Услышав какой-то скрежет, поднимаю голову. Гуань ковыряется армейским ножом в замке шкатулки.
– Ты что делаешь?
– Потерялся ключ. – Она держит нож, ища среди его инструментов наиболее подходящий, и выбирает пластиковую зубочистку. – Давным-давно я положила сюда много всего. – Гуань вставляет зубочистку в замок. – Либби-а, фонарик в сумке, принесешь мне, ладно?
При свете фонарика я вижу, что шкатулка изготовлена из красного дерева и отделана потускневшей латунью. На крышке вырезаны деревья, охотник, похожий на баварца, маленький мертвый олень, перекинутый через его плечо, и собака, прыгающая перед ним.
– Что там?
Раздается щелчок, и Гуань садится. Она улыбается и указывает на шкатулку.
Я берусь за латунную ручку и медленно приподнимаю крышку. Изнутри доносятся переливчатые звуки. Я испуганно опускаю крышку. Тишина. Это музыкальная шкатулка!
Гуань хихикает:
– А ты что, решила, что там призрак?
Я снова поднимаю крышку, и туннель заполняют звуки бравурной музыки. Это военный марш, и я представляю гарцующих лошадей и солдат в яркой униформе. Гуань насвистывает знакомый мотив. Я освещаю шкатулку. В углу под стеклянной панелью виднеется механизм, который проигрывает музыку, – металлические зубчики задевают шипы на вращающемся цилиндре.
– Не очень-то похоже на китайскую музыку, – говорю я Гуань.
– Она не китайская. Немецкая. Нравится?
– Приятная.
Так вот откуда растут ноги у ее историй про музыкальную шкатулку! Я с облегчением вздыхаю: россказни сестры имеют под собой какое-то основание. Я тоже напеваю этот же мотив.
– Ах, ты знаешь песню? – спрашивает Гуань.
Я качаю головой.
– Однажды я подарила тебе музыкальную шкатулку, свадебный подарок. Помнишь?
Внезапно музыка замолкает. Мелодия висит в воздухе несколько секунд, а потом растворяется. Нам остается только слушать ужасное шипение печки, напоминание о дожде и холоде, о том, что Саймону грозит опасность. Гуань открывает деревянную панель в шкатулке, достает ключик, вставляет в замок и начинает заводить шкатулку. Снова играет музыка, и я благодарна Гуань за подобие комфорта. Я заглядываю в отделение, где лежал ключ. В таких ящичках находят свое последнее пристанище всякие безделицы: оторванные пуговицы, потрепанные ленточки, пустые флакончики – вещицы, которыми раньше дорожили, но потом спрятали на долгие годы и забыли о них.
Когда музыка снова замолкает, я сама завожу шкатулку. Гуань рассматривает скомканную лайковую перчатку, подносит к носу и нюхает. Я беру брошюрку с потрепанными краями: «Путешествие в Индию, Японию и Китай» Байарда Тейлора. Между страницами вместо закладки вставлен конверт. На одной из страниц подчеркнута фраза: «Их раскосые глаза свидетельствуют об искаженном мировоззрении». Какой фанатик владел этой книгой? Я переворачиваю конверт. Коричневыми чернилами написан обратный адрес: «Рассел и компания», Акрополис-роуд, шоссе 2, Колд-Спринг, Нью-Йорк.
– Эта шкатулка принадлежала кому-то по имени Рассел?
– Ах! – У Гуань расширяются глаза. – Руссо. Ты помнишь!
– Нет. – Я направляю фонарик на конверт. – Здесь написано «Рассел и компания». Видишь?
На лице Гуань читается разочарование.
– В то время я не знала английского, – говорит она по-китайски, – и не могла прочесть.
– Значит, шкатулка принадлежала мистеру Расселу?
– Не-а! – Она берет конверт и изучает. – Ах! Рассел. Я думала, что это «Руссо» или «Россия». Отец работал в компании «Рассел». Его звали… – Гуань смотрит мне в глаза. – Баннер! – восклицает она.
– О, точно! – Я смеюсь. – Как мисс Баннер. Ну конечно. Ее отец был моряком торгового флота или вроде того.
– Привозил опиум.
Да, теперь я вспомнила. Меня поражает странность всего происходящего. Оказывается, речь не про сказку о привидениях на ночь. Передо мной – музыкальная шкатулка, в которой лежат вещи, которые предположительно принадлежали героям ее истории. Я едва могу говорить.
– Это была музыкальная шкатулка мисс Баннер?
Гуань кивает.
– Ее имя… Ай-я!.. Вылетело у меня из головы. – Она достает из шкатулки малюсенькую жестяную коробку, цокает языком, приговаривая: – Как же ее звали…
Гуань достает из жестянки черный кирпичик, я сначала думаю, что это тушь, но она отщипывает кусочек и кидает в чай, который кипит на огне.
– Это что?
– Снадобье. – Она переходит на английский. – Со специального дерева, там только свежие листья, очень липкие. Я сама сделала для мисс Баннер. Вкусно пить и нюхать. Расслабляет мысли. Чувствуешь умиротворение. Может, память вернется.
– Это со священного дерева?
– О! Ты помнишь?
– Нет, я помню твою историю.
У меня дрожат руки. Дико хочется курить. Что, черт побери, со мной происходит? Я стала такой же безумной, как и Гуань. Может, местная вода заражена каким-то галлюциногеном? Или меня укусил китайский комар, который переносит вирус, сводящий с ума? Может, Саймон вовсе не пропал? И у меня на коленях не лежат вещицы, принадлежавшие женщине из детских снов?
Туман и резкий запах чая ударяют в нос. Я зависаю над чашкой, пар увлажняет мое лицо, я закрываю глаза и вдыхаю аромат. Да, это средство и впрямь обладает успокаивающим эффектом. Или я действительно сплю. Это сон. Тогда я могу проснуться…
– Либби-а, смотри. – Гуань дает мне прошитую вручную книгу. Обложка выполнена из мягкой, гибкой замши цвета сепии. Рельефным готическим шрифтом написано: «ПИЩА НАША». Следы чешуек золота окаймляют нижнюю часть букв. Когда я открываю книжечку, на землю слетают обрывки форзаца, и теперь виднеется кожаная изнанка обложки, бывшей некогда пурпурной. Цвет напоминает мне картинку из детской Библии: Моисей с диковатым выражением лица стоит на фоне пурпурного неба на камне, потрясая скрижалями перед толпой язычников в тюрбанах.
Я листаю дальше. В левой части одной из страниц набрано неровными строками послание: «Упование на Господа избавляет нас от искушений дьявола. Ежели ты исполнен Духом, то не можешь быть полнее». На противоположной странице напечатаны слова «Уголок Аминь». А под ними каракулями, полными чернильных пятен и брызг, причудливый список: «Прогорклые бобы, гнилая редька, лист опиума, пастушья сумка, полынь, гнилая капуста, сушеные семена, волокнистые стручки и древесный бамбук. Многое подается холодным или утопленным в мрачном море касторового масла. Боже, помилуй». Следующие страницы содержат аналогичные параллели: христианское вдохновение, связанное с голодом и пищей духовной, а напротив «Уголок Аминь», в котором перечислены продукты, которые владелец этого журнала явно счел оскорбительными, но решил привести в пример как образчик еретического юмора. Саймон пришел бы в восторг. Он мог бы использовать это в нашей статье.
– Слушай! – Я зачитываю Гуань вслух: – Котлеты из собачатины, птичье фрикасе, тушеная голотурия[67], черви и змеи. Пир для почетных гостей. В будущем постараюсь быть менее почетным. – Я откладываю дневник. – А что такое голотурия?
– Нелли!
– Это так переводится «голотурия»?
– Нет-нет! – Гуань смеется и легонько хлопает меня по руке. – Мисс Баннер звали Нелли, но я всегда обращалась к ней «мисс Баннер», потому и позабыла имя. Ха! Какая плохая память! Нелли Баннер.
Я сжимаю дневник. В ушах звенит.
– А когда ты познакомилась с мисс Баннер?
Гуань качает головой:
– Точная дата… погоди…
– И-ба-лю-сы… – Я вспоминаю одну из историй Гуань. – Созвучно выражению «потеряешь надежду – соскользнешь в смерть». Одна тысяча восемьсот шестьдесят четвертый.
– Да-да! Хорошая память. Тогда же Небесный Царь проиграл битву за Великий мир.
Небесный Царь. Я помню и это. Был ли такой Небесный Царь на самом деле? Жаль, что я так плохо знаю китайскую историю.
Я провожу ладонью по мягкой обложке дневника. Почему сегодня не выпускают такие книги? Книги, которые кажутся теплыми и дружелюбными в руках. Я переворачиваю страницу и читаю: «Откусывание головок спичек Люцифера (мучительно). Глотание сусального золота (экстравагантно). Глотание хлорида магния (мерзость). Поедание опиума (безболезненно). Употребление сырой воды (мое предложение). Когда мы обсуждали тему самоубийств, мисс Му сообщила, что самоубийства категорически запрещены среди последователей тайпинов, хотя они и приносят себя в жертву в битве за Господа».
Тайпины. «Тай» означает «великий», «пин» – «мир». Великий мир. Когда было восстание тайпинов? Где-то в середине девятнадцатого…
Мой разум разрывается на части, я сопротивляюсь, но едва держусь. Раньше я относилась к историям Гуань с изрядной долей скептицизма. Но теперь я смотрю на пожелтевшую бумагу с выцветшими чернилами, потускневший медальон, смятую перчатку, надпись «ПИЩА НАША» и слушаю старомодную мелодию.
Я осматриваю шкатулку, нет ли каких-то еще указаний на дату. И тут вспоминаю про дневник. На обороте титульного листа написано: «Глад Тайдингз Паблишерс, MDCCCLIX». Римские цифры, черт побери! Я перевожу их в привычный вид: 1859. Открываю книгу Байарда Тейлора, там тоже есть выходные данные: «Дж. П. Путнэм, 1855». Ну и что это доказывает? Это вовсе не значит, что Гуань в прошлой жизни, во времена восстания тайпинов, знала некую мисс Баннер. Это просто совпадение – рассказ о мисс Баннер, шкатулка, дата в дневнике…
Но, несмотря на всю мою логику и сомнения, я не могу отбросить нечто большее, что я знаю о Гуань: не в ее природе лгать. Она считает правдой все, что говорит. Раз она не видела Саймона призраком, значит он жив. Я верю ей. Я должна. Опять же, если я верю тому, что она говорит, значит ли это, что теперь я верю, что она видит призраков? Верю ли я, что она разговаривает с Большой Ма и где-то есть пещера с поселением времен каменного века? Что мисс Баннер, генерал Капюшон и Ибань Джонсон были реальными людьми? Что сама Гуань была Нунуму? Если это всё правда, те истории, которые она рассказывала мне эти годы… то это происходило по определенной причине. И я знаю эту причину. С самого детства. Давным-давно я скрыла эту причину в надежном месте, спрятала, как Гуань поступила с музыкальной шкатулкой. Из чувства вины я слушала ее рассказы, не отпуская свои сомнения, держась за свой рассудок.