– Вам очень повезло, что она у меня вообще есть. Орел с кошачьей головой – большая редкость, – хвастается он. – Три недели ловил!
– Поверить не могу! – говорю я Саймону. – Меня сейчас стошнит.
И тут я слышу голос Гуань:
– Орлы с кошачьей головой не такая уж редкость, просто тяжело поймать. По слухам, на вкус ничего особенного!
– Честно говоря, он не такой пикантный, как, скажем, ящерица. Но вы едите орла с кошачьей головой, чтобы придать себе сил и амбиций, а не ради тонкого вкуса. Кроме того, это полезно для зрения. Один из моих покупателей почти ослеп. После того как он съел орла с кошачьей головой, впервые почти за двадцать лет смог рассмотреть жену. Покупатель потом вернулся и обругал меня: «Черт! Она такая уродливая, что может напугать даже обезьяну. Будь ты проклят, что позволил мне съесть орла с кошачьей головой!»
Гуань искренне расхохоталась:
– Да-да, я тоже такое слышала. Хорошая история!
Она достает кошелек и вытаскивает купюру в сотню юаней.
– Гуань, что ты делаешь?! – верещу я. – Я не собираюсь есть сову!
Мужчина отмахивается.
– Только американские деньги, – твердо произносит он. – Одна сотня американских долларов.
Гуань достает десять долларов.
– Гуань! – кричу я.
Торговец качает головой, отказывается от десятки. Гуань пожимает плечами и уходит. Торговец кричит ей вслед, что согласен на пятьдесят. Она возвращается и протягивает ему пятнадцать.
– Последнее предложение.
– Это безумие, – ворчит Саймон.
Парень вздыхает, затем отдает ей клетку с грустной совой, не переставая жаловаться:
– Какой позор, так мало денег за такую работу. Посмотрите на мои руки, три недели лазал по кустам, чтобы поймать эту птицу.
Когда мы уходим, я хватаю Гуань за свободную руку и с жаром бормочу:
– Я ни за что не позволю тебе съесть эту сову. Меня не волнует, что мы в Китае!
– Тихо! Тихо! Ты ее напугаешь! – Гуань отодвигает от меня клетку, улыбается, а потом подходит к бетонной стене с видом на реку и ставит клетку сверху. Она мурлычет, обращаясь к сове: – Дружочек, хочешь поехать с нами в Чанмянь? Хочешь забраться со мной на вершину горы, чтобы моя маленькая сестренка посмотрела, как ты улетаешь?
Сова вертит головой и мигает. Я чуть не плачу от радости и вины. Как я могла так плохо подумать про Гуань? Я робко рассказываю Саймону про свою ошибку и щедрость Гуань, но Гуань отмахивается, когда я делаю попытку извиниться.
– Я вернусь на птичий рынок, – говорит Саймон, – сделаю записи, что тут еще экзотичного продают. Пойдешь со мной?
Я качаю головой, не в силах отвести восхищенного взгляда от птицы, которую спасла Гуань.
– Я вернусь через десять – пятнадцать минут.
Саймон уходит, и я замечаю, как по-американски выглядит его походка, особенно здесь, на чужой земле. Он движется в собственном ритме, не подстраивается под толпу.
– Видишь? – Я слышу голос Гуань. – Вон там, – она показывает на конусообразную вершину вдалеке, – недалеко от моей родной деревни есть гора, даже выше той. Мы называем ее «Желание юной девушки» в честь девушки-рабыни, которая сбежала на вершину, а затем улетела с фениксом, своим любовником. Позже она тоже превратилась в феникса и вместе с возлюбленным улетела в вековой сосновый лес. – Она смотрит на меня. – Это просто история. Суеверие.
Меня забавляет, что Гуань считает необходимым это уточнить.
Гуань продолжает:
– Но все девочки в нашей деревне верили в эту сказку не потому, что были глупы, а потому, что питали надежды на лучшую жизнь. Мы верили: если забраться на вершину и загадать желание, оно может сбыться. Итак, мы подращивали птенчиков и сажали их в клетки, которые плели своими руками. Когда птицы были готовы к полету, мы забирались на вершину и выпускали их. Птицы улетали в обитель фениксов и передавали наши желания. – Гуань фыркает. – Большая Ма сказала, что вершина получила название «Желание юной девушки» потому, что на вершину взобралась одна сумасшедшая девчонка, но когда она попыталась взлететь, то рухнула вниз и превратилась в валун. Большая Ма говорила, что именно поэтому у подножия горы так много валунов. Это все глупые девчонки с их несбыточными фантазиями.
Я смеюсь.
Гуань свирепо смотрит на меня, как будто я и есть Большая Ма.
– Нельзя запретить девушкам мечтать. Нет! – восклицает она. – Все должны мечтать. Чтобы дать себе надежду. Перестать мечтать – все равно что согласиться, что ты не сможешь изменить судьбу. Разве это не так?
– Наверное, так.
– Угадай, что я загадала.
– Не знаю. Что же?
– Ну же, угадай.
– Красивого мужа?
– Нет.
– Машину?
Гуань качает головой.
– Джекпот?
Гуань смеется и хлопает меня по руке.
– Все неправильно. Ладно, я скажу тебе! – Она смотрит на горные пики. – Перед отъездом в Америку я подрастила трех птиц, даже не одну, а целых три, чтобы загадать три желания. Я сказала себе: если эти три желания сбудутся, то моя жизнь будет полной чашей, можно умереть счастливой. Первое желание – обрести сестру, которую я смогу любить всем сердцем, и большего мне от нее не нужно. Второе желание – приехать с сестрой в Китай. А третье желание… – голос Гуань дрожит, – чтобы Большая Ма увидела меня и попросила прощения за то, что выгнала меня. – Впервые Гуань показывает, как глубоко переживает незаслуженную обиду. – Я открыла клетку, – продолжает она, – и выпустила трех своих птичек. – Она размахивает руками, как крыльями. – Но один птенчик бесцельно взмахивал крыльями, летал кругами, а потом рухнул на дно. Вот видишь, два моих желания уже сбылись: у меня есть ты, и мы вместе в Китае. Прошлой ночью я поняла, что мое третье желание никогда не сбудется. Большая Ма никогда не попросит у меня прощения… – Она поднимает клетку с совой. – Но теперь у меня есть красивый орел с кошачьей головой, с которым можно отправить новое желание. Когда он улетит, то с ним улетят и все мои старые печали. И мы с тобой будем свободны.
К нам возвращается Саймон:
– Оливия, ты не поверишь, что тут употребляют в пищу!
Мы едем в отель, чтобы нанять машину, которая отвезет одну местную жительницу, двух туристов и одного «орла с кошачьей головой» в Чанмянь.
5Хеллоу-гудбай![59]
К девяти утра мы обзавелись водителем. Это обходительный парень, которому не чужда капиталистическая суета.
– Чисто, дешево, быстро, – заявляет он по-китайски, а потом повторяет то же самое для Саймона.
– Что он сказал? – спрашивает Саймон.
– Он демонстрирует, что говорит по-английски.
Наш водитель напоминает мне ловких гонконгских юношей, которые тусуются в модных бильярдных Сан-Франциско: набриолиненные волосы, на мизинце идеально ухоженный ноготь длиной в дюйм, символизирующий, что этому человеку повезло и не нужно надрываться на работе. Он широко улыбается, демонстрируя пожелтевшие от никотина зубы.
– Зовите меня Рокки, – заявляет он по-английски с сильным акцентом. – Как кинозвезду.
Он показывает потрепанную фотографию Сильвестра Сталлоне, вырезанную из журнала, которую хранит в китайско-английском словаре. Мы прячем чемодан с подарками и запасной фотоаппарат в багажник машины. Остальной багаж остался в отеле. Рокки придется привезти нас обратно сегодня вечером, если только тетя Гуань не настоит на том, чтобы мы остались ночевать – в китайских семьях это частое явление. Памятуя об этом, я сунула в сумку с фотоаппаратом туалетные принадлежности.
Рокки размашистым движением распахивает дверь, и мы забираемся в черный «ниссан» – седан последней модели, в котором, как ни странно, отсутствуют ремни безопасности и подголовники. Неужели японцы думают, что жизни китайцев не стоит спасать?
– Либо в Китае самые лучшие водители, либо нет толковых юристов по возмещению материального ущерба, – заключает Саймон.
Узнав, что мы американцы, Рокки радостно предполагает, что мы любим громкую музыку. Он вставляет кассету «Юритмикс», подаренную одним из его «великолепных американских клиентов».
Гуань сидит впереди, а мы с Саймоном и совой – сзади. Так начинается наше путешествие в Чанмянь под хит «Сестры делают это для себя». Великолепные американские клиенты Рокки также научили его набору фраз, чтобы успокаивать туристов. Пока мы едем по многолюдным улицам Гуйлиня, он произносит их нараспев, как мантру: «Куда вам? Я знаю это место. Садитесь, поехали», «Быстрее? Слишком быстро? Ни за что, Хосе», «Как далеко? Недалеко. Слишком далеко», «Припарковать машину? Подожди секунду. Я мигом», «Не заблудились. Без проблем. Успокойтесь!».
Рокки объясняет, что учит английский, чтобы однажды осуществить свою мечту – уехать в Америку.
– Я хочу стать известным киноактером, специализирующимся на боевых искусствах, – делится он с нами по-китайски. – Я два года занимался тайцзицюань. Конечно, я не ожидаю сразу колоссального успеха. Может быть, сразу по приезде придется устроиться таксистом, но я трудолюбивый. В Америке нет таких трудолюбивых людей, как мы, китайцы. А еще мы не боимся страдать. Что для американцев невыносимо, для меня обычные условия. Тебе не кажется, что это правда, сестрица?
Гуань многозначительно хмыкает. Интересно, она подумала о своем зяте, бывшем химике, который иммигрировал в Штаты и теперь работает посудомойщиком, так как слишком боится говорить по-английски, чтобы его не сочли глупым? В этот момент глаза Саймона округляются, и я ору: «Мама!» Машина чуть не сбивает двух школьниц, держащихся за руки.
Рокки беспечно продолжает рассказывать о своей мечте:
– Я слышал, в Америке можно зарабатывать пять долларов в час. За такие деньги я работал бы по десять часов в день без выходных. Это пятьдесят долларов в день! Я в месяц столько не зарабатываю, даже с чаевыми.
Он смотрит на нас в зеркало заднего вида, чтобы понять, уловили ли мы этот намек. В нашем путеводителе говорится, что чаевые в Китае считаются оскорбительными; видимо, книга утратила актуальность.