Мне нет прощения
1Не страсть, а наказание
— Доброе утро, Рэйден-сан.
Он стоял на ступенях храма, сложив руки перед грудью — не в молитве, а так просто, по привычке. Он едва заметно улыбался. Ряса цвета шафрана из простой грубой ткани, соломенная шляпа, лицо изрезано многочисленными морщинами. К левой ноге настоятеля, словно ластящаяся кошка, льнула вместительная котомка. Судя по виду — весьма увесистая. Как и дотащил-то?! Неужели не мог послушников в помощь взять?
Кроме настоятеля, никого видно не было. Может, сопровождающие сейчас в храме?
— Доброе утро, Иссэн-сан! Я думал, буду вас ждать. Но вы всегда успеваете первым!
— Бессонница, — голос настоятеля прозвучал виновато, как если бы он оправдывался перед вышестоящим. — В мои годы час здорового сна — уже подарок судьбы. Я видел от храма, как ваш подопечный пытался сбежать. Мои поздравления, Рэйден-сан. Вам очень повезло с новым слугой. Такое наследство от покойного господина Абэ — истинное сокровище. И поверьте, я знаю, что говорю.
— Благодарю, Иссэн-сан.
Я тайком попенял себе, что так и не выбрал время переговорить со своим длинноносым наследством с глазу на глаз. Где Широно заполучил столь примечательную внешность? Как пошёл на службу? Как попал к господину Абэ?! Дело разносчика Мэмору, которое поначалу казалось подарком судьбы, превратилось в истинное проклятие, забирая все силы и время без остатка.
— Раз вы уже здесь, — продолжил настоятель, — думаю, не стоит откладывать. Мы можем приступить прямо сейчас.
Очень хотелось спросить, к чему мы собираемся приступать. Но я сдержался. Старик без сомнения всё мне объяснит, когда сочтёт нужным.
— Пусть ваш слуга отнесёт его в храм.
Я кивнул Широно, подтверждая распоряжение настоятеля. Но едва слуга с Мэмору на плече начал подниматься по ступеням к храму, как примолкший было разносчик завопил изо всех сил:
— А-а-а-а! Не надо! Жжёт! Жжёт! А-а-а-а!!!
Тело на плече Широно задергалось, извиваясь полураздавленным червяком и молотя по воздуху руками и ногами. Не только по воздуху — часть ударов доставалась Широно. Видно было, что слуге стоит большого труда удерживать бьющегося Мэмору.
— Назад! — торопливо махнул рукой настоятель.
Я, не раздумывая, повторил его жест и приказ.
Широно попятился, оступился, но всё же не упал, а ловко сбежал со ступеней к подножью холма, развернувшись на ходу спиной к храму. Едва он сошёл с лестницы, Мэмору перестал биться, снова безвольно обвиснув мокрым тряпьём. Он лишь тихо и жалобно скулил, будто исхлестанная плетью собака.
— До сих пор у меня были сомнения, — пробормотал настоятель, кивая в такт каким-то невесёлым размышлениям. — Но теперь… Рэйден-сан, у вас найдётся прочная верёвка? Я, признаться, не захватил…
Верёвки у меня не нашлось. Нас — уже во второй раз за сегодня — выручил Широно. Сгрузив разносчика наземь, он слегка наступил на него — чтобы снова не сбежал, если вдруг очнётся! — а сам сбросил с плеч котомку и извлёк из неё изрядный моток верёвки, на вид вполне крепкой. Зачем понадобилась верёвка, было очевидно, и святой Иссэн не замедлил подтвердить мою догадку:
— Свяжите его, чтоб не сбежал. А я пока буду готовить обряд.
— Какой обряд?
Всё-таки я не сдержался. Вот ведь стыд, а? К счастью, старый монах — старший дознаватель! — ничуть не рассердился на глупого юнца, незнакомого с обходительностью.
— Обряд сэгаки, Рэйден-сан.
Храм был чист и пуст: ни пыли, ни паутины. Пол тщательно подметен. Голый алтарь без покрывала, табличек, свитков: три ступеньки из полированного тёмно-красного туфа. Две скромные статуэтки будд и одна — бодисаттвы Каннон. Две пустые курильницы. Две каменные чаши для подношений, тоже пустые.
Видно, что храм не заброшен, но приходят сюда редко. Зато прибираются регулярно. Или это святой Иссэн успел постараться?
— Можете задавать свои вопросы, Рэйден-сан, — в пустом храмовом пространстве тихий голос настоятеля прозвучал неожиданно гулко, эхом отразившись от стен. — Вы мне нисколько не помешаете.
— Тысяча благодарностей, Иссэн-сан! Вы очень добры ко мне, бестолковому!
Широно привязал разносчика к молодой иве в двух шагах от ручья. Нахлобучил на голову Мэмору его же шляпу — когда и подобрать успел? Начал накрапывать дождь: мелкий, нудный. Разносчик ещё не пришёл в себя, а может, притворялся: обвис на верёвках, тихо поскуливал на выдохах, не размыкая ни век, ни губ.
Мы оставили его под присмотром Широно и поднялись в храм, сняв обувь у входа. Я предложил помощь настоятелю, но он отказался: не доверил мне свою котомку, сам внёс её внутрь и занялся приготовлениями. Я хранил почтительное молчание, не желая мешать, но святой Иссэн первым заговорил со мной.
— Вам известно, что значит обряд сэгаки[20]?
Я судорожно вспоминал давнюю науку старика.
— Это ведь «кормление гаки», голодных духов? Я верно помню?
— Верно, Рэйден-сан.
— Значит, мать Мэмору, её дух…
— После смерти стал гаки? Прочтя ваше послание, я сразу это заподозрил. А сейчас, когда этого беднягу начало корёжить уже на ступенях храма — убедился окончательно. Хотя есть ли в мире что-либо окончательное?
Последнюю фразу легко было списать на обычное философствование настоятеля, но по голосу монаха я понял, что оговорка существенна.
— Вам везёт на редкие случаи, Рэйден-сан, — похоже, старику хотелось выговориться, поделиться своими соображениями с внимательным слушателем. — Не знаю, правда, рады ли вы сами столь сомнительной удаче… Но что есть, то есть.
Продолжая говорить, он извлёк из котомки две узкие кипарисовые полочки на низких ножках-поперечинах. Полочки смахивали на подошвы слишком длинных сандалий. Это ж какая ступня должна быть, чтоб такие носить? Впрочем, на подошвах не вырезают строки из молитв. Сэгаки-дану, вспомнил я. «Подставки для гаки». Видел похожие в храме на празднике Обон. Следом из котомки явились две простые глиняные чашки, грубые и пористые. За ними — связка ароматических свечей для воскурений.
— Обычно гаки не вселяются в людей, а донимают их, так сказать, снаружи. Мне пришлось раскопать весь свой ничтожный архив, чтобы отыскать этот свиток…
Свиток не замедлил явиться, но, как оказалось, не тот, о котором говорил настоятель. Судя по заголовку, искусно выведенному алой тушью, это был текст молитвы.
— Я отыскал запись всего об одном таком случае. Полвека назад в пригороде Киото некий нищий умер от голода на пороге лапшичной. Он просил у хозяина хоть горстку объедков, но хозяин отказал ему. Через несколько дней дух умершего вселился в хозяина — и тот, обуреваемый страшным голодом, всё ел и ел, пока едва не скончался от обжорства.
— Позвольте спросить: а другие люди рядом с ним тоже испытывали голод?
— Да, об этом написано в свитке.
— Со мной рядом с Мэмору происходит то же самое! Думаю, не только со мной.
— Вы правы. Я тоже ощутил голод, когда ваш слуга принёс этого несчастного.
— И что же, удалось избавиться от того духа, о котором написано в вашем свитке?
— Удалось. Но не сразу.
Настоятель извлёк из котомки две некрашеные деревянные коробки: побольше и поменьше. Из большей он наполнил обе принесённые чашки варёным рисом, из другой добавил сверху несколько квашеных слив. После чего поместил чашки на «подставки для гаки», уже стоявшие на нижней ступени алтаря.
Я прислушался к своим ощущениям. Нет, голод не стягивал мои кишки в узел, а рот не спешил наполниться слюной. Есть хотелось не больше обычного. Всё-таки нас с Мэмору сейчас разделяет приличное расстояние. Или это храм нас защищает?
— Хозяина лапшичной пытались отвести в храм?
— Пытались. Он согласился, но по дороге хотел увильнуть. Когда же его потащили в храм силой, с ним едва справились четверо крепких мужчин. На ступенях храма его начали бить корчи, и он едва не умер. По крайней мере, так пишет дознаватель из Киото. Пришлось отказаться от этой затеи. Но когда тамошний старший дознаватель службы Дракона-и-Карпа провёл обряд сэгаки, привязав одержимого духом возле храма, где проводился обряд, — голодный дух угомонился, насытился и доброй волей покинул хозяина лапшичной.
Я заметно приободрился. Если старший дознаватель из Киото справился — святой Иссэн тем более справится! А я помогу, чем смогу.
Настоятель расставил свечи в курильницы.
— Голодные духи не слишком умны. Зато они имеют редкую и неприятную способность вселяться в живых людей. Может показаться, что гаки владеют не одна, а две всепоглощающие страсти: утолить свой ненасытный голод — и отомстить тому, кого они считают своим обидчиком. Но это не так. Голод для гаки — не страсть, а наказание, посланное свыше за былые грехи. Голод без возможности удовлетворения — что это, если не наказание? Он мучит гаки, а гаки от безысходности мучит кого-то другого, на кого дух обращает свой гнев. Поэтому дух, сидящий в Мэмору, и пришёл в службу Карпа-и-Дракона заявить о фуккацу. Старая женщина хотела выставить сына-изувера убийцей матери, что, в сущности, недалеко от правды. Хотела унизить, опозорить перед всеми. Получить грамоту о фуккацу она тоже не возражала. Завладей дух грамотой, утвердись в том, что теперь Мэмору — это его мать Котонэ… Это помогло бы духу оскорбленной матери закрепиться в теле сына. Дух полностью завладел бы чужим телом, истязая обидчика ещё сильнее. Это вряд ли облегчило бы его собственные мучения, но духу ли задумываться о таком? Всё это тоже своего рода голод, и он требует насыщения, хотя и ненасытен…
Я восхищался разумом старика. Из моего доклада монах сделал точные и глубокие выводы. Гаки? О них я не вспомнил. А о способности гаки вселяться в живых людей и вовсе-то не знал! Грамота, закрепляющая статус духа в чужом теле? Нечто подобное я и сам подозревал. Привет, Иоши из Грязного переулка! Ты ведь тоже хотел грамоту? Криком о ней кричал, день и ночь?
Грамота для духа. Надо запомнить на будущее.
— Но о том, что его могут разоблачить, дух матери не подумал. А когда узнал о наказании, грозящем за обман и сокрытие фуккацу, — испугался. Решил, что его в теле сына отправят в ссылку, где он будет голодать. Вы и сами это отметили в записке. Неутолимый голод, Рэйден-сан! Для гаки это страшнее всего. Вот мать и пошла на попятный, поспешила заявить от лица сына, что никакого фуккацу не было, но просчиталась. Замечу, вы хорошо чуете обман.
— Благодарю, Иссэн-сан. Он всё время просил еды, даже когда заявил, что никакого фуккацу не было. А ещё он ни разу не назвал меня «господином» или «господином дознавателем». Впрямую не грубил, даже извинялся, но ни разу не обратился как подобает! Виноват, я поздно обратил на это внимание…
— Но всё-таки обратили. Духи умерших, даже оставаясь здесь, уже не принадлежат к миру живых. Для них не существует господина и слуги, самурая и торговца… Но самое важное, что вы выяснили, Рэйден-сан, — это то, что поведение Мэмору изменилось не сразу после смерти его матери. Как вы верно заметили в письме, фуккацу не может произойти через десять — или более — дней после смерти. Значит, это не обычное фуккацу, а неупокоенный дух в чужом теле, предположили вы. И ваше предположение полностью подтвердилось.
Святой Иссэн извлёк из котомки гладко оструганную и отшлифованную дощечку и принадлежности для письма. Оглядел алтарь. Едва заметно кивнул — сам себе.
— Всё готово. Мне нужно только посмертное имя матери Мэмору.
Этого не могло быть. Человеческий слух не обладает такой чуткостью. Но клянусь, я услышал, как над ручьём, привязанный к иве, злобно захихикал вечно голодный разносчик.
2Вам нельзя лгать
— Мне нет прощения, Иссэн-сан! Я достоин самого сурового наказания! Я забыл написать об этом в послании вам!
— О чём вы забыли написать? О том, что достойны наказания?
— О том, что на могиле Котонэ нет таблички с посмертным именем!
Некоторое время настоятель молчал. С пола я видел лишь его босые ступни, которыми старик мерил пространство храма: четыре шага вправо, неспешный разворот, четыре влево, разворот…
Ступал он бесшумней кошки.
— Да, это осложняет дело… Встаньте же наконец!
В голосе монаха прозвучало — редчайшая редкость! — открытое недовольство. Недоволен святой Иссэн был не моей преступной забывчивостью, а тем, что глупец Рэйден распростерся перед ним на полу — вместо того, чтобы вести себя как полагается дознавателю: думать над разрешением сложившейся ситуации.
Я поспешил подняться.
— Ещё раз приношу свои глубочайшие извинения за забывчивость! Можно узнать посмертное имя у Мэмору… Вернее, у самой Котонэ в его теле. Но она может и заупрямиться, не захотеть отвечать…
— Это весьма вероятно.
Чувствовалось, что старик поощряет меня к дальнейшим рассуждениям вслух.
— Главное желание гаки — утолить вечный голод, так?
— Так.
— Один раз дух Котонэ уже испугался ссылки. Устрашился голодной смерти в чужом теле! Можно пригрозить ей ссылкой на Остров Девяти Смертей, если откажется отвечать.
— Я уже говорил вам: гаки не слишком умны и дальновидны…
У меня возникло смутное подозрение, что поначалу святой Иссэн хотел ответить мне по-другому, но передумал.
— Ссылка когда ещё будет, — развил он свою мысль. — Возможно, её и вовсе удастся избежать. Так наверняка решит гаки, Рэйден-сан.
Я ощутил себя ребёнком, несмышленышем, который на свой вопрос получил самый простой и не вполне верный ответ — зато такой, который ребёнок в силах понять. Обидно, да. Что вы хотели сказать мне, Иссэн-сан? Чего не сказали? Или вы хотите, чтоб я дошёл до ответа своим умом? Что ж, я постараюсь!
— Чего ещё боится голодный дух? — воскликнул я, охвачен возбуждением. — Что может угрожать ему прямо сейчас? Храм! Его корёжит и жжёт даже на ступенях!
В глазах старого настоятеля мелькнуло разочарование, но я уже не мог остановиться. Мне нужно было довести идею до конца. Впрочем, на ходу я кое-что подправил: возможно, в таком виде она больше придётся по душе святому Иссэну.
— Сначала я просто спрошу у Мэмору… у Котонэ её посмертное имя. Если она не захочет отвечать, я пригрожу ей — только пригрожу! — тем, что мой слуга отволочёт её в храм. Храм рядом, угрозу можно привести в исполнение немедленно. Гаки хорошо помнит, что с ним было на ступенях. Уверен, она назовёт имя!
Святой Иссэн молчал, продолжая расхаживать взад-вперёд. Но вдруг остановился напротив меня:
— Я был несправедлив к вам, Рэйден-сан. Несправедлив в своих мыслях. Простите меня за недостаточную чуткость, умоляю вас. Вы ведь не монах, вы дознаватель. Хороший дознаватель, уж поверьте старику. Вы и мыслите, как дознаватель. Ищете кратчайший путь, предлагаете решения. Если смотреть на один шаг вперёд — это верные решения. Пригрозить голодному духу? Напугать его? Выбить силой посмертное имя? Скорее всего, у вас получилось бы. Мы с вами выиграли бы битву, но проиграли бы войну.
Он умолк и молчал долго. Я не выдержал первым:
— Молю вас, Иссэн-сан! Просветите скудоумного! Что в моих рассуждениях было ошибкой? Это поможет мне в дальнейшем избегать подобных просчётов!
Казалось, старик только и ждал моей просьбы.
— Вам известно, в чём заключается суть обряда сэгаки? Его смысл, назначение?
— Если я ничего не путаю, — я пожал плечами, — обряд, по моему скромному разумению, проводят с целью накормить и утихомирить голодных духов — и отправить их на новое рождение.
— Накормить и утихомирить, — со значением повторил Иссэн. — Отправить на новое рождение. Только вот на новое рождение умиротворённый дух должен отправиться сам, доброй волей. Это не ссылка, Рэйден-сан, а новое рождение — не Остров Девяти Смертей. Сила и власть тут бесполезны, а угрозы приносят скверный результат. Духу нужно помочь встать на этот путь — молитвой, приношениями, ласковым словом, утешением, заботой о нём. Помочь, но не заставить. Как вы сами думаете, поможет ли духу успокоиться и вернуться в естественный круг рождений и смертей угроза боли и наказания?
Уши мои вспыхнули двумя фонарями.
— Нет, Иссэн-сан. Скорее, наоборот. Простите мне мою бестолковость!
— В другой ситуации ваше решение могло бы оказаться верным. Но не в случае с голодным духом, захватившим чужое тело. Обряд кормления должен хотя бы на время унять неизбывный голод гаки, укротить его злость, напомнить духу обо всём хорошем, что было в его человеческой жизни, о добрых делах и счастливых мгновениях… Надо, чтобы гаки отверг свою природу и захотел возродиться в человеческом теле.
— Вам известны добрые дела старой Котонэ?! Когда и с кем она была счастлива?!
С меня в этот момент можно было писать картину: «Дознаватель Рэйден делает треугольные глаза». Толковый художник озолотился бы!
Настоятель едва заметно улыбнулся.
— Вы преувеличиваете мою осведомлённость. Я ничего не знаю о жизни Котонэ — кроме того, что вы сообщили мне в письме. Но у любого человека есть в жизни радостные эпизоды. У неё ведь были родители? Она же не сиротой росла? У неё есть дети — по меньшей мере, сын. Был муж. А значит, был родной дом, детство, свадьба, рождение детей… Даже если в чём-то я ошибусь, бо́льшая часть этих воспоминаний позволит духу Котонэ вернуться в радость и свет её прошлого. Надеюсь, вкупе с искренней молитвой и приношениями это подтолкнёт Котонэ покинуть тело сына — сначала чтобы вкусить подношений, а затем вернуться на круг перерождений. Но для этого нам нужно её посмертное имя. Без него обряд будет неполным.
Я понурился. И как же мне узнать её посмертное имя, если угрозы недопустимы?
— Вероятно, мне стоит проявить к ней сочувствие?
Настоятель кивнул.
— Для начала дам ей чего-нибудь поесть, — развивал я мысль. — Прямо сейчас. Пообещаю позже накормить её досыта, а затем — освободить. Заверю, что никакого наказания не будет. А взамен ей нужно всего-то назвать своё посмертное имя.
Эх, угрозами было бы куда проще! Вслух я этого, разумеется, не сказал.
— Теперь вы на правильном пути, Рэйден-сан, — настоятель тронул меня за плечо. — Но запомните: вам нельзя лгать. Не обещайте ничего, чего вы не собираетесь или не сможете исполнить.
— Я понял, Иссэн-сан! У вас остался рис? А сливы?
3«Клянусь честью самурая!»
— Дайте! Дайте мне! Скорее!
Пленник мигом пришёл в себя, едва до него донёсся запах варёного риса, приправленного малой толикой водорослей. За дюжину шагов учуял! Это всё гаки. Голодный дух еду за десять ри[21] унюхает. На сей раз Мэмору очнулся целиком: и духом, и телом, так сказать — телом Мэмору и духом Котонэ. Первородный дух самого Мэмору гаки, похоже, затолкал куда поглубже и наружу не пускал. Это у него получалось куда лучше, чем в своё время у Иоши: когда упрямый мальчишка захватил тело жирного монаха, дух Нобу всё же иногда брал верх, хоть и ненадолго.
А если б гаки ещё и грамоту о фуккацу получил, как хотел…
Мэмору, конечно, мерзавец ещё тот — родную мать голодом морить! Но я ему не судья. А вот гаки — это уже по нашей части. Духам мёртвых, голодные они или сытые, не место среди живых.
Особенно — внутри живых.
— Дайте! Дайте!
Он забился, задергался в путах птицей, угодившей в силки. На миг мне почудилось, что крепкая верёвка сейчас не выдержит: лопнет с громовым победным треском, а гаки, обезумев от голода, бросится на меня. Хорошо, если ограничится только рисом, который я ему несу!
«…с ним едва справились четверо крепких мужчин…»
«Съест ведь! Живьём съест и косточки обглодает!»
— Успокойся.
— Дайте! Скорее!
— Это я тебе несу. Тебе.
— Да! Мне!
— Тебе. Никому другому.
— Больше никому! Мне!
— Не дёргайся. Рис рассыплешь.
Я присел перед ним на корточки. На удивление, разносчик сразу угомонился. Ну, да, просы́пать, зря растранжирить вожделенную еду — что может быть хуже? От идеи кормить связанного при помощи палочек я отказался сразу. К счастью, в бездонной котомке святого Иссэна сыскалась плоская деревянная лопаточка. Уж не знаю, для чего она была нужна настоятелю, но для кормления гаки подошла отлично.
«Кормление голодных духов? — мимоходом пришло в голову. — Если так, обряд уже начался. Вот, кормлю».
— Знаю, знаю, — приговаривал я, отправляя в ненасытный рот одержимого очередную порцию. — Есть очень хочется. Голод мучит. Вот, подкрепись, я ж не зверь, я понимаю…
Ещё б я не понимал! Сам бы сейчас от риса не отказался. И от слив. Что дали, то бы и слопал.
Мэмору ел жадно, давясь и поспешно сглатывая. Как бы настоятельскую лопаточку не сгрыз! Кадык на горле одержимого дергался так, словно вознамерился прорвать тонкую кожу. Я и оглянуться не успел, как рис закончился.
— Ещё! Ещё еды!
Хоть бы поблагодарил для приличия. Ну да, дождёшься от гаки благодарности!
— Будет, будет ещё.
— Когда?!
— Скоро. Совсем скоро.
— Скорей!
— Ты только скажи мне посмертное имя Котонэ — и получишь ещё.
— Имя? Какое имя?!
— Посмертное имя твоей матушки Котонэ.
— Котонэ? Так я и есть Котонэ! Давайте еду!
Дух забылся? Выдал себя? Понял, что разоблачён, и перестал притворяться?
— Нет, ты скажи мне посмертное имя. Посмертное!
Одержимый задумался. Взгляд его забегал по сторонам, словно ища подсказку. На меня гаки старательно не смотрел. Дождь шелестел и постукивал по его шляпе и зонту, который держал надо мной Широно, навевая сонливость. Вот только заснуть мне сейчас не хватало!
Я встряхнулся. Разносчик встрепенулся в ответ. От этого нашего общего содрогания что-то сместилось у меня в голове. Ручей, ива — всё превратилось в театральные декорации, а происходящее сделалось комической сценкой кёген. Той самой, которой актёры потешают почтенную публику в перерыве между двумя драмами.
Впрочем, не уверен, что сценка вышла смешной.
Старуха Котонэ:
А нету у меня посмертного имени! Нету! Давайте еду!
Рэйден (в сторону):
Врёшь, разумеется.
(старухе, грозя пальцем)
Я знаю, что похороны прошли по всем правилам. Был священник, читал молитвы. Он бы не провёл погребальный обряд без посмертного имени.
Старуха Котонэ:
Забыла! Забыла я его, имя-то! Старая, память вся в прорехах… Пожалейте бедную старуху! Дайте поесть!
Рэйден:
Дам, обязательно дам. Я обещал — и сдержу слово. А ты постарайся вспомнить имя. Скажешь — и я накормлю тебя прямо сейчас. А потом — скоро, совсем скоро! — у тебя будет много хорошей еды.
Старуха Котонэ:
Много? Это сколько?
Рэйден:
Много.
Старуха Котонэ:
Когда будет? Почему — потом? Давайте сейчас!
Рэйден:
Ты мне называешь своё посмертное имя, а я дам тебе слив. Вкусных квашеных слив. Прямо сейчас, как только назовешь имя.
(показывает старухе сливы. В сторону, хриплым голосом):
Великий будда! Не отправить хотя бы одну себе в рот — да это труднее, чем сотню раз присесть с колодой на плечах — с той тяжеленной, что во дворе додзё сенсея Ясухиро. Может, съесть сливу у неё на глазах? Небось, сразу сговорчивей станет! Нет, нельзя. Я должен умиротворять голодного духа. А какое тут умиротворение, если у тебя на глазах твою сливу сожрали?!
Старуха Котонэ:
Мало! Всего две?!
Рэйден:
У меня есть ещё.
(трясёт у духа перед носом коробкой, в которой перекатываются оставшиеся сливы)
Скажешь — получишь всё. А когда мы закончим, я тебя развяжу и отпущу. Получишь ещё еды — и никакого наказания. Слышишь? Никакого!
Старуха Котонэ (недоверчиво):
Ссылать не будете?
Рэйден:
Если не натворишь ничего ещё — не буду! Клянусь честью самурая.
(в сторону)
Слово самурая — жалкому разносчику? Голодному духу в его теле?! А что делать?
Старуха Котонэ:
Ну, я это… попробую. Вспомнить, значит. Только вы мне сперва сливу! От голода память совсем отшибло. Хорошо?
Рэйден:
Я даю тебе сливу, ты называешь имя и получаешь остальные.
Старуха Котонэ:
Две сливы! Три!
Рэйден (качает головой):
Уговор. Ты сама сказала: сливу. Одну. Как назовешь имя, сразу получишь всё. Чем быстрее назовешь, тем быстрее получишь. Вот, держи.
Суёт старухе в рот квашеную сливу, спешит отдёрнуть пальцы: как бы не откусила! Сливу старуха жует тщательно — тянет время, а может, старается подольше сохранить во рту вкус еды.
Рэйден (выходит на авансцену, спиной к старухе):
О, как же закипает сердце! Нет ли способа узнать посмертное имя каким-нибудь окольным путём? Найти священника, который хоронил Котонэ? Где его найдёшь? Это мог быть любой бродячий священник, которого и в городе-то уже нет! Да и не запоминают они посмертные имена умерших… Зачем это им? Тут никакой памяти не напасешься! Что ещё? Спросить жену разносчика? Из жалкой, забитой трусихи слова клещами не вытянешь. Замкнётся, запрётся: не знаю, не помню…
(топает ногой)
Нет, не годится всё это. Окольные пути? Если я хочу умиротворить голодного духа, накормить его — я должен узнать посмертное имя от самой Котонэ. Это будет добрым знаком, первым шагом к примирению. Иначе, наверное, даже узнай я все посмертные имена, сколько их ни есть на свете, голод никуда не денется.
(поворачивается к старухе)
Ну, ты скоро?!
Ф-фух, проглотила наконец. Вместе с косточкой. Хорошо хоть, не подавилась.
(выразительно трясёт перед духом коробкой).
Теперь выполняй свою часть уговора. Называй имя. И получишь остальные.
Старуха Котонэ (впивается взглядом в коробку):
Я… это… А вы не обманете?
Рэйден:
Я поклялся.
Старуха Котонэ:
Ну да, ну да… Имя? Имя, значит. Мне б ещё сливку, а?
Рэйден:
Будет слива. Как скажешь имя — так сразу.
Старуха Котонэ:
Имя, значит… Посмертное?
Рэйден:
Да, посмертное.
Старуха Котонэ:
Моё?
Рэйден:
Твоё.
Старуха Котонэ:
Имя, да… Имя… Вспомнила!
(вперяет в Рэйдена сверкающий взор)
Хотару! Хотару — имечко-то моё!
Из глаза разносчика выкатилась слезинка: чистая как капля росы. Устремилась вниз по щеке, следом — другая, третья.
— Хотару! Так после смерти назвали. Вот, вспомнила. Сливы давайте! Скорей давайте!
Сливы, так сливы. Обещал — выполняю. И остальное выполню — можешь не сомневаться, дух. Я тебе не лгал. Проведёт святой Иссэн обряд — так сразу и выполню.
Хотару. Светлячок, значит.