В надежде хоть как-то ее угомонить я мямлю:
– Ладно, я подумаю.
– Я знала, что ты передумаешь!
– Погоди, я не говорила, что я передумала, я сказала, что подумаю.
Гуань не отставала:
– Вам с Саймоном полюбится Китай, гарантирую сто процентов, особенно моя деревня. Чанмянь такой красивый, что ты не поверишь. Гора, вода, небо, как будто рай на земле. Там я оставила кое-что, что хотела тебе подарить… – Она еще пять минут расписывала красоты деревни, а потом заявила: – Ой, в дверь звонят. Я перезвоню позднее, ладно?
– Вообще-то это я тебе звоню.
– Да? – В дверь снова звонят. Гуань вопит: – Джорджи! Джорджи-а-а-а! Открой дверь! – Затем она кричит: – Вирджи! Вирджи!
Кузина Джорджа из Ванкувера живет с ними?
Гуань снова говорит в трубку:
– Погоди минутку! Мне надо открыть дверь.
Я слышу, как она с кем-то здоровается, а потом снова берет трубку, слегка запыхавшись.
– О’кей. Так почему ты звонишь?
– Хотела кое о чем попросить… – И тут же я жалею, что вообще позвонила. На что я себя обрекаю? Я подумала об озере Тахо, о перспективе быть запертой в душной комнатушке мотеля с Гуань. – Прости, это внезапное предложение, так что я пойму, если ты занята…
– Я для тебя никогда не занята. Если нужно, ты проси. Я всегда скажу «да».
– Я тут подумала… – Я замялась, а потом выпалила: – Ты завтра не занята днем? Может, пообедаем? У меня дела неподалеку от твоей работы. Но если ты занята, то можем пообедать как-нибудь в другой раз, неважно.
– Пообедаем? – радостно переспрашивает Гуань. – Пообедаем! – У нее такой счастливый голос. Я проклинаю себя за то, что пожмотилась даже на символический подарок. А потом я в изумлении слышу, как она отворачивается от трубки и объявляет: – Саймон, Саймон, Либби-а зовет мне завтра пообедать!
Я слышу голос Саймона на заднем плане: «Убедись, что она отвезет тебя в какое-нибудь дорогое место».
– Гуань, что там делает Саймон?
– Пришел ужинать. Вчера я тебя спрашивала. Но ты сказала, что занята. Еще не поздно, приходи сейчас же, у меня есть лишняя еда.
Я смотрю на часы. Семь часов. Значит, вот что у него за встреча. Я чуть ли не прыгаю от радости.
– Спасибо, – говорю я. – Но я занята. – Привычная отмазка.
– Ты всегда занятая. – Привычная жалоба Гуань.
Но я сделала так, чтобы моя отмазка стала правдой. В качестве наказания я составляю список неприятных дел, которые откладывала в долгий ящик, среди них смена фамилии. Смена фамилии означает замену водительских прав, кредитных карт, данных на избирательном участке, банковского счета, паспорта, подписки на журналы, не говоря уже об информировании наших друзей и клиентов. А еще мне надо понять, какую фамилию я намерена взять. Лагуни? Или отцовскую фамилию И? Мама предложила мне оставить фамилию Бишоп.
– Ну на черта брать обратно И? – резонно замечает она. – В Штатах у тебя нет ни одного родственника с такой фамилией. Кто оценит?
Я не стала напоминать маме о ее клятве чтить фамилию И. При дальнейшем размышлении относительно своей фамилии я понимаю, что моя личина всегда была мне чужой, по крайней мере с тех пор, как мне было пять лет и мать сменила всем нам фамилию на Лагуни. С фамилией Гуань она не стала заморачиваться, оставив ей фамилию Ли. Когда Гуань приехала в Америку, мама наплела с три короба, что по китайской традиции девочки сохраняют фамилию матери, а позже призналась, что отчим не хотел удочерять Гуань, так как она была почти взрослой. Кроме того, он не хотел нести юридическую ответственность за любые неприятности, в которые Гуань могла вляпаться, так как она считалась коммунисткой.
Оливия И. Я произношу это сочетание вслух несколько раз. Звучит непривычно, как будто я стала китаянкой, как Гуань. Это меня немного беспокоит. Я вынуждена была расти бок о бок с Гуань, вероятно поэтому я толком никогда не понимала, кем была или кем хотела стать. В ней уживалось слишком много личностей.
Я звоню Кевину, чтобы узнать его мнение о новом имени.
– Мне никогда не нравилась фамилия И, – признается он. – Ребята дразнили: «И-и-и-и! И-и-и-го-го!»
– Мир изменился, – возражаю я. – Сейчас даже круто принадлежать к нацменьшинствам.
– Ну, быть китайцем не сулит особых преимуществ, – хмыкнул Кевин. – Господи, да все вокруг притесняют азиатов, китайцам нигде нет места. Уж лучше быть Лагуни! – Он смеется. – Некоторые думают, что это мексиканская фамилия. Мама тоже так думала.
– Мне не хочется быть Лагуни. В нас ведь на самом деле не течет кровь Лагуни.
– Ни в ком она не течет. Сиротская фамилия.
– О чем ты?
– Когда я пару лет назад был в Италии, то пробовал найти каких-нибудь Лагуни, и оказалось, что эту фамилию монахини давали всяким подкидышам. Это типа «лагуна», отрезанная от остального мира. Дедушка Боба был сиротой. Так что мы родня кучи итальянских сирот.
– А почему раньше не рассказывал?
– Я рассказал Томми и маме. Думаю, тебе забыл рассказать, потому что ты больше не Лагуни, да и вообще вы с Бобом особо не ладили. А я, кроме Боба, не знал другого отца. Родного я вообще не помню.
– Правда?
У меня остались воспоминания о нем: он подкидывал меня, я смотрела, как он отламывает клешни краба, он катал меня на плечах, пробиваясь сквозь толпу. Разве этого недостаточно, чтобы я воздала должное его фамилии? Не пора ли почувствовать связь с ним?
В полдень я иду в аптеку за Гуань. Сначала мы торчим там двадцать минут, пока она знакомит меня со всеми подряд – с фармацевтом, другим продавцом, ее покупателями, каждый из которых ее «самый наилюбимый». Я выбираю тайский ресторан на Кастро, где могу наблюдать за уличным движением из-за столика у окна, пока Гуань болтает сама с собой. Сегодня я отношусь к этому как к своеобразному соревнованию. Пусть она говорит о Китае, о разводе, о том, что я слишком много курю, о чем угодно. Сегодня это мой подарок Гуань. Я надеваю очки для чтения и просматриваю меню. Гуань внимательно изучает окрестности ресторана, плакаты Бангкока, пурпурно-золотые веера на стенах.
– Мило. Симпатично, – выносит она свой вердикт таким тоном, будто я отвела ее в лучший ресторан в городе. Она отхлебывает чай. – Сегодня ты не очень занятая.
– Сегодня я занималась личными делами.
– Какими такими личными?
– Ну, продление разрешения на парковку по месту жительства, смена имени и тому подобное.
– Смена имени? Что еще за смена имени? – Она разворачивает салфетку на коленях.
– Мне пришлось заполнить ворох всяких бумаг, чтобы сменить фамилию на И. Пришлось сгонять в автоинспекцию, в банк, в мэрию… Эй, что с тобой?
Гуань вдруг энергично трясет головой и морщится. Она подавилась?
– С тобой все нормально? – спрашиваю я.
Она машет руками, не в силах говорить, вид совершенно безумный. Я вскакиваю и судорожно пытаюсь вспомнить, как делать прием Геймлиха[47]. Но теперь Гуань жестом предлагает мне сесть.
Она глотает чай, затем стонет:
– Ай-я! Либби-а, прости, я должна тебе кое-что сказать. Не меняй фамилию на И, не делай такого!
Я морально готовлюсь. Гуань, разумеется, снова будет настаивать, что мы с Саймоном не должны разводиться. Она подается вперед, как шпион.
– И – ненастоящая фамилия ба[48].
У меня глухо колотится сердце.
– О чем ты?
– Дамы, вы выбрали? – спрашивает официант.
Гуань тычет в меню и для начала спрашивает, как правильно произносится название одного из блюд.
– Свежее?
Официант кивает, но без должного энтузиазма.
Гуань тычет в другое блюдо:
– Нежное?
Он снова кивает.
– А какое лучше?
Официант пожимает плечами:
– Оба вкусные.
Гуань с подозрением смотрит на него, а потом заказывает рисовую лапшу с овощами и ароматным соусом.
Когда официант уходит, я спрашиваю:
– Что ты там говорила?
– Иногда в меню говорят свежее, а оно не свежее! – жалуется она. – Может, это вообще остатки вчерашнего.
– Нет, я не про еду. Что ты говорила про папину фамилию?
– А, да! – Она сгорбилась и снова приняла шпионскую позу. – Фамилия ба. На самом деле это не его фамилия. Это правда, Либби-а! Я говорю тебе только для того, чтобы ты не шла по жизни с неправильной фамилией. Зачем осчастливливать чужих предков, а не своих?
– О чем ты говоришь? Как это может быть не его фамилия?
Гуань озирается, словно собирается раскрыть личности наркобаронов.
– А теперь я тебе кое-что скажу, но ты никому не говори, обещай, Либби-а?
Я киваю неохотно, но уже заинтригована. Гуань начинает рассказывать на китайском, на языке призраков из нашего детства.
Я говорю тебе правду, Либби-а! Ба присвоил чужую фамилию. Он украл судьбу удачливого человека. Это случилось во время войны. Ба учился в Университете Гуаньси, изучал физику. Это было в Лянфэне, неподалеку от Гуйлиня. Ба родился в бедной семье, но отец отправил его в миссионерскую школу-интернат, когда он был маленьким. Там не нужно было ничего платить, только пообещайте любить Иисуса. Вот почему у ба был такой хороший английский. Я ничего этого не помню. Я просто пересказываю то, что сказала моя тетя Ли Биньбинь. В то время мы с мамой и ба жили в маленькой комнатке в Лянфэне, рядом с университетом. По утрам ба ходил на занятия. Во второй половине дня он работал на заводе, собирал радиодетали. Фабрика платила по количеству законченных изделий, так что зарабатывал он совсем мало. Тетя говорила, что ба головой работал лучше, чем руками. По вечерам ба и его одноклассники вскладчину покупали керосин для общей лампы. В полнолуние им не нужна была лампа. Можно было сидеть снаружи и заниматься до рассвета. Я тоже так делала, когда росла. Ты это знала? В Китае полная луна и прекрасна, и выгодна. Однажды ночью, когда ба возвращался домой с учебы, из переулка вышел какой-то пьянчуга и преградил ему путь. Он размахивал курткой. «Эта куртка, – сказал он, – принадлежала моим предкам много поколений. Но теперь я должен ее продать. Взгляни на мое лицо, я всего лишь простой человек из списка ста фамилий