Наемные рабочие погрузили гроб на повозку, запряженную мулом. Ду Лили привязала петуха к крышке гроба. Когда наша процессия подошла к мосту через оросительный пруд, мы увидели, что путь преграждает съемочная группа теленовостей.
– Ну-ка, посторонись! – взревела Ду Лили. – Не видите, у нас тут похороны!
Кто-то из журналистов подскочил и попросил уважать право сограждан узнать о чудесном открытии в Чанмяне.
– Хрень чудесная! – отрезала Ду Лили. – Вы нашу деревню разрушаете. А теперь убирайтесь с дороги!
Какая-то стильная дамочка в шикарных джинсах отвела Ду Лили в сторону. Я видела, как она совала ей деньги, но Ду Лили в гневе отказалась. Мое сердце зашлось от восхищения. Женщина достала еще пачку. Ду Лили указала на повозку, затем на гроб, снова громко возмущаясь. Появилась третья пачка купюр, более увесистая. Ду Лили пожала плечами и сунула деньги в карман со словами: «Хорошо. Это пригодится, чтобы купить покойнице что-то полезное в загробном мире».
Мое настроение упало ниже плинтуса. Саймон помрачнел. Мы сделали длинный крюк, протискиваясь по переулкам, пока не добрались до деревенского кладбища на склоне горы, обращенном на запад.
На могиле Ду Лили плакала, гладя лицо Большой Ма. Мне показалось, что тело удивительно хорошо сохранилось после двухнедельной отсрочки похорон.
– Ай, Ли Биньбинь, – причитала Ду Лили, – ты умерла слишком молодой. Я должна была уйти раньше тебя.
Я перевела это Саймону. Он уставился на Ду Лили.
– То есть она говорит, что старше Большой Ма?
Я не знаю. Я больше не хочу разбираться, что это значит. Когда рабочие закрывали крышку гроба, я почувствовала, что ответы на многие вопросы скрыты от меня навсегда: куда делась Гуань, как настоящая фамилия моего отца, правда ли Гуань и ее подружка по прозвищу Пампушка утонули?
– Подождите! – раздается крик Ду Лили. – Чуть не забыла!
Она полезла в карман и вытащила пачку банкнот. Когда старуха сунула в одеревеневшую руку[68] Большой Ма деньги, полученные от телевизионщиков, я заплакала, и моя вера в людей восстановилась. А потом Ду Лили потянулась к своей стеганой куртке и извлекла кое-что еще. Это было почерневшее утиное яйцо. Его она вложила в другую руку Большой Ма.
– Твое любимое, – сказала она. – На случай, если ты проголодаешься по пути на тот свет.
Утиные яйца! В моем мозгу всплывает голос Гуань: «Я приготовила так много. Может, еще что-то осталось». Я повернулась к Саймону:
– Мне надо отлучиться. – Я прижала руки к животу и скривилась, изображая боль.
– Тебе помочь?
Я покачала головой и подошла к Ду Лили.
– Живот прихватило, – объяснила я.
Она понимающе посмотрела на меня.
Убедившись, что меня не видно, я перешла на бег. Мне было плевать, сбудутся ли мои ожидания. Я полностью отдалась во власть надежды. Меня охватил восторг. Я знала, что́ могу найти.
Я заскочила во двор Большой Ма и, схватив ржавую мотыгу, побежала к зданию сельской общины. Когда я добралась до ворот, то медленно вошла, ища подсказки. Ага! Нижние кирпичи фундамента были покрыты черными пятнами. Наверняка это обгоревшие руины дома Торговца-призрака.
Я промчалась через пустое здание, радуясь, что все собрались в ущелье и глазеют на древнее дерьмо. Позади не оказалось ни сада, ни извилистых дорожек, ни беседки. Всё выровняли под спортплощадку. Но как я и ожидала, камни стен хранили следы огня. Я пошла в северо-западный угол и в уме посчитала: десять кувшинов, десять шагов. Я принялась орудовать мотыгой.
Я громко заржала. Если бы кто-то меня сейчас видел, то решил бы, что я такая же чокнутая, как Гуань. Я раскопала яму в полтора метра длиной и в полметра глубиной – сюда вполне поместился бы труп! А потом мотыга ударилась обо что-то. Я рухнула на колени и начала лихорадочно выгребать черную влажную землю голыми руками. И тут передо мной показалась светлая глина, твердая и гладкая. В нетерпении я разбила кувшин рукояткой мотыги и вытащила сначала одно почерневшее яйцо, потом второе, третье… Я прижимала находку к груди, хотя утиные яйца рассыпались в пыль – это были маленькие сувениры из моего прошлого, превратившиеся в куски серого мела. Ну и что! Я знала, что уже пробовала оставленное.
2Бесконечные песни
Джордж и Вирджи только что вернулись из Чанмяня, где проводили медовый месяц. По их словам, Чанмянь не узнать.
– На каждом углу разводят туристов! – посетовал Джордж. – Деревня разбогатела, продавая маленьких пластиковых существ, которые светятся в темноте. Вот почему озеро светилось. В глубине вод обитали древние рыбы и растения. Но, увы, теперь не обитают. Слишком много людей загадывало желания и кидало монетки в озеро, в итоге все эти создания отравились и всплыли брюхом вверх. Тогда руководство деревни распорядилось разместить под водой лампочки – зеленые и желтые. Симпатично смотрится. Я лично видел, очень зрелищно!
Мне кажется, Джордж и Вирджи решили ехать в Чанмянь в качестве извинения перед Гуань. Чтобы второй раз жениться, Джорджу пришлось официально признать Гуань погибшей. На этот счет у меня смешанные чувства.
Их свадьбу Гуань, должно быть, запланировала с самого начала. На каком-то подсознательном уровне она предчувствовала, что не вернется домой, и ни за что не позволила бы Джорджу голодать. Думаю, она даже рассмеялась бы и сказала: «Жаль, что из Вирджи кухарка не ахти».
У меня было почти два года, чтобы подумать о Гуань, почему она появилась в моей жизни и почему ушла. Что она там говорила о судьбе, которая ждет своего часа? Я знаю, что двух лет достаточно, чтобы все, что могло и не могло случиться, обросло воспоминаниями. И это прекрасно, потому что теперь я верю, что истина не в логике, а в надежде, как в прошлом, так и в будущем. Я верю, что надежда умеет удивлять. Она может преодолеть все препятствия и противоречия и, конечно, разрушит все разумные призывы скептика полагаться на доказательства, основанные на фактах. А как иначе мне объяснить, что у меня дочка, которой два месяца назад исполнился годик?
Я родила ее ровно через девять месяцев после того, как мы с Саймоном занимались любовью на брачном ложе, через девять месяцев после исчезновения Гуань. Я уверена, что нашлись и те, кто решил, что я залетела по неосторожности от какого-то случайного партнера. Но мы с Саймоном точно знаем – этот ребенок наш. Конечно, случившемуся было разумное объяснение. Мы снова отправились к репродуктологу, тот провел еще серию анализов. И что вы думаете? Предыдущие тесты оказались ошибочными. Лаборатория, должно быть, что-то напутала с картами пациентов, потому что бесплодие, по словам врача, необратимое состояние. Саймон, заявил он, на самом деле и не был бесплоден.
Я спросила доктора:
– Так как же вы объясните, почему я не беременела раньше?
– Вероятно, вы слишком старались, – ответил он. – Посмотрите, сколько женщин беременеют после того, как усыновляют ребенка.
Но я хочу верить в другое. У меня остался подарок от Гуань – девочка с ямочками на пухлых щечках. Нет, я не стала называть ее Гуань или Нелли. Я не настолько болезненно сентиментальна. Я зову ее Саманта, иногда Сэмми. Саманта Ли. Мы с ней взяли фамилию Гуань. Почему бы нет? Что такое фамилия, как не претензия на связь в будущем с кем-то из прошлого? Сэмми умеет говорить «мама». Ее любимая игрушка – «ба», музыкальная шкатулка, которую Гуань подарила нам на свадьбу. Еще одно слово из лексикона Сэмми – «па», так она называет Саймона; «па» значит «папа», хотя он и не живет с нами постоянно.
Мы все еще решаем, что для нас важно и как провести бок о бок более восьми часов подряд, не споря о том, какую радиостанцию включить. По пятницам он приезжает и остается на выходные. Мы вместе валяемся в постели: Саймон и я, Сэмми и Бубба. Мы учимся быть семьей и благодарны за каждое мгновение, проведенное вместе. Мелкие размолвки и споры все еще возникают. Но нужно помнить, что это все неважно, зато может нанести ущерб нашей жизни и причинить боль. Я думаю, Гуань намеревалась показать мне, что мир – это не просто какое-то место, а простор души. Душа – это любовь, огромная, безграничная, которая подталкивает нас к пониманию истины.
Раньше я думала, что любовь – сплошное блаженство. Теперь я знаю, что это вдобавок беспокойство и горе, надежда и доверие. Верить в призраков – значит верить в то, что любовь никогда не умирает. Если люди, которых мы любим, умирают, то они просто недоступны для наших обычных чувств. Но пока мы их помним, мы можем обнаружить их в любой момент нашими ста тайными чувствами. До сих пор я различаю шепот Гуань: «Это секрет. Никому не говори. Обещай, Либби-а».
Я слышу, как дочка зовет меня. Она агукает и тянет ручки к камину непонятно за чем. Она настаивает.
– Что такое, Сэмми? Что ты видишь?
Мое сердце бешено колотится, когда я чувствую, что это может быть Гуань.
– Ба, – воркует Сэмми, продолжая тянуть ручки.
А, теперь понятно, чего она хочет. Я подхожу к камину и беру музыкальную шкатулку. Завожу ее. Подхватываю малышку на руки, мы танцуем, и из печали выплескивается радость.