В нос ударяет сырой, затхлый запах, и к горлу подступает паника. Я оглядываюсь в поисках признаков разложения. Я уже чувствовала такой запах раньше. Но где? Когда? Он кажется очень знакомым. Это обонятельная версия дежавю – дежа сенти[66]. Или, возможно, это инстинкт. Так животные знают, что источник дыма – огонь, а огонь – это опасность. Этот запах засел в подсознании. Это эмоциональный остаток животного страха и беспричинной тоски. Я спешу мимо очередной груды камней. Но мое плечо цепляется за выступающий край, и я кричу, когда конструкция рушится. Я смотрю на развалины. Чье волшебство я только что уничтожила? Меня охватывает тревожное чувство, что я разрушила какие-то чары и камни вот-вот начнут раскачиваться. Где туннель?
Такое впечатление, что каменных насыпей стало больше – они что, размножились, что ли? – и я должна петлять по этому лабиринту. Ноги идут в одном направлении, но разум упорно настаивает, что нужно двигаться в другом. Что бы сделал Саймон? Всякий раз, когда я сомневалась, по силам ли мне что-то, он выступал в мою поддержку, уверял, что я в состоянии пробежать еще полмили, или подняться на следующий холм, или доплыть до причала. В те времена я верила ему и была благодарна, что он в меня верит.
Я представляю, как Саймон подгоняет меня сейчас: «Эй, герл-скаут! Шевели булочками!» Я ищу каменную стену и арку, чтобы сориентироваться, но ничего не могу рассмотреть, только смутные тени. Затем я вспоминаю те случаи, когда злилась на Саймона, потому что послушалась и в итоге потерпела неудачу. Один раз я наорала на него, когда встала на ролики и рухнула на задницу. А однажды разрыдалась, потому что рюкзак был слишком тяжелым.
Я сижу на земле злющая и плачу. К черту все это! Я вызываю такси! Вот же дурочка. Неужели я действительно верю, что можно просто взмахнуть рукой, поймать такси и выбраться из этой передряги? Все, на что я способна в случае опасности, – заплатить по счетчику? Почему бы тогда не заказать лимузин? Я схожу с ума, это точно!
– Саймон! Гуань! – кричу я, и в голосе слышится паника, из-за чего паникую еще сильнее.
Я пытаюсь двигаться быстрее, но тело налилось тяжестью, его тянет к ядру земли. Я натыкаюсь на одну из статуй. Камень падает, задевает плечо. И тут весь ужас, который я сдерживала, пеной вырывается изо рта, и я рыдаю, как младенец. Я не могу идти дальше. Я не могу думать. Я опускаюсь на землю и обхватываю себя руками. Я потерялась! Они тоже! Мы трое заперты в этом ужасном месте, умрем здесь, сгнием и рассыплемся, а потом окаменеем и станем очередными безликими статуями! Пронзительные голоса сопровождают мои крики. Пещеры поют, и это песни печали, песни сожаления. Я затыкаю уши, закрываю глаза, чтобы отгородиться от этого наваждения, от своих мыслей, от того и от другого.
Ты можешь остановить это, говорю я себе, но сама с трудом в это верю. Я чувствую, как струна в мозгу натягивается, а затем рвется и я, став легкой, парю, освобождаясь от тела и смертных страхов. Так вот как люди сходят с ума – просто дают струне порваться. Я словно героиня скучного шведского фильма, которая с запозданием реагирует на очевидную иронию. Я вою как сумасшедшая оттого, как нелепо выгляжу, как глупо умирать в таком месте. Саймон никогда не узнает, как я волновалась за него. Он прав. Я истеричка! Тут чьи-то руки хватают меня за плечи, и я верещу от страха. Это Гуань, и ее лицо полно беспокойства.
– Что случилось? С кем ты говоришь?
– Господи! – подскакиваю я. – Я заблудилась. Думала, что и ты тоже… – Я шмыгаю носом и прерывисто дышу. – А ты знаешь, где мы? Мы потерялись?
– Нет-нет-нет, – уверяет Гуань.
Я замечаю у нее под мышкой какой-то деревянный ящик, похожий на антикварную шкатулку для столового серебра.
– Что это такое?
– Коробка. – Свободной рукой Гуань помогает мне встать на ватные ноги.
– Я вижу, что коробка.
– Сюда. – Гуань берет меня за локоть и ведет, но ничего не говорит о Саймоне. Она странно торжественна, необычайно молчалива.
– Ты видела…
Она обрывает меня, качая головой. Я испытываю облегчение, а затем разочарование. Я перестала понимать, что должна чувствовать каждую минуту. Мы пробираемся мимо странных статуй.
– Откуда у тебя коробка?
– Нашла.
– Да что ты?! – огрызаюсь я. – А я-то думала, что ты приобрела ее в дорогом универмаге.
– Это моя коробка, которую я давно спрятала. Я тебе говорила. Всегда хотела показать тебе.
– Прости. Я просто вымоталась. Что там внутри?
– Когда поднимемся туда, откроем и посмотрим.
Мы идем молча. Страх утихает, пейзаж начинает выглядеть более позитивным. Ветер дует в лицо. Еще недавно с меня катился градом пот, а сейчас я озябла. Тропинка по-прежнему кажется ухабистой, но я больше не чувствую никакого странного гравитационного притяжения. Я ругаю себя. Милая, единственное, с чем проблемы в этом месте, – твоя башка. Это был приступ паники. Камней испугалась!
– Гуань, что это за штуки?
Остановившись, она оборачивается:
– Ты о чем?
Я тычу пальцем в одну из насыпей.
– Камни, – бросает Гуань и идет дальше.
– Я понимаю, что камни, но как они сюда попали? Зачем они тут? Они что-то значат?
Она останавливается еще раз, бросает взгляд на ущелье.
– Это секрет.
У меня волосы встают дыбом.
– Да ладно, Гуань. – Я придаю голосу нотки небрежности. – Это типа надгробия? Мы идем по кладбищу или что-то в этом роде? Ты можешь мне сказать.
Она открывает рот, собираясь ответить, но потом упрямится:
– Я скажу тебе позже. Не сейчас.
– Гуань!
– Когда мы вернемся. – Она указывает на небо. – Скоро стемнеет. Видишь? Не трать время на болтовню. – А потом ласково добавляет: – Может быть, Саймон уже вернулся.
Моя грудь трепещет от надежды. Она знает что-то, чего не знаю я, уверена! Я концентрируюсь на этом ощущении, пока мы пробираемся, огибая валуны, вниз, в ущелье, потом мимо глубокой расселины. Вскоре мы оказываемся на узкой тропе, ведущей наверх. Ура! Я вижу стену и туннель.
Я опережаю Гуань. Сердце глухо колотится. Саймон наверняка там. Я верю, что силы хаоса и неопределенности дадут мне еще один шанс загладить свою вину. Наверху мои легкие почти разрываются. У меня кружится голова от радости, я плачу от облегчения, потому что чувствую ясность покоя, простоту доверия, чистоту любви. Но там рюкзак, горелка, влажная куртка – всё, как мы оставили. Страх пронзает сердце, но я цепляюсь за силу веры и любви. Я иду к другому концу туннеля, предчувствуя, что Саймон будет там. Он обязан быть там! Уступ пуст, снаружи никого и ничего, кроме порывов ветра. Я прислоняюсь к стене туннеля и сползаю на землю, обняв колени. Я поднимаю голову. Надо мной нависает Гуань.
– Я никуда не пойду! – говорю я ей. – Пока не найду Саймона.
– Я знаю.
Она садится на сундук, открывает рюкзак и достает стеклянную бутылку с холодным чаем и две банки. В одной жареный арахис, в другой – фасоль. Она вытряхивает арахис и предлагает мне. Я качаю головой.
– Тебе не нужно оставаться. Я знаю, что тебе нужно готовиться к завтрашним похоронам Большой Ма. Со мной все будет в порядке. Он, вероятно, скоро объявится.
– Я останусь с тобой. Большая Ма уже разрешила мне отложить похороны на два-три дня. В любом случае будет больше времени приготовить еду.
Меня осеняет идея:
– Гуань! Давай спросим у Большой Ма, где Саймон.
Когда слова слетают с губ, я понимаю всю глубину своего отчаяния. Так реагируют родители умирающих детей, обращаясь к экстрасенсам и целителям, к кому угодно, хватаясь за любую ниточку надежды, какая только найдется во вселенной. Гуань смотрит на меня с нежностью, и я понимаю, что моим надеждам не суждено сбыться.
– Большая Ма не знает, – тихо говорит сестра по-китайски.
Она снимает защитный колпачок с горелки и зажигает. Голубое пламя вырывается из крошечных щелей с ровным шипением.
– Обитатели мира инь, – Гуань переходит на английский, – не знают всего, не так, как ты думаешь. Иногда они теряются, не понимают, куда идти. Вот почему некоторые обитатели инь так часто возвращаются и спрашивают, где они и куда им идти.
Я рада, что Гуань не понимает, как я подавлена. Походная горелка излучает ровно столько света, сколько нужно, чтобы очертить нас как тени.
– Хочешь, – мягко говорит она, – я попрошу Большую Ма помочь нам поискать? Будем как поисковая группа ФБР. Хорошо, Либби-а?
Я тронута ее стремлением помочь мне, остальное неважно.
– В любом случае никаких похорон завтра. Большой Ма придется побездельничать… – Гуань наливает холодный чай в кружку и ставит на горелку.
– Разумеется, я не могу ее сегодня попросить, – говорит она по-китайски. – Уже стемнело. Духи ее пугают до смерти, хотя она и сама теперь дух…
Я рассеянно наблюдаю, как голубые и оранжевые кончики пламени лижут дно металлической кружки. Гуань протягивает ладони к горелке.
– Если человек привык бояться призраков, от этой привычки трудно избавиться. Мне повезло: у меня никогда такой привычки не было. Когда я вижу их, мы просто разговариваем, как друзья…
В этот момент меня пронзает ужасная мысль:
– Гуань, если бы ты увидела Саймона, я имею в виду, в мире инь, ты бы сказала мне, не так ли? Не стала бы притворяться…
– Я его не вижу, – тут же отвечает она и гладит мою руку. – Я говорю правду.
Я позволяю себе поверить, что Гуань не станет лгать и Саймон жив. Кладу голову на сложенные руки. Есть ли у нас план на утро? А потом, скажем, к полудню, если мы его так и не найдем? Нужно ли вызвать полицию? Но после я вспоминаю, что тут нет ни телефонов, ни машины.
Может быть, мне поехать автостопом прямиком в американское консульство? Есть ли филиал в Гуйлине? Как насчет офиса «Американ экспресс»? Если да, то я совру, что у меня платиновая карточка. Пусть сдерут с меня, сколько нужно, но организуют спасательные работы, пригонят вертолет и все такое.