Что он есть.
— Слушай меня. — Т'иврел, его напряжённый голос давил мне на ухо. Я не могла отвести взгляд от глаз черноволосого существа. — Доберись до Вирейна. Теперь лишь чистокровным под силу приказать ему уйти, и Вирейн — один из них… Ох, ради всех демонов этого мира, на меня! Гляди на меня!
Он загородил меня, разрывая зрительный контакт. В ушах стоял мягкий гул, Скаймина говорила вполголоса. Звучало так, будто она отдавала инструкции, параллельно с теми, что втолковывал мне Т'иврел. Я едва слышала их обоих. Так холодно. Мне было так холодно.
— Лаборатория Вирейна двумя уровнями выше. Подъёмники — на каждом третьем коридорном стыке; ищи нишу между вазонов с цветами. Просто… просто доберись до одной из них, а там сама разберёшься. Дверь окажется прямо перед тобой. Шанс ещё есть, пока светло и не зашло солнце. Давай же! Беги!
Он толкнул меня; споткнувшись, я бросилась в сторону. За спиной грянул нечеловеческий вопль, будто слились воедино сотня волчьих глоток, сотня ягуаровых пастей, сотня зимних вихрей, — и все они алкали моей плоти. А потом грянула тишина, и это безмолвие было страшнее всего.
Бежать. Бежать. И я бежала. Бежала, неслась… Без остановки. Не оглядываясь.
3. Тьма
Мне отвлечься и объяснить всё подробнее? Скверная выйдет история, скверная и бьлеклая. Но мой долг — вспомнить всё, вспомнить, и помнить, помнить… ибо это единственный путь сохранить власть над воспоминаниями. Слишком много обрывков уже утеряно.
Итак.
Трое богов существовало некогда. И возжелал один изничто жить другого, а третьего заточить навеки в узилище адское. Кровью и костью были стены его, глазами — створы зарешёченные; а карою легли — сон, голод, страдания, боль и все неустанные притязания плоти смертной. И стали стражей сей твари, загнанной в тенета телесные, Арамери. Его, и божественных отродий, числом три. Но что до неволи познавшему ужас воплощения?
Ребёнком узнала я от жрецов Пресветлого Итемпаса, что падший бог есмь чистое зло. Культ его времён Трёх — зверства и насилие; последователи его — темны и дики, удел их — полночные оргии; а таинство, чтимое ими, — безумие. Решись же битва меж богов на иной лад, молвят зловеще священники, и не было б смертного рода, как есть, на земле.
Будьте же благочестивыми крошками, могли бы добавить они, или же попадёте прямиком в лапы к самому Владыке Ночи.
Я бежала от Владыки Ночи полными света коридорами. Даже сейчас, когда солнце село, стены Небес окутывало мягкое, белое свечение (таковы особенности их материала). Двадцатью шагами позади, восполняя силы, неиствовал бог тьмы и хаоса. Раз, рискнув, я оглянулась: нежное мерцание холла гасло, поглощаемое теменью, столь непроглядной, что я чуть не лишилась зрения от безжалостной рези. Более я не оборачивалась.
Напрямик было не пройти. Хороший старт, давший фору, — единственное, что спасало меня допредь; да ещё то, что чудовище позади оказалось нерасторопнее смертного. Может, что-то божественное внутри всей этой тьмы и сохранило толику человеческого обличья; но, даже так, его ноги были определённо длиннее моих.
Итак, раз за разом поворачивая на каждом стыке коридоров за угол, я на полном ходу врезалась в стены и, почти не приторможивая, тут же давала дёру, торопливо отталкиваясь локтями. Поверьте, то было отнюдь не нарочно с моей стороны. Стены словно сами по себе вырастали из-под ног. Совладай я с постыдным страхом, сохрани рассудок, очисти разум, — может, и припомнила бы нужное направление. Как бы то ни было, на поверку, я безнадёжно заблудилась.
К счастью, где заглохли доводы разума, выручила слепая паника.
Заметив одну из ниш, описанных Т'иврелом, я бросилась туда и скорчилась, вжавшись в стену. Со слов сенешаля выходило, что мне нужно было напрячь мозги и догадаться самой, как задействовать встроенное заклятие, дабы подъёмник сработал и перенёс меня на другой дворцовый ярус. Единственное же желание, что на все лады вертелось в голове, было — ПРОЧЬ! ПРОЧЬ! ПРОЧЬ ОТСЮДА! — впрочем, магии хватило и такого скудного недоприказа.
В карете, везущей меня из Салона в Небесный дворец, шторки были приспущены. Кучер просто довёз нас до нужного места, чуть замедлил ход — кожа ненадолго покрылась мурашками — а секундой спустя уже открывал дверь; такое вот перемещение. Мне и в голову тогда не пришло, что это заслуга магии — переместить нас в мгновение ока сквозь полмили тверди.
А теперь подобное случилось снова. Крошечный альков, тускневший по мере того, как Владыка Ночи приближался, вдруг как бы вытянулся, расползся; вход его удивительным образом сместился прочь, в то время, как я оставалась на месте. Напряжённый всасывающий полувдох, полувибрация, и меня швырнуло вперёд, словно выпалив из пращи. Стены, казалось, летели прямо в лицо; я заорала, зажмурившись и прикрывшись руками, но каменная толща свободно проносилась сквозь плоть. А потом всё закончилось.
Медленно, я опустила руки. Но не успей я собраться с мыслями (настолько, чтобы задаться вопросом — в нужную ли нишу я провалилась?), как в проёме замаячила детская головёнка, повертелась туда-сюда и наткнулась взглядом на меня.
— Давай же, — услышала я голос. — Поторопись. Он уже ищет тебя — и найдёт нас. Совсем скоро.
Огромное, безликое пространство открылось моему взгляду — так вот куда перенесла меня магия Арамери, пронизав плоть Небес? Мы торопливо спешили, и сколь бы я, лишившись дара речи от изумления, не оглядывалась, кругом было лишь холодное безлюдье.
— Арена, — ответил на мой немой вопрос мальчик, шедший впереди. — Кое-кто из Высокой Крови считает себя воителем. А это — их забавы. Сюда.
Я оглянулась в сторону покинутой ниши: интересно, нет ли способа перекрыть, подпереть её, что ли, да так, чтобы Владыке Ночи не было хода за нами.
— Нет, не сработает, — сказал мальчик, проследя мой взгляд (и намерения). — Но сам дворец ограничивает его власть над ночью, навроде этой. Сейчас он может охотиться, полагаясь лишь на собственные чувства. — (Сейчас? С чем же в сравнении это «сейчас»? — подивилась я.) — Явись ночь безлунной, опасность была бы поистине нешуточной, но сегодня он — лишь человек.
— Человек, значит? — резко выдохнула я, чувствуя как дрожит (дребезжит) слабеющий голос.
— Будь это не так, сейчас бы ты не бежала рядом что есть мочи, пытаясь спасти свою шкуру. — Что ж, видимо, бежала я не вполне быстро: мальчик оглянулся, ухватывая меня за руку и заставляя прибавить скорости. Мельком я разглядела его лицо — заострённое к подбородку, узкое и скуластое (из тех, что с возрастом обретают красоту).
— Куда ты тащишь меня? — Способность шевелить мозгами потихоньку возвращалась ко мне, медленно, но верно. — К Вирейну?
Он лишь насмешливо фыркнул. Арена закончилась, перейдя в запутанный лабиринт белоснежных коридоров.
— Не глупи. Нам надо затаиться.
— Но тот… человек… — Ньяхдох. Теперь я вспомнила, где слышала это имя. И помните, детёныши, тёмной-тёмной ночью не вздумайте шептать это имя, — сама собой пришла на ум присказка. — Коль не хотите, чтоб вам ответили.
— А, значит, всё же — человек, да? Всё хорошо, пока он позади. — Мальчишка ловко свернул за угол (проворный, зараза, я оступилась, догоняя и стараясь не отстать). Он бегло обшарил глазами коридор, словно ища что-то. — Да не волнуйся ты так. Я всё время удачно удираю от него.
Не самое мудрое заявление, тем паче — слышимое из уст младенца.
— Я… я х-хочу к В-вирейну. — Постаралась было добавить в голос власти, но всё впустую — мне бы хоть дух перевести, да и страх сидел ещё глубоко в подкорках.
Мальчишка остановился, но не из-за меня.
— Здесь! — уверенно заявил он, прижимая ладонь к одной из преламутровых стен. — Atad?ie!
И стена отверзлась.
Словно рябь пробежалась по воде. Руку паренька окутало жеумчужно-белое сияние, разошлось в стороны мерной зыбью, преображаясь в брешь — проход — дверь. А за стеной простирался странной формы проход, не столько комната, сколько простенок, навроде узкого лаза. Как только щель обрела размеры, довольные для нас обоих, мальчик потянул меня за собой, затаскивая внутрь.
— Что это? — ошеломлённо пролепетала я.
— Омертвевшие Небеса. Знаешь, все эти изогнутые коридоры, закруглённые комнаты… а меж ними — иная половина дворца. Та, которой никто не пользуется… кроме меня. — Он обернулся ко мне, блестя глазами и кривя губы в усмешке. Недоброй усмешке из разряда «ничего-хорошего-тебе-не-светит-дорогуша». — Здесь мы и отдохнём. Но недолго.
Я попробовала для начала отдышаться и тут же ощутила подкатившую к горлу слабость (сказывалось недавнее лихорадочное возбуждение от пережитого страха). Стена в последний раз замерцала, покрывшись рябью, и сомкнулась за моей спиной, обретая прежний монолит. Я облегчённо съехала спиной по соседней (благодарность пересилила недоверие). И лишь потом позволила себе рассмотреть моего спасителя.
На вид лет девяти, но ростом лишь чуть-чуть уступая мне, тонкокостный и вытянутый (подобно стремительно растущему юному побегу). Не Амн, по цвету кожи, — но и с моей (тёмной) ничего общего; разрез глаз — как у людей с земель Тэма, резко изогнутый к вискам. Зелёные глаза эти, усталые и печальные, один в один напоминали мне собственные (да и матушкины). Никак его отцом был очередной неприкаяный бродяга-Арамери.
А он, тем временем, изучающе мерил меня взглядом. Чуть погодя расплылся в широкой ухмылке:
— Си?ех.
Два коротких слога.
— Сиех… Арамери?
— Просто Сиех. — Он беспечно, по-детски, потянулся, вытягивая руки над головой с почти бескостным изяществом. — Да и ты-то смотришься не очень… большой особой.
На полноценную обиду сил определённо не хватало.
— Иногда это весьма… полезно, — ответила устало, — когда тебя… недооценивают.
— Да, что и говорить, выигрышная стратегия. — Он выпрямился с молниеносной быстротой. Лицо приняло сосредоточенное выражение. — Станем рассиживаться на месте, и нас догонят.