— Но подумайте сами, господин, — начал он, — здесь бывает очень много людей. У нас в доме живут цветочница и портниха, у которых нет отбоя от покупательниц. Целыми днями к ним входят одна дама за другой… Правда, тут еще живет господин Куркодем, но к этому дамы не ходят, одни только мужчины по поводу найма рекрутов. Что касается портнихи…
— Благодарю вас за помощь, — прервал его Жорж, — я иду к цветочнице.
— А ваши двадцать франков?
Но Жорж был уже на лестнице. Мадемуазель Флора очень вежливо встретила посетителя, так как приняла его за клиента. Но стоило ему объяснить причину своего посещения, как цветочница изменилась в лице и сухо заявила, что не считает себя обязанной отвечать на вопросы первому встречному. Жорж, однако, не смутился. Круглая сумма в сто тысяч франков способна творить чудеса. На лице мадемуазель Флоры засияла улыбка, и она тут же вспомнила:
— Рыжеволосая дама! Дайте-ка подумать… Я сейчас загляну в свою книгу, и хотя цвет волос там не указан, мне все-таки легче будет припомнить…
Мадемуазель Флора стала удивительно любезна.
— Госпожа М., мадемуазель де Т… Да, вот и все мои клиентки в тот день. Еще была одна провинциальная дама в обществе молодого человека из высшего света. Блондинка, и очень хорошенькая. Она собиралась выходить замуж. Ей срочно нужно было платье, и у госпожи Берты с пятого этажа как раз нашлось подходящее. Немного перешили в спинке, и все было готово.
Жорж сгорал от нетерпения.
— Я дала вуаль и венок за сто семнадцать франков — это почти даром, но, когда продаешь за наличные деньги, можно и уступить.
Вильбруа остановил этот нескончаемый поток слов:
— Никакой другой дамы не было?
— Нет, клянусь всеми святыми, не было!
Портниха, которую затем расспросил господин Вильбруа, также ничего не знала о Нане Солейль. Берта даже поспешила заметить, что не принимает подобных дам в круг своих клиенток. Жорж вышел ни с чем и приказал отвезти себя домой. В ту минуту, когда он заходил в особняк, высокий, худощавый господин с крючковатым носом, о чем-то совещавшийся с Дюмонселем, обратился к нему:
— Господин Вильбруа?
— Точно так. С кем имею удовольствие говорить?
— Моя фамилия Паласье, я поверенный по делам и прошу вас уделить мне минуту вашего внимания.
Жорж переглянулся с Дюмонселем. Тот кивнул ему, что должно было означать: «Соглашайтесь».
— Пойдемте, — проговорил Жорж.
С самодовольным видом следуя за Вильбруа, господин Паласье походил на единицу, желавшую иметь с правой стороны десяток нулей. Он, казалось, думал: «В моих руках вся ваша сила, без меня вы ничто!» Озабоченный, Жорж вошел в кабинет и, опустившись в кресло, повернулся к посетителю вполоборота.
— Я слушаю вас, — небрежно бросил он незнакомцу.
Господин Паласье, поверенный по делам, был, как мы уже сказали, очень высок, но благодаря своей невероятной худобе казался еще выше. Он был одет в похожий на чехол черный сюртук, полы которого волочились по полу. Незнакомец носил непромокаемые ботинки с тройной подошвой. Не забудем добавить к описанию длиннейшие руки в черных перчатках. Таков был господин Паласье.
— Я слушаю вас, — повторил Жорж.
Паласье, все еще стоявший у дверей по той простой причине, что ему не предложили сесть, приосанился и дребезжащим голосом заметил:
— Господин Вильбруа, вероятно, не знает, с кем имеет честь говорить…
— Что, простите? — воскликнул Жорж, которому в этот момент сильно захотелось вытолкать невежу за дверь.
Господин Паласье повторил свою фразу, подчеркнув слова «имеет честь». Жорж едва не расхохотался.
— Действительно, — сказал он, сдерживая смех, — не знаю.
— Однако вы держите в руках мою карточку. Может быть, вы еще не прочли, что на ней написано. Впрочем, вы иностранец, и это многое объясняет…
Жорж, смущенный самоуверенностью незнакомца, задался вопросом: «А не сумасшедший ли передо мной?»
— Моя фамилия Паласье, — повторил незнакомец.
— Ну и что с того?
— Жан Ипполит Кастор Паласье…
— Дальше?
Скрестив руки на груди, странный гость Паласье проговорил:
— Господин Вильбруа, я не снизошел бы до этого, будь на вашем месте кто-нибудь другой. Это оскорбительно для меня. Но вы, я повторюсь, иностранец, а я слишком воспитанный француз, чтобы забыть о приличиях, к которым меня обязывает гостеприимство страны, принявшей вас.
Вильбруа слушал посетителя, открыв рот.
— В этом столетии, — продолжал Паласье, — было всего трое великих, действительно замечательных людей. Я не буду вам их называть. Вы сами прекрасно знаете, о ком идет речь…
— И все-таки назовите, — сказал Жорж.
— Первый — Наполеон.
— Это верно.
— Второй — Фуше, герцог Отрантский.
— Неужели?
— А третий — Видок!
— Кто, вы говорите?
— Видок. Теперь, когда этих трех лучших представителей силы, могущества и знаний человечества больше не существует, когда они перенеслись в иные миры, появился четвертый, сочетающий в себе чутье Видока, алчность Фуше и стратегический гений Наполеона.
— И кто же он, этот четвертый?
— Его зовут Жаном Ипполитом Кастором Паласье.
Вильбруа был окончательно сражен.
— Разумеется, это я, — продолжал Кастор Паласье. — Я мог бы, как и они, стать начальником секретной полиции, префектом или императором… Тогда меня величали бы Кастором Первым, и колонна в мою честь возвышалась бы на площади города. Но Паласье пренебрегает почестями и венками. Паласье есть то, что он есть: Паласье. Паласье — это целый свет!
К Вильбруа снова вернулось хладнокровие. У него было лишь одно желание — поскорее избавиться от стоявшего перед ним сумасшедшего. Жорж решил, что мягкостью скорее достигнет цели.
— Я верю вам, верю, господин. Теперь, когда я знаю, кто вы, посвятите меня в цель вашего визита.
— Не в моих привычках говорить стоя, — отозвался Паласье.
Жорж начинал терять терпение, однако привстал и отодвинул стул, на который господин Паласье сразу же уселся.
— Господин Вильбруа, — начал он, — вы должны были заметить, что я принадлежу к числу людей, которые прямо идут к своей цели.
Жорж кивнул.
— Итак, вы ищете женщину…
— Да.
— Которая исчезла?
— Точно так.
— И вы предлагаете сто тысяч франков в награду тому, кто найдет ее — живой или мертвой?
— В объявлении об этом ясно сказано.
— В таком случае, господин Вильбруа, отсчитайте мне эти сто тысяч франков.
Жорж подскочил от изумления.
— Сто тысяч франков! Так вы знаете?..
— Пока я ничего не знаю.
— Но в таком случае…
— Господин Вильбруа, если я берусь за какое-нибудь дело, можно считать, что оно сделано.
Жорж так разволновался, что едва держал себя в руках.
— Господин Паласье, — воскликнул он, не скрывая нетерпения, — я не хочу думать, что вы явились сюда для того, чтобы посмеяться надо мной…
— Боже сохрани! То, что я вам говорю, очень серьезно. Вы не хотите дать мне сто тысяч вперед? Я крайне сожалею об этом, потому что ваше доверие меня сильно приободрило бы. Но, — прибавил он с горечью, — люди есть люди. Они не умеют отличить человека гениального. Я разочарован, но подчиняюсь необходимости. Я верну вам женщину, и тогда вы мне заплатите.
— Я, может, соглашусь дать вам часть… — проговорил Жорж.
— Нет, не нужно, — сказал Кастор. — Паласье кредитует вас своим временем и способностями. Я вам доверяю. Теперь давайте поговорим немного. Расскажите мне всю историю от А до Я.
И Паласье, откинувшись на спинку стула, забросил одну ногу на другую, как человек, готовый выслушать длинный рассказ.
«Черт побери! — подумал Жорж. — Этот оригинал, похоже, чертовски ловок и хитер. Может, из этого что-нибудь и выгорит…»
Когда господин Вильбруа заговорил, в глазах Паласье загорелся азарт. Жорж, увлеченный собственным рассказом, позабыл о первом неблагоприятном впечатлении от эксцентричного посетителя. Американец не упустил ни одной подробности и не заметил, что Паласье в последние минуты его почти уже не слушал. Он аккуратно вытащил из кармана записную книжку в зеленой обложке и стал внимательно разбирать мелкий почерк. Вильбруа в это время говорил о своем утреннем путешествии.
Наконец, господин Паласье прервал его, громко захлопнув записную книжку.
— Довольно, — сказал он. — Ответьте мне, Нана Солейль в последний раз вышла из особняка двадцать второго апреля?
— Да.
— Очень хорошо. Она взяла экипаж и приказала извозчику ехать на улицу Таранн?..
— Именно так.
— Отлично. Вы заходили в этот дом?
— На улице Таранн? Да, я…
— Вы говорили с цветочницей и портнихой?
— Действительно…
— Хорошо. Но вы не пошли к господину Куркодему?
— Какое может иметь отношение?..
— Комментариев не нужно. Отвечайте.
Паласье был строг, как судья в тоге.
— Куркодем сюда не приходил?
— Зачем ему это делать?
— Выспросить подробности.
— Я не знаю…
— Справьтесь у вашего конторщика.
Невольно поддаваясь властному тону, которым распоряжался Паласье, Вильбруа позвонил. Прибежал Том. Господин Вильбруа приказал ему принести ответ от Дюмонселя. Выяснилось, что Куркодем не приходил в бюро.
— Теперь я знаю достаточно, — сказал Паласье. — Мне остается проститься с вами, господин Вильбруа.
— Но…
— Больше ни слова! До свидания.
Встав со стула, Паласье поклонился Жоржу и, повернувшись на каблуках, направился к двери.
— Скажете ли вы мне, по крайней мере?.. — начал было господин Вильбруа, провожая Паласье до дверей.
— Пока ничего не скажу.
И он вышел из комнаты, таинственно прошептав:
— Наполеон, Фуше и Видок — все в одном Паласье!
«С кем я имею дело — с сумасшедшим или гением?» — спросил себя Вильбруа.
XII
Теперь мы снова вернемся к драме, разыгравшейся в Рамбуйе. С тех пор как в замке Трамбле случилось убийство, какое-то проклятие разверзлось над этим прежде веселым и счастливым домом. Со смертью дорогой Элен ушли радости домашнего очага, и господин Керу предался отчаянию. Оставшись один в доме, где все напоминало о милой Элен, граф испытывал мистический ужас. Обстоятельства, при которых произошло несчастье, не давали ему покоя. С той ночи, когда он заметил огонек в павильоне, он стал тревожиться за свой рассудок. Странная вещь: казалось бы, он должен был разделить свое горе с близкими людьми, то есть с племянником и той, что была лучшим другом его жены, однако их присутствие тяготило его, и он предпочитал их обществу одиночество.