Ее рот округляется в поддельном удивлении.
– Это мне? – А потом она хрипло смеется и поднимает вверх все десять пальцев, сжимая и разжимая их, словно подает сигнал: – Пятьдесят лет! – верещит она. – Вы можете поверить? Нет?! Скорее сорок? – Она подходит ближе к камере и кивает. – Ладно-ладно, сорок.
Камера рикошетом перескакивает с одной десятисекундной сцены на другую. Моя мать сидит на коленях у мистера Ширази: кто-то кричит, чтобы они поцеловались, и они с радостью слушаются. Вот мои братья в спальне смотрят спортивный канал и машут в камеру банками пива. Вот наши невестки Табби и Барбара помогают Гуань на кухне. Гуань поднимает круглый кусок свинины и кричит: «Попробуй! Подойди ближе, попробуй!» В другой комнате дети всей толпой играют в компьютерную игру и радуются всякий раз, когда убивают монстра. И вот мы со всей семьей стоим в очереди за едой, пробиваемся к обеденному столу, к которому приставили столик для игры в маджонг[42] с одного конца и карточный столик – с другого.
Я вижу себя крупным планом. Я машу рукой, произношу тост в честь Гуань, затем начинаю тыкать пластиковой вилкой в тарелку – всё как обычно на вечеринках. Но камера бездушна. Все читается у меня по лицу: оно безжизненное, а слова звучат вяло. Сразу понятно, в какой я глубокой депрессии, не в состоянии принять то, что приготовила мне жизнь. Невестка Табби говорит со мной, а я просто пялюсь в тарелку. Приносят торт. Все распевают «С днем рождения!».
Камера скользит по комнате и находит меня на диване, я играю в настольную игрушку из стальных шариков, которые издают раздражающий щелкающий звук. Я похожа на зомби. Гуань разворачивает подарки. Коллеги из аптеки подарили ей статуэтку якобы Берты Гуммель, изображающую детей, катающихся на коньках. Гуань лепечет, что они милые, и ставит рядом с другими фигурками. Мама подарила кофеварку. «Ма! Откуда ты узнала, что у меня сломалась кофеварка!» Шелковая блузка ее любимого красного цвета от младшего пасынка Тедди. Гуань сияет от радости: «Слишком хорошая, чтобы носить!» Второй пасынок, Тимми, подарил посеребренные подсвечники, и Гуань тут же вставляет в них свечи, а потом ставит на стол, который Тимми помог ей покрыть краской в прошлом году. «Я прямо как первая леди в Белом доме!»
Глиняная скульптура спящего единорога от нашей племянницы Пэтти. Гуань аккуратно ставит единорожку на каминную полку, обещая: «Никогда не продам его, даже когда Пэтти станет известной художницей, а он будет стоить миллион долларов». Муж подарил ей банный халат, расшитый маргаритками. Гуань изучает этикетку, похожую на дизайнерскую: «О-о-о! Джорджио Лаурентис. Слишком дорого! Зачем так много тратить?» Она грозит пальцем мужу, а тот улыбается с застенчивым и при этом гордым видом. Перед Гуань ставят еще одну стопку коробок. Я вижу, как она берет мой подарок. Я нажимаю кнопку «Стоп», затем «Воспроизвести».
– Всегда оставляй лучшее напоследок, – заявляет Гуань. – Должно быть, это очень-очень особенное, потому что это Либби-а, моя любимая сестра.
Она развязывает ленту и откладывает, чтобы сохранить. Оберточная бумага падает. Гуань надувает губки и смотрит на черепаховую шкатулку, медленно вращает ее в разные стороны, затем поднимает крышку и заглядывает внутрь. Она касается рукой одной щеки и говорит:
– Красивая, такая полезная! – Гуань поднимает шкатулку так, чтобы оператор запечатлел ее для истории. – Видите? – ухмыляется сестра. – Дорожная мыльница!
На заднем плане слышен мой напряженный голос:
– Вообще-то, это не мыльница. Это шкатулка для драгоценностей и прочих вещиц.
Гуань снова смотрит на шкатулку.
– Не для мыла? Для драгоценностей? – Она снова поднимает шкатулку с куда большим уважением, а потом внезапно ее лицо озаряется: – Джордж, слышишь? Моя сестра Либби-а говорит, что я заслуживаю красивые драгоценности. Купи мне бриллиант, большой бриллиант, чтобы положить в эту мыльницу!
Джордж хмыкает, и камера бешено раскачивается, когда он кричит:
– Сестрички, встаньте у камина!
Я протестую, объясняю, что мне пора домой, что у меня дела. Но Гуань тащит меня с дивана со смехом:
– Пойдем-пойдем, ленивая девчонка. Нельзя быть занятой, если тебя просит старшая сестра!
Видеокамера гудит. Лицо Гуань застывает в ухмылке, как будто она ждет вспышки. Она крепко сжимает меня в объятиях, а затем бормочет голосом, полным удивления:
– Либби-а, сестричка моя, такая особенная, такая добрая ко мне.
Я готова разрыдаться, как в видео, так и сейчас, наблюдая собственную жизнь на повторе. Потому что я больше не могу это отрицать. В любую секунду мое сердце разорвется.
Часть III
1На кухне у Гуань
Гуань велела мне прийти в половине седьмого. Она почти всегда приглашает меня к этому времени, но за стол мы обычно садимся ближе к восьми. Поэтому я спросила, будет ли ужин готов к половине седьмого, а то я бы лучше пришла попозже, я правда занята. Но Гуань клятвенно заверила, что в шесть тридцать все уже точно будет готово.
В назначенный час Джордж открывает мне дверь, его взгляд слегка затуманен, поскольку он без очков, а редкие волосы стоят торчком, как в рекламе средств против статического электричества. Его только что повысили до менеджера в магазине «Ударные скидки» в Ист-Бэй. Когда он только-только устроился туда работать, Гуань неправильно поняла на слух название магазина и даже сейчас называет его «Удар по скидке». Я обнаруживаю сестру на кухне. Она срезает ножки черных грибов. Рис не промыт, креветки не очищены. Так что ужин будет через два часа. Я с досадой ставлю сумочку на стол с громким хлопком, но Гуань не обращает внимания на мое раздражение.
Она хлопает рукой по свободному стулу рядом:
– Либби-а, садись! Мне есть кое-что тебе сказать!
Однако она резала грибы еще целых полминуты, прежде чем сбросить бомбу.
– Я говорила с одним иньским человеком! – Гуань переходит на китайский, а я протяжно вздыхаю, давая понять, что не в настроении для подобных бесед. – С Лао Лу! Ты его тоже знала, но не в этой жизни. Лао Лу сказал, что ты должна остаться с Саймоном. Он твой иньюань, судьба, которая сводит любящих вместе!
– И с чего вдруг он моя судьба? – ворчу я.
– Потому что в прошлой, совместной жизни вместе ты любила кое-кого другого до Саймона, а потом Саймон посвятил тебе свою жизнь, чтобы ты и его полюбила.
Я чуть со стула не упала. Я никогда не рассказывала Гуань или кому-то еще о подлинной причине нашего разрыва. Просто говорила, мол, мы разошлись. А теперь Гуань так это сказала, будто весь мир, живые и мертвые, в курсе.
– Либби-а, ты должна верить! – Эту фразу она произносит уже по-английски. – Этот друг из иньского мира говорит, что Саймон не обманывает. Ты думаешь, что он тебя меньше любит, а ее больше, но зачем так думать? Зачем всегда сравнивать любовь? Любовь – это же не деньги!
– Да брось, Гуань! – Я прихожу в ярость, когда слышу, как она его защищает. – Ты понимаешь, как безумно звучат твои слова? Если бы кто-нибудь посторонний тебя услышал, то решил бы, что ты рехнулась! Если призраки действительно существуют, почему я никогда их не вижу? Ну же, скажи!
Теперь она разрезает спинки креветок, вытаскивая черные кишки, но оставляя панцири.
– Однажды ты видела, – спокойно говорит она. – Когда была маленькой!
– Да я притворилась! Призраки – плод воображения, а не порождение иньского мира.
– Не говори «призрак». Для них это вроде расистского слова. Только плохих людей можно называть призраками.
– Ой, а я и забыла. Даже мертвые стали политкорректными. Итак, как же выглядят эти твои обители иньского мира? Скажи мне. Сколько их сегодня здесь? Кто сидит в том кресле? Мао Цзэдун? Чжоу Эньлай?[43] Как насчет Вдовствующей императрицы[44]?
– Нет, их тут нет.
– Что ж, попроси их заглянуть на огонек. Скажи, что я хотела бы их увидеть. Хочу спросить, есть ли у них право давать консультации по вопросам брака.
Гуань расстилает на полу газеты, чтобы туда брызгал жир с плиты. Она кладет креветки на раскаленную сковороду, и кухня тут же наполняется ревом кипящего масла.
– Жители иньского мира, когда хотят приходить, вот тогда приходят. – Она перекрикивает шум. – Они никогда не говорят, когда именно, потому что относятся ко мне как к родственнице – являются без приглашения: «Сюрприз, вот и мы!» Но чаще всего на ужин, когда, может быть, одно-два блюда не слишком получились. Они говорят: «Ой! Этот морской окунь слишком жесткий, ты его передержала на одну минуту. И эти соленья недостаточно хрустящие, они же должны издавать звук, как когда идешь по снегу, тогда готовы, чтобы их кушать. А соус слишком сладкий, только иностранцам такой по вкусу…»
Бла-бла-бла. Это просто нелепо! Она точно описывает то, чем она, Джордж и члены его семьи постоянно занимаются, именно эти разговоры я нахожу чертовски скучными. Мне хочется смеяться и кричать одновременно, когда я слышу ее версию загробной жизни, похожую скорее на отзыв доморощенного ресторанного критика. Гуань высыпает блестящие креветки в миску.
– Большинство жителей иньского мира очень занятые, они много работают. Они хотят расслабиться и идут ко мне за хорошим разговором и потому, что я отличная кухарка. – Гуань выглядит самодовольной.
Я пытаюсь поймать сестру в ловушку ее же собственной логики, хромающей на обе ноги.
– Если ты такая прекрасная кухарка, то зачем они так часто приходят и критикуют твою готовку?
Гуань хмурится и оттопыривает нижнюю губу, словно бы такой вопрос могла задать только круглая идиотка.
– Они не критикуют! Это просто дружеская беседа, откровенная, как бывает у близких друзей. Они же не едят по-настоящему! Как им есть? Они же умерли! Они только притворяются, что едят. Но в любом случае бо́льшую часть времени они хвалят мою готовку, говорят, что им не посчастливилось пробовать такое вкусное блюдо. Ай-я, если бы они могли съесть мои блины с зеленым луком, то умерли бы от счастья. Но поздно. Они уже мертвые…