учало как уроки ламбады, которые кто-то проводит этажом выше, в нашей спальне.
Всякий раз, когда мы пытались описать нашу проблему с акустикой, я имитировала то, что слышала: тики-тики-бум-чача-ш-ш-ш. Саймон сравнивал шум не со звуком, а с его возможным источником: постукивание расстроенной клавиши пианино, курлыканье плачущей горлицы, скрежет льда. Мы так по-разному воспринимали мир – вот насколько мы отдалились друг от друга.
Во всем происходящем наблюдалась еще одна странность: казалось, Саймона никогда не было дома, когда раздавались самые жуткие звуки, – как, например, в тот раз, когда я принимала душ и услышала, как кто-то насвистывает тему из телешоу «Рискни», которая меня особенно преследовала, поскольку стоило мне раз ее услышать, и я не могла выкинуть назойливый мотив из головы до конца дня. Такое ощущение, что меня преследовали.
Прораб предположил, что виной всему бесполезные трубы радиатора. Консультант по сейсмической безопасности сказал, что проблема может быть в естественной осадке деревянного каркасного дома. Если проявить немного воображения, объяснил он, можно принять эти скрипы за что угодно: хлопанье дверей, беготня людей по лестнице… Правда, он никогда не встречал никого, кто жаловался бы на звук бьющегося стекла, сопровождаемый хохотом. Мама заявила, что это крысы, возможно даже еноты. У нее самой когда-то была такая проблема. Трубочист постановил, что дело в голубях, гнездящихся в наших вышедших из строя дымоходах. Кевин считал, что зубные пломбы иногда могут передавать радиоволны и мне стоило бы показаться Томми, который был по совместительству моим стоматологом. Только вот проблемы никуда не делись.
Как ни странно, наших соседей не беспокоили никакие необычные звуки, хотя слепой этажом ниже язвительно упомянул, что слышит, как у нас слишком громко играет стереосистема, особенно по утрам. По его словам, именно в это время он приступал к своей ежедневной дзен-медитации.
Когда сестра услышала удары и шипение, она поставила собственный диагноз:
– Проблема не в чем-то, а в ком-то. М-м…
Пока я распаковывала книги, Гуань расхаживала по моему кабинету, задрав нос и принюхиваясь, как собака в поисках любимого куста.
– Иногда призраки могут сбиться с пути, – сказала она. – Хочешь, я попытаюсь поймать их для тебя?
Она вытянула вперед руку, как волшебную лозу. Я подумала об Эльзе. Она давным-давно испарилась из разговоров, но ей удалось остаться в глубине моего сознания, застыв во времени, как арендатор, который снимает жилье по государственной программе и которого невозможно выселить. Теперь, вместе с призраками Гуань, она выбралась наружу.
– Это не призраки, – твердо заявила я. – Мы просто убрали изоляцию. Комната превратилась в эхокамеру.
Гуань отреагировала на мое объяснение авторитетным фырканьем. Она положила руку на пятно на полу, а потом бродила по комнате, а рука дрожала, словно ищейка. Гуань промычала несколько раз, и каждый раз «м-м» становилось все более убедительным. Наконец она застыла в дверях.
– Очень странно! – изрекла Гуань. – Тут кто-то есть. Но это не дух. А живой человек, полный энергии, застрял в стене и под полом.
– Что ж! – я перевела всё в шутку. – Может, будем брать с этого незнакомца арендную плату?
– От живых проблем побольше, чем от призраков, – продолжила Гуань. – Живые беспокоят тебя потому, что злые. А призраки – потому, что они опечалены, растеряны и сбиты с толку.
Я подумала об Эльзе, которая молила Саймона услышать ее.
– Призраков я умею ловить, – сказала Гуань. – Моя третья тетя научила меня. Я кричу призракам: «Слушайте!» И одно сердце говорит с другим. – Она запрокинула голову с самым искренним выражением лица. – Если призрак старушка, то покажи ей старые тапочки с вытертыми задниками, очень удобные. Если призрак – девушка, то покажи ей расческу, которая принадлежала ее матери. Маленьким девочкам нравятся волосы матерей. Я кладу предмет, который так нравится призраку, в большую банку из-под масла. Когда призрак залетает внутрь, то я быстро закрываю крышку. Очень крепко. Теперь призрак готов слушать, и я говорю: «Призрак! Тебе пора в иньский мир!» – Гуань посмотрела на мое нахмуренное лицо и добавила: – Я знаю! В Америке просто нет таких больших банок, может, ты даже не знаешь, про что я говорю. Для американских призраков надо использовать какую-то другую емкость, например большой контейнер, или чемодан, или коробку, но только из дорогого магазина, а не там, где скидки. Да-да, эта идея получше. Либби-а, как зовут тот модный магазин, где все так дорого стоит? В прошлом году Саймон купил тебе там ручку за сто долларов.
– «Тиффани».
– Да-да! «Тиффани-а»! Они дают тебе голубую коробку цвета неба. Американским призракам нравится небо, очаровательные облачка… внутри играют песенки. Залезай внутрь и посмотри. В прошлой моей жизни у мисс Баннер была такая музыкальная шкатулка…
– Гуань, мне надо работать…
– Знаю, знаю… Но в любом случае у тебя нет призрака, у тебя живой человек, который проник в твой дом. Может, он сделал плохую вещь, а теперь прячется, чтоб его не поймали. Слишком плохо, что я не умею ловить таких людей. Тебе лучше позвонить в ФБР! Ах, я знаю, что делать! Позвони тому парню на ТВ-шоу «Их разыскивают в Америке». Позвони! Они каждую неделю кого-то ловят.
Вот такой был совет Гуань.
А потом произошло еще кое-что, что я пыталась выдать за совпадение. Эльза вернулась в нашу жизнь довольно эффектно. Один из ее однокурсников по колледжу, который впоследствии стал продюсером музыки нью-эйдж, возродил ряд произведений, написанных Эльзой, под названием «Высшее сознание». Позже эта музыка стала саундтреком к сериалу об ангелах, довольно иронично, как заметил Саймон, поскольку Эльза не увлекалась христианской мифологией. Но затем в одночасье все начали просто сходить с ума от ангелов и всего, что с ними связано. Сериал получил огромные рейтинги, компакт-диск с саундтреком продавался неплохо, и благодаря известности Эльзы самооценка Саймона дополнительно укрепилась.
Вот уж не думала, что буду так ненавидеть ангелов. А Саймон, который некогда терпеть не мог музыку нью-эйдж, включал альбом всякий раз, когда приходили друзья. Он невзначай сообщал, что девушка-композитор посвятила музыку ему. Они интересовались, с чего вдруг такая честь. Ну, мы с ней были любовниками, лучшими друзьями. Естественно, некоторые друзья сочувственно улыбались мне, что меня бесило. Затем я как ни в чем не бывало объясняла, что Эльза умерла еще до нашего знакомства. Но почему-то это больше походило на признание, как будто я сообщала, что собственноручно ее прикончила. И тогда тишина наполняла комнату.
Так что вдобавок ко всем этим странным стукам-брякам я пыталась притвориться, что меня не беспокоит музыка Эльзы. Я пыталась игнорировать растущую пропасть между мной и мужем. Я пыталась верить, что в вопросах брака, как и в случае с землетрясением, раком и военными действиями, люди типа меня невосприимчивы к неожиданным бедам. Но чтобы притвориться, что с моим миром все в порядке, мне сначала нужно было разобраться, что же с ним не так.
4Пятидесятилетие Гуань
Мы с Саймоном так и не заменили дешевую стеклянную люстру. Когда мы въехали, люстра показалась нам вопиющим оскорблением хорошего вкуса. Позже эта вычурная конструкция стала считаться чем-то типа шутки. Это всего лишь источник света, который мы воспринимали как должное. Люстра просто висела, и мы на нее не обращали внимания, за исключением случаев, когда перегорала очередная лампочка. Мы даже попытались избавиться и от этого напоминания, купив дюжину лампочек у организации слепых ветеранов, по шестьдесят ватт каждая, с гарантированным сроком службы пятьдесят тысяч часов. Но потом в течение года перегорели пять из шести. Мы так и не удосужились поставить лестницу, чтобы их поменять. При одной горящей лампочке люстру практически не было видно.
Однажды вечером около полугода назад последняя лампочка перегорела с тихим хлопком, оставив нас в темноте. Мы с Саймоном собирались пойти в местный ресторан поужинать после работы.
– Я куплю завтра нормальных лампочек, – пообещал Саймон.
– А почему бы не купить сразу новую люстру?
– Зачем? Эта вполне сойдет. Ладно, пошли. Я проголодался.
По дороге в ресторан я размышляла над его словами, вернее над тем, что он это произнес, как будто его больше не заботила наша совместная жизнь. Теперь нам сойдет и всякий ширпотреб.
Ресторан был полупустым. На фоне играла тихая, усыпляющая музыка, этакий белый шум, который никто особо не слушает. Взглянув в меню, которое я успела выучить наизусть, я заметила пару лет пятидесяти, сидевшую напротив. У женщины было кислое выражение лица. Мужчина казался скучающим. Я наблюдала за ними некоторое время. Они жевали, намазывали маслом хлеб, потягивали воду, ни разу не посмотрев друг другу в глаза, не произнеся ни слова. Похоже, они не ссорились. Это была смиренность, существующая отдельно как от счастья, так и от дискомфорта. Саймон изучал винную карту. Мы когда-нибудь заказывали что-нибудь, кроме домашнего белого вина?
– Может, в этот раз закажем бутылку красного? – предложила я.
Он ответил, не поднимая глаз:
– В красном вине полно танина. Не хочу проснуться в два часа ночи.
– Давай попробуем что-то новое! Может, «Фюме Бланш»?
– Я возьму домашнее шабли. А ты закажи, что хочешь. – Он сунул мне винную карту.
Глядя в винную карту, я запаниковала. Внезапно все в нашей жизни показалось предсказуемым и бессмысленным. Как будто все кусочки пазла сложились только для того, чтобы показать, что законченный результат был репродукцией дешевой картины и огромные усилия привели к банальному разочарованию. Конечно, в чем-то мы совместимы – сексуально, интеллектуально, профессионально. Но мы не были друг для друга особенными, мы не напоминали людей, которые действительно принадлежали друг другу. Просто партнеры, а не родственные души, два разных человека, которые делили меню и жизнь. Наше целое не больше, чем сумма наших частей. Наша любовь не предопределена судьбой. Это результат трагической случайности и той глупой уловки с призраком. Вот почему Саймон не питал ко мне особой страсти. Вот почему в нашу жизнь вполне вписалась дешевая люстра.