить? Порку плетьми? Если порку, то прилюдную или нет?
Но уж всяко не ссылку, тем более на Остров Девяти Смертей. Только откуда Мэмору и его матери об этом знать? Я в своё время тоже не знал. Правду говорят: страх порождает чёрных демонов[15]!
— Значит, дух ушёл?
— Ушёл!
— Теперь мне придётся провести повторное дознание, чтобы удостовериться: ты — это действительно ты, Мэмору с Малого спуска.
— Воля ваша, только это я и есть.
— Вот и выясним, так ли это.
— А когда выяснять-то будете? Прямо сейчас? А у вас поесть чего-нибудь не найдётся? А то с утра ни крошки во рту… Она всё жрала, а мне как не в себя. Морила меня, соки пила…
— Тут тебе не харчевня!
— Ну, может…
— Пошёл отсюда! Когда надо, тогда и выясню!
— А всё-таки…
— Чтоб духу твоего здесь…
Разносчика как ветром сдуло. Может, я и правда гроза духов? Нет, не стоит себе льстить. Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, постепенно замедляя дыхание. Живот отпускало с неохотой.
Отпустило.
— За мной, — приказал я Широно, вставая.
2Это началось сразу?
Если горшечник не идёт к дознавателю, дознаватель сам идёт к горшечнику. Идёт? Бегом бежит! Нетерпение и азарт гнали меня вперёд не хуже шайки грабителей, преследующих запоздалого прохожего. К ним присоединилась злость — нахлестывала плетью по спине, добавляла прыти.
Длинноногий Широно едва не отстал.
Дождь прекратился, но едва закончились мощёные улицы, под ногами принялось хлюпать да чавкать. Пришлось замедлить шаг: сандалии скользили в грязи, того и гляди, в лужу шлёпнешься. И как только Широно в своих чудовищных гэта ухитряется не падать, даже не оскальзываться? Прикажу, пусть и меня научит…
Горшечник никуда не денется, уговаривал я себя. Допрошу его чуть позже — какая разница? Но сердце плевать хотело на доводы рассудка. В итоге мне с немалым трудом удалось их примирить на срединном пути: буду спешить, но не сломя голову.
До Малого спуска я добрался быстро: ещё Час Лошади не пробил. Заставил себя остановиться у поворота, перевести дух. Негоже дознавателю заявляться к свидетелю, храпя как загнанная лошадь!
Ну вот, порядок. Можно…
Я едва успел увернуться от нагруженной горшками тележки-двуколки, неожиданно возникшей из-за угла. Впору было решить, что некий злоумышленник нарочно подкарауливал здесь Торюмона Рэйдена, чтоб опрокинуть в грязь!
Тележку резво толкали два работника, коренастых и кудлатых, похожих друг на друга как близнецы. Близнецы и есть. Даже одеты одинаково: серые куртки, штаны цвета окружающей грязи. Не так заметно, когда запачкаешься.
— Простите, господин, простите! Тысяча извинений! Они не нарочно, господин! Просто болваны! Прут не глядя… Вот я вас, косоруких! Да кланяйтесь же, дурачьё! Просите прощения!
Позади работников приплясывал, заламывая руки, хозяин тележки — судя по одежде, торговец средней руки. Близнецы, запоздало вняв словам хозяина, тоже принялись кланяться и бубнить извинения. Оставленная без присмотра тележка, не успев ткнуться ручками в землю, попыталась скатиться назад, под уклон, но далеко не укатилась: левое колесо наехало на ногу одному близнецу, правая ручка чувствительно въехала под дых другому.
Оба дружно заорали.
Хозяин всплеснул руками, разрываясь между двумя необходимостями: обругать бестолковых работников и продолжить извиняться перед господином. С трудом сдержав смех, я махнул ему рукой — извинения приняты, катитесь своей дорогой! — и, обогнув злополучную тележку, направился к дому горшечника, до которого было рукой подать.
Судя по содержимому тележки, тщательно переложенному соломой, Сэберо только что заключил неплохую сделку, продав едва ли не половину товара, который я видел у него во дворе.
— Доброго дня, господин! Ваш приход — большая честь!
Я нашёл горшечника на заднем дворе, возле печи для обжига, из которой Сэберо выгребал скопившуюся золу. Завидев меня, он мигом вскочил, отряхнулся, окутавшись, словно демон из ада, облаком невесомого пепла.
— Добрый день, Сэберо. Помнишь, что ты говорил в управе?
— Конечно помню, господин! Я к вашим услугам!
— Хорошо. У меня к тебе возникли вопросы.
— Прошу в дом, господин! Что знаю — всё отвечу, не сомневайтесь.
В дом я не пошёл, расположившись на веранде. Сэберо суетился, стараясь угодить: притащил вышитую подушку — мне, две циновки — себе и Широно. Предложил заварить чаю, но я отказался. Угодливость Сэберо мне не нравилась. Пытается задобрить дознавателя? Я не раз имел возможность убедиться: так ведут себя те, кому есть, что скрывать.
Но иногда — просто с перепугу и от чрезмерного почтения. Архивариус Фудо любит говорить, что почтение чрезмерным не бывает, но тут я позволю себе с ним не согласиться.
— Ты говорил, после смерти матери твой сосед Мэмору начал больше есть? И по временам заговариваться?
— Так и есть, господин! Чистая правда.
— А когда это с ним началось?
— Так я уже сказал: после смерти его матушки!
— Это началось сразу? Сразу после того, как его мать утонула?
Сэберо наморщил лоб.
— Дайте-ка вспомнить… Нет, не сразу. Точно, не сразу! Дней через десять… Или больше? Не помню точно, уж простите.
Очень интересно!
— Мэмору с матерью ладил? Или нет?
— Ну как это, господин дознаватель? Чтоб с родной матушкой и не поладить?
А сам в сторону смотрит, взгляд отводит.
— Не врать мне!
Я с маху хлопнул ладонью по доскам веранды. Звук вышел что надо. Хлипкая веранда сотряслась, горшечник аж подпрыгнул:
— Простите, господин, простите! Ну, не то чтоб совсем ладил…
— Точнее, Сэберо! За ложные свидетельства знаешь, что бывает?! Я ведь всё равно дознаюсь.
Ну да, на то я и дознаватель. Иногда полезно дать волю чужому воображению: человек сам себе таких кар напридумывает, каких отродясь не заслужил. Ну что, горшечник, представил, что тебя ждёт, если врать станешь?
— Слушаюсь, господин! Неладно Мэмору с матушкой своей жил, ох, неладно… Все в окру́ге знали, все соседи… И я знал. Только молчали. Не лезли. Это ж их дело? Семейное? Верно?!
Я сделал непроницаемое лицо, ничем не давая понять, согласен я со словами Сэберо или нет. И он сорвался: заговорил, заторопился, сбиваясь и брызжа слюной от усердия:
— Уж не знаю, с чего у них всё началось… Поссорились они. Крепко! Мэмору, в смысле, с матушкой его. С год назад, вроде… Точно, с год! Мы все слышали, как они друг на друга орут. Так рассорились, что и не помирились больше. До самой её смерти, да!
Сэберо судорожно сглотнул, дёрнув кадыком.
— А потом Котонэ заходить перестала. К соседям, в смысле. Ко мне, к Эйта, к остальным. Раньше-то она часто… Когда по делу, а чаще так просто. Ох, языкатая была! Вредная! Вы уж простите, господин. Нехорошо так о мёртвой, но вы ж велели — всю правду. Вот я и…
Заискивая, он искал взглядом моего одобрения. Я по-прежнему сохранял бесстрастный вид. Хотелось надеяться, что сейчас я хоть немного походил на господина Сэки в те моменты, когда начальство вело дознание.
Не дождавшись поддержки, Сэберо тяжело вздохнул:
— Перестала, значит, заходить. То ли сын её запирал, то ли сама на нас всех зла была…
— За что?
— Что не вмешались, сына не пристыдили. Её сторону не взяли. А кому оно надо, в чужие ссоры влезать? Никому не надо! Через время видим — исхудала Котонэ. И чем дальше, тем больше. Нищенки на базаре, уж простите, краше выглядят. Может, заболела, думаю? Мало ли? А потом слышно стало, как она ночами воет! Страшно так, жалостно…
Он дёрнул себя за левый ус:
— Еды у сына просила. А тот или не отвечал, или кричал: нету, мол! Нету для тебя еды! А сам-то ничего, не голодал. И жена его, и сынок…
— Так что ж он её, голодом морил? — не выдержал я. — Родной сын?!
— Морил, ещё как морил! — Сэберо непонятно почему усмотрел в моих словах поддержку и обрадованно закивал. — Не знаю, как она год продержалась-то! Видно, всё-таки давал ей что-то, малость малую… А может, парнишка украдкой подкармливал…
— Внук, Арэта?
— Ну да, он самый. Он-то бабушку любил, это точно…
— А Асами?
— А что Асами? Нет, она мужа всегда боялась. Что скажет, то и делает.
— Значит, сын морил мать голодом. И что дальше?
Не давать матери еды — или почти не давать — это ведь не убийство? Могла, в конце концов, по соседям побираться, на базаре попрошайничать, воровать, властям на сына пожаловаться… Нет, не убийство. Значит — никакого фуккацу. Такой, значит, Остров Девяти Смертей внутри одной семьи, одного дома. Личный Остров для родной матери.
Меня передёрнуло. Очень надеюсь, что это не отразилось на моём лице.
— А что дальше? Дальше он на речку её повёл — мириться. Это сам Мэмору так потом рассказывал. Врал, думаю, но точно не скажу. Может, и правда? А она возьми и утони… Толкал он её, не толкал — кто теперь дозна́ется?
— Я дозна́юсь. Это всё?
— Всё, господин. Клянусь, ничего не утаил!
То ли Мэмору устал ждать, пока мать помрет от голода, то ли всё же опасался возможного фуккацу — мало ли?! — и решил подстроить дело так, чтобы мать сама упала в реку и утонула. И в итоге просчитался. Или не просчитался?
«Десять дней или больше…»
Кажется, пришла пора наведаться в обитель Вакаикуса.
3Свидетельство истинной святости
С визитом в обитель у меня не вышло. Посыльный юркой ящеркой выскользнул из ворот Правительственного квартала, когда я поравнялся с ними и совсем уж собрался пройти мимо. До управы рукой подать, но делать мне там было совершенно нечего. Незаконченное дознание ждало завершения, вопросы без ответов жгли язык. Сейчас я нуждался в советах святого Иссэна, как никогда раньше.
Но судьба и господин Сэки решили иначе.
Увидев меня, посыльный просиял: воистину, и собака натыкается на столб[16]! Теперь не нужно бить ноги, с языком на плече искать дознавателя Рэйдена непонятно где.
— Рэйден-сан! Господин Сэки велел вам передать! Он ждёт вас у себя с докладом в начале Часа Овцы[17]!
Резко остановившись, я ощутил себя той самой собакой, налетевшей на столб. Всеми мыслями и чаяниями я был уже в обители Вакаикуса, излагал историю этого дела, выслушивал мудрые советы…
Но с начальством не поспоришь, особенно если у тебя их два.
— Да, я понял.
Пришлось идти в управу. Час Лошади уже пробил, до начала Часа Овцы оставалось не так много времени. Раз не удалось навестить святого Иссэна лично, напишу ему записку. Кратко изложу всё самое существенное и спрошу совета. Пусть назначит время, когда мне к нему явиться, или ответит письмом — как сочтёт нужным.
Закончив писать, я вложил послание в бамбуковый футляр и вручил его Широно.
— Быстро отнеси это в обитель Вакаикуса святому Иссэну. Дождись ответа и сразу ко мне. Всё ясно?
— Да, господин.
«Господин»? А ведь верно! Он… она ни разу…
— Стой! Дай сюда письмо.
Я торопливо сделал приписку внизу послания и вернул письмо Широно.
— Теперь иди. Поспеши!
Далёкие удары храмового колокола, возвещавшие начало Часа Овцы, застали меня в приёмной господина Сэки.
— Рэйден-сан? Ваша точность делает вам честь. Надеюсь, с делом, которое вы ведёте, всё обстоит так же хорошо, как с вашей пунктуальностью. Отчёт готов?
Можно подумать, он не заметил, что я заявился к нему с пустыми руками. Карп, высунувшись из волн на стене, наблюдал за мной с насмешливым интересом: как-то я буду выкручиваться, не оправдав высоких ожиданий?
Выкручиваться я не стал.
— Виноват, господин Сэки! — я ткнулся лбом в пол. — Дознание ещё не закончено.
— Я был о вас лучшего мнения, Рэйден-сан.
— Виноват!
— Вы тянете с вердиктом третий день!
— Я достоин самого сурового наказания!
— Это уж мне решать, чего вы достойны. Докладывайте, почему затянули расследование?
В брюзгливости вопроса прятался интерес. Кто другой и не заметил бы, но три года службы под началом Сэки Осаму сделали меня знатоком перемен начальственного настроения. А ещё я прекрасно понимал, что господин Сэки намеренно позволил мне услышать его интерес. Уж чем-чем, а голосом этот человек владел не хуже ведущих актёров Кабуки — и сейчас счёл возможным слегка ободрить меня, ничтожного.
Я с готовностью ободрился и изложил.
— Значит, всё-таки Дракон-и-Карп, — задумчиво подытожил господин Сэки после долгой паузы. — А ведь выглядело как заурядное фуккацу… Вам следует поставить в известность святого Иссэна.
— Да, Сэки-сан! Это воистину мудрое решение!
— Не морочьте мне голову, льстец. Уверен, вы уже были у него или вот-вот собирались.
— Я отправил в обитель слугу с посланием. Жду ответа.
— Хорошо. Не вздумайте предпринимать какие-либо действия без его одобрения!
— Да, Сэки-сан! И без вашего?
— Когда это вас интересовало моё одобрение? По-моему, это дело необычно даже для Дракона-и-Карпа. Я требую от вас предельного внимания и осторожности!
— Слушаюсь, Сэки-сан!
Широно вернулся так быстро, что ввел меня в заблуждение. Я уж было решил, что он не нашёл святого Иссэна, а то и вообще не добрался до обители — и собрался устроить слуге хорошую взбучку. Но он, поклонившись, вручил мне футляр с ответом настоятеля. Широно, хитрец, ты что, на лошади скакал? Кто позволит разъезжать на лошади слуге, да ещё и в маске каонай?! Или ты умеешь летать, как говорят рассказчики удивительных историй?
Я вскрыл футляр.
Уважаемый Рэйден-сан,
Сообщите, где похоронена эта женщина, есть ли рядом с местом её погребения храм — и, по возможности, ручей при нём.
Вот оно, свидетельство истинной святости! Законы кармы и суть милостей будды Амиды непостижимы для простых смертных. Точно такой же загадкой оказалось для меня и ответное письмо настоятеля Иссэна. Храм? Ручей? Святой человек, никаких сомнений!
Несмотря на общую загадочность послания, вопросы в нём содержались конкретные. Я вспомнил кладбище Три Лилии, могилу без таблички с посмертным именем — опять забыл спросить у мерзавца-перерожденца, куда она подевалась! — храм за деревьями, журчание ручья…
Написав новое письмо, я предупредил Широно: если к его возвращению начнут закрывать квартальные ворота — пусть идёт прямо к нам домой. Но он успел сбегать и вернуться — незадолго до закрытия управы. Второе послание настоятеля содержало подробные и вполне понятные инструкции. Завтра нам предстоял интересный день.
4Только не в храме!
— Поставь корзины на место. Пойдёшь со мной.
Мэмору вздрогнул. Втянул голову в плечи, словно ожидая удара, медленно обернулся. Выполнять указание он, впрочем, не спешил. Так и стоял, держа на плечах шест с корзинами, доверху полными творога. Ноша ощутимо гнула разносчика к земле. Хорошо, что я застал его дома. Ушёл бы торговать — ищи его по всему городу!
Мэмору что-то прожевал, сглотнул — на шее дёрнулся острый кадык.
— Доброго вам утречка! А можно узнать, зачем?
— Можно, — смилостивился я. — Тебя желает видеть святой Иссэн, настоятель обители Вакаикуса.
— Чем недостойный разносчик тофу заслужил такую великую честь?
Страх, растерянность. И на лице, и в голосе. Вполне ожидаемо.
— Тем, что заврался! — не отказал я себе в удовольствии. — Тем, что уже и не понять, кто ты таков на самом деле!
— Мэмору я! Мэмору! — он мотнул головой вправо-влево, указывая на корзины в подтверждение своих слов. — С Малого спуска!
И ногой для убедительности притопнул: вот он, Малый спуск! Живу я здесь, сами видите!
— Вот настоятель Иссэн в доброте своей и согласился помочь выяснить, кто ты есть на самом деле. Он святой, всех насквозь видит! Если ты и правда разносчик — тебе опасаться нечего. Ты же не боишься встречи со святым Иссэном?
— Я? Боюсь?! Это честь для меня. Праздник! Идёмте.
Он сгрузил корзины под навес и решительно направился к воротам. Всем своим видом Мэмору показывал: это я-то боюсь? Просто хочу, чтоб всё поскорее закончилось.
Что ж, тут я был с ним согласен.
Сегодня дождя не было, но и солнце не показывалось. По небу слоями, один над другим, неслись серые тучи. Казалось, наверху идёт большая драка сразу на нескольких небесах — и над головами смертных летят клочья рваных кимоно. Странно, что небожители сплошь рядились в однотонные одежды. Или это они нападение демонов отбивают? Тогда всё хорошо: от демонов серые клочья летят, а благородные небожители потерь не несут!
В земном мире царила влажная теплынь. Не будь ветра, налетавшего с горных склонов, была б духота. А так — тревожное предчувствие. Грозы? Чего-то ещё?
Дышалось легко, полной грудью.
— Обитель Вакаикуса — это ведь далеко? За городом?
— Да.
— А как же моя работа? Мне торговать надо. Иначе что я есть буду? Чем семью кормить?
Поначалу Мэмору шёл за мной молча. И вот — не выдержал.
— Мы идём не в Вакаикуса. Тут недалеко.
Оборачиваться я не стал: и так услышит. Последним в нашей маленькой процессии шёл Широно, отрезая разносчику путь к отступлению.
«Возьмите с собой несколько крепких помощников», — было написано в послании настоятеля. Это старик погорячился. Что я, сам с замухрышкой-Мэмору не справлюсь?! Святой Иссэн его и не видел-то. Если б видел, не стал бы про помощников писать. Да и где я их возьму? Других дознавателей на помощь позвать? Отцовских стражников? Попросить Хизэши, чтобы кого из полиции мне выделил? Хизэши не откажет, выделит. Только когда помощники увидят, с кем дело иметь придётся…
Вся Акаяма месяц надо мной потешаться будет!
— Не в Вакаикуса? А куда?
Дома расступились. Кривая улочка вывела нас прямиком к Трем Лилиям — замшелые ворота кладбища виднелись в сотне шагов впереди.
— Святой Иссэн ждёт тебя неподалёку.
— На кладбище? Святой Иссэн ждёт меня на кладбище?!
Голос Мэмору плеснул неподдельным ужасом. Ну да, мало кто приходит в восторг от посещения кладбища.
— Я не сказал: на кладбище. Я сказал: неподалёку.
Вспомнил! Я ведь собирался спросить его.
— Кстати, куда подевалась табличка с посмертным именем?
— Какая табличка?! С каким именем?!
— Табличка с могилы твоей матери. С её посмертным именем. Таблички там нет.
— Не знаю! Я не знаю!
Голос Мэмору сорвался на визг:
— Была! Сам видел!
Врёт, уверился я. Всё он прекрасно знает. Но не учинять же дознание прямо на ходу? Придём на место — всё расскажет, никуда не денется. Если не мне, так старому настоятелю.
Вдоль кладбищенской ограды тянулась тропинка: скользкая, глинистая. Похоже, она вела к храму, примеченному мной ранее. В ворота я заходить не стал, свернул правее. Мэмору выдохнул с явным облегчением. Ноги заскользили по мокрой глине, я едва не упал. В итоге пошёл по траве, рядом с тропинкой. Мэмору молчал-молчал, а там опять забормотал у меня за спиной:
— Может, лучше завтра, а? Сегодня мне работать надо. И кушать очень хочется. Я Эйта должен, за тофу. Если не распродам, не смогу долг отдать. Не смогу долг отдать — есть нечего будет… А есть уже хочется. Очень хочется…
— Потерпишь! — рявкнул я через плечо, заглушая бурчание в собственном животе. — Или ты думаешь, святой Иссэн будет ждать тебя до завтра?!
— Святой Иссэн — это да, конечно… Честь, великая честь!.. А где он меня ждёт?
— Недалеко. Считай, пришли.
Кладбище по левую руку закончилось. Тропинка свернула, нырнув в заросли молодого бамбука. По обе стороны потянулся сплошной частокол растущих едва ли не впритирку стволиков, сливаясь в единую зеленую массу, расчерченную частыми вертикальными линиями. Закончились бамбуковые заросли шагов через тридцать так же резко, как начались: словно их мечом обрубили.
Впереди простирался обширный болотистый луг. Слева сочилось прядями тумана кладбище. И ветер этот туман не берёт! Справа начинался лесок. Сосны и криптомерии здесь росли как на подбор — словно состязались, кто из них вымахает прямее и выше.
А на другой стороне луга на невысоком каменистом холме стоял храм. Он вырастал из холма, казался его естественным завершением. Серый камень стен понизу оброс мхом; крыша цвета мокрой земли походила на шляпку гриба мацутакэ[18]. Ступени, ведущие к храму, были вытесаны из плоти самого холма, составляя с ним одно целое.
До слуха донеслось знакомое журчание. Я различил тусклый блеск ручья, извивавшегося у подножия.
«Приведите разносчика в храм у кладбища Санъюри. Я буду ждать вас там на исходе Часа Дракона[19]».
Это ж в какую рань должен был подняться святой Иссэн, чтобы оказаться здесь, на другом конце города, к исходу Часа Дракона? К слову, я сегодня тоже встал рано, так что начало Часа Дракона храмовый колокол возвестил лишь недавно. Выходит, это я буду ждать настоятеля в храме, а не он меня. Ничего, подожду. Вот опоздание с моей стороны было бы воистину непростительно.
— Это что же, храм? Зачем — храм?
Если возле кладбища в голосе разносчика звучал страх, то сейчас он, похоже, готов был удариться в панику. Что это с ним сегодня?! Заявиться в управу, врать в глаза дознавателю — не побоялся. А тут…
— Здесь с тобой встретится святой Иссэн.
Я обернулся к Мэмору. Заговорил медленно, раздельно, выговаривая каждое слово с предельной чёткостью, как будто имел дело с глуховатым дурачком:
— Идём. Ты же хотел поскорее всё выяснить?
— Хотел, да, хотел…
Он замедлил шаг:
— Выяснить, да… Только не в храме! Зачем — в храме? Не надо — в храме! Может, прямо тут, а? Я тут подожду, а вы святого Иссэна приведёте…
— Шевелись, кому сказано!
Тропинка петляла змеёй в сочной траве. Не успел я сделать и пяти шагов в полной уверенности, что разносчик следует за мной, как Мэмору с невероятной прытью сорвался с места и помчался к опушке леса. Первым моим порывом было броситься за стервецом в погоню. Я даже сделал два поспешных шага — и нога по щиколотку увязла в болотистой почве. Какой там бежать! Тут и идти не особо получится.
А Мэмору всё нипочем! Несётся, едва касаясь сандалиями земли, — и не вязнет. Гляди, уже добрался до опушки…
— Стоять!!!
Куда там! Так он меня и послушал.
«Возьмите с собой несколько крепких помощников…» Какой же я глупец! Меня ведь предупредили, а я? Решил, что люди станут смеяться, понадеялся на себя, дурака… Смотри теперь, как он удирает, и кляни свою гордыню!
Что я скажу настоятелю?!
В тот момент, когда от невыносимого стыда я уже готов был свести счёты с жизнью, Широно сорвался с места. Мэмору оказался на диво проворен, но я ещё ни разу не видел, чтобы кто-то бегал так, как мой новый слуга. Шаги его, и без того широкие, удлинились неимоверно, а ноги замелькали с такой скоростью, что слились в призрачный веер. Слуга буквально поглотил расстояние между тропой и опушкой — и нырнул в лес вслед за беглецом.
Сосны и криптомерии стояли редко, подпирая стволами небо. Лес был на удивление светлый — несмотря на отсутствие солнца — и я хорошо видел, что там происходит. Заметив погоню, разносчик прибавил ходу, запетлял меж стволами. Широно же, оказавшись в лесу, будто слился с ним, попав в родную стихию. Рыба в воде, он не бежал — скользил, тёк. Казалось, он движется по прямой, не сворачивая, а деревья сами уступают бегуну дорогу.
Мышь и ястреб, пришло на ум.
Ястреб настиг мышь играючи. Пал на добычу, мощным пинком сбил разносчика с ног. Мэмору перевернулся на спину, отчаянно заверещал, брыкаясь и отбиваясь. Словно молот, взлетел и опустился увесистый кулак: один, всего один раз. Мэмору обмяк, растянувшись на земле. На миг я даже испугался: не перестарался ли Широно?
Не убил ли беглеца?!
Как ни в чём не бывало слуга вскинул тщедушное тело на плечо и направился обратно — быстрым шагом, но уже не бегом. По ухваткам можно было не сомневаться: проделывать такие штуки для Широно не впервой. На службе у господина Абэ натаскался, не иначе. Опыт не спрячешь, а значит, и удар был отмерен точнёхонько.
Жив разносчик, просто сознания лишился.
— Мерзкий каонай!
В первый миг я решил, что Мэмору очнулся. Но нет, жалкое тельце продолжало кулем свисать с плеча Широно. Руки и ноги разносчика безвольно болтались при каждом шаге моего слуги. И тем не менее Мэмору отчаянно вопил и ругался.
— Отпусти меня, дрянь! Грязная тварь! Гадина!
Голос у него сделался нутряной, нечеловеческий:
— Гадюку тебе в печёнку! Земли могильной полный рот!
Затем я услышал знакомый старушечий визг:
— Чтоб вы все сдохли! Все!..
Когда Широно подошёл ближе, я разглядел, что глаза Мэмору закрыты. Лицо — оплывшая маска. Рот приоткрыт, из него тянется, покачиваясь в такт шагам Широно, ниточка слюны. Губы разносчика не шевелились — так, слабо подёргивались. Тем не менее, изо рта Мэмору продолжали извергаться брань и проклятия, словно их выкрикивал не разносчик, а некто, спрятавшийся внутри него.
У меня по спине прошёл невольный холодок. Я знал, кто там, внутри. По крайней мере, думал, что знаю. Заткнуть ему рот, чтоб не орал? А вдруг задохнется? Ну его! Перетерплю, не помру. А там — как святой Иссэн скажет.
— За мной, — велел я Широно.
И направился по тропинке к храму.