— Великолепно, Йин, — просипел Сиех. — Ты ведь сама справилась, да? Смогла раздвинуть камень? Я поражён до глубины души.
— Я могу хоть что-то сделать для тебя? — прошептала вопросительно. — Только скажи, что?
— Поиграй со мной.
— Игра… — Я подавилась словами, стоило Закхарн ожечь неодобрительно суровым взглядом. На секунду погрузившись в задумчивость, тряхнула головой и вытянула вперёд руки ладонями вверх. — Давай, прижми свои к моим.
Он подчинился, не раздумывая. Его ладони были крупнее, но тряслись крупной старческой дрожью. Очередная превратность… неправильность. И это уже перебор. Но нахальный мальчишка вдруг широко, хоть и слабо ухмыльнулся.
— Что, вздумала, что окажешься быстрее меня?
Звонкий шлепок, и очко осталось за мной. Клянусь, я успела бы продекламировать парочку стихов, пока Сиех заторможенно шевелил пальцами.
— Без сомненья, так оно и есть.
— Новичкам везёт — удача любит зачинателей игры. Посмотрим, кому она улыбнётся на сей раз. — Я повторила хлопок. И едва не промазала — теперь Сиех двигался гораздо шустрей, чем прежде. — Хех! Как там говорится… бог троицу любит. — Удар — мимо, и я остаюсь в дураках.
Ошарашенной мне только что и оставалось, так недоумённо хлопать глазами. Сиех широко ухмылялся, заметно помолодев. Год, или что-то около.
— Ну вот, видишь? Всё, как я и предсказывал: ты медлительна как черепаха.
Я безудержно расплылась в понимающей улыбке.
— Ну, раз так, может, тогда сыграем в салки? А?
Стояла глухая полночь. Тело настойчиво требовало отойти ко сну, а не предаваться играм; и оттого нарочно не поддавалось воле, вялое и неповоротливое. Последнее и сыграло на руку Сиеху, — особенно когда тот настолько вопрял духом, что хорошенько заработал не только головой, но и ногами. Он носился за мной по всей зале, сияя от удовольствия, как кот за мышью; и, надо сказать, из меня вышла изрядно туфтовая мишень. Догонялки пошли ему на пользу, и весьма заметно; а я была только «за!», покуда он сам наконец не сдался, взмолившись о передышке, — и мы оба, тяжело дыша, запыхавшись, не плюхнулись вповалку на пол. Тонкокостный, изящно-хрупкий, миловидный мальчишка лет девяти-десяти… и облик этот, привычный… обычный облик согревал душу. Более не было нужды задаваться вопросом, отчего он лёг мне на сердце, этот юный бог шуток и проказ.
— Ну и здорово же повеселились, — наконец промычал Сиех. Потянувшись, он сел на колени и поманил к себе мёртвые сферы. Те подкатились ему под ноги; и юный бог, ласково поглаживая разноцветные шарики, заставил их взлететь в воздух — каждый, прежде чем отплыть на место, кувырком соображал сальто. — Так что там, в ящике?
Я коротко глянула на Закхарн, препочевшую не ввязываться в нашу игру. (Подозреваю, что детские забавы плохо вяжутся с истинным духом борьбы.) Разок она легко кивнула мне; и, кто бы мог подумать, уже одобрительно. Раскраневшись и вспыхнув, я отворотилась прочь.
— Письма, — ответила, машинально опустив руку на крышку ларца. — Они… — И запнулась, мучимая безотчётными сомнениями, смолчать или нет. — Отцовы к матушке, и кое-какие её, так и не отправленные наброски. Думаю… — Сглотнула ставший во внезапно пересохшем горле комок. Глаза нестерпимо зажалило. Разве тоске и горю должно иметь причину?
Пропустив мою спутанную речь мимо ушей, Сиех, мягко отведя мою ладонь в сторону, распахнул крышку. Покуда он доставал бумаги, одну за другой, бегло пролистывая и раскладывая веером по полу, я кое-как справилась с волнением; в конце концов, он даже привстал, раскладывая исчёрканные прямоугольнички в одному ему ведомом порядке. Растерянной, теряющейся в догадке мне оставалось только молчаливо наблюдать, покуда готлинг наконец не довершил бумажную мозаику последним письмом, задвинув то в самый угол приличных размеров пазла, шагов пять на пять; другой такой, гораздо меньше, был выложен в стороне, но уже вчистую из матушкиных черновиков. И выпрямился, скрестив на груди руки, сверля пристальным, повелительным, вводящим в замешательство взглядом всю эту приключивщуюся путаницу.
— Сквозит дырами — кой-чего не достаёт до общей картины, — подала голос Закхарн. Встряхнувшись, я торопливо поискала богиню глазами: смтуно высящаяся фигура вырисовалась прямо за спиной; нависая надо мной, она также всматривалась в картинку.
Заинтригованная, ломая голову, в чём же дело, я прибегла было к помощи собственных мозгов, но бесполезно: сколь не напрягай глаза, отсюда не рассмотреть ни матушкин изящный почерк, ни отцову, более размашистую руку.
— Почём вы-то знаете?
— Оба они ссылаются на предшествующие послания, — ответила Закхарн, указуя туда-сюда, на определённые страницы.
— И заметь, картинка рушится далеко не единожды. Чересчур часто, сказал бы я, — добавил Сиех, легко ступая между разложенными страницами, дабы присесть и поближе вглядеться в бумагу. — Обое они, твои родители, были порождением — и заложником собственных привычек. И, как видишь, весь год, регулярно писали друг другу раз в неделю, чётко, как хорошо смазанный часовой механизм. Но, погляди, шесть… нет, семь недель без единой весточки. И никаких приличествующих делу извинений за пропущенные сроки, — заметь, как раз в тех местах, где я вижу отсылки на минувшие записи. — Он оглянулся на меня через плечо. — Кто-нибудь, кроме тебя, в курсе, где хранился ларец? Постой, нет… двадцать лет ведь прошло; должно быть, слух разнёсся по доброй половине дворца.
Хмуря брови, я медленно покачала головой.
— Он был надёжно сокрыт от стронних глаз. И тайник не был потревожен… по виду.
— Но также это может значить и то, что с времени его вскрытия прошло порядком лет, и пыль успела осесть толстым слоем снова, — распрямился Сиех, обращаясь ко мне. — Ты это ожидала найти здесь?
— Вирейн… — выдавила я, стиснув зубы. — Вирейн утверждает, что был матушкиным любовником.
Сиех вскинул брови и обменялся спешными взглядами с Закхарн.
— Не вполне уверен, что в том, что проделываемом с ним была хоть малейшая доля того, что именуют «любовью».
Я спасовала: такого рода небрежное подтверждение было трудновато оспорить. Не в силах возразить, придавленная открывшимся, я тяжело осела на пол.
Сиех плюхнулся рядом, на живот, опершись на локти.
— И что с того? Что такого особенного? Добрая половина Небес запросто готова прыгнуть в постель к прочей половине, только помаши. Любое место, любое время…
Я тряхнула головой.
— Да ничего. Просто… нелегко переварить такое…
— Да не терзай себе так, было бы из-за чего — он же не твой папаша, или что-то навроде.
Закатив глаза, я воздела повыше руку. Темнокожую, руку истинного Дарре.
— Ну уж, нет, это точно.
— Удовольствие — ещё один вид оружия, не так уж редко используемый, — сказала Закхарн. — В том нет любви.
Изумлённая подобным… толкованием, насупившись, я уставилась на воительницу. Меня всё ещё корёжило от одной только мысли, что матушка моя возлежала с Вирейном; и вот, меня подталкивали к идее, что то есть не что иное, как суть стратегия. Тактика. Уловка. План. Но на кой… чего она предвкушала прибысть? Заполучить? Что мог таить в себе Вирейн? Знать такое, недоступное никому боле в целых Небесах? А вернее, о чём юный, ещё не оперившийся Вирейн — Вирейн, едва-едва очутившийся в Небесах, чересчур самонадеянный, излишне самоуверенный, страстно жаждущий угодить предмету обожания, — очарованный Вирейн… мог проговориться в разы скорее оперёд любого другого Арамери?
— Что-нибудь насчёт магии… — пробормотала себе под нос. — Должно быть, вот что она пыталась выудить от него. Кое-что насчёт… вас? — Искоса скользнула глазами к воительнице.
Закхарн неопределённо повела плечами.
— Даже усвой она нечто подобное из тайн такого рода, ей никогда не случилось прибегнуть к ним.
— Хмм… А чем ещё ведает здесь, на Небесах, Вирейн?
— Повседневная магия, — вмешался Сиех, начиная загибать, отсчитывая, пальцы. — Ну, всё, касательно нашего рутинного применения, так сказать. В заведённом порядке. Передача вестей и прочего — он связующее звено между Декартой и Орденом Итемпанцев. Под его рукой надзор за всеми важнейшими церемониями и ритуалами…
Осёкшись, Сиех замер. Изумление расцветало на лице; я вперилась в юного готлинга хищным взгялдом. Поворот в сторону, — и вот она, Закхарн, впавшая в глубокие размышления.
Церемонии и ритуалы, значит. Живот свело в возбуждённой вспышке — до меня дошло, что подразумевал Сиех. Я резко выпрямилась.
— Последнее правопреемство… в какой срок оно свершилось?
— Декарта был признан около сорока лет назад, — сказала Закхарн.
Матушке было сорок пять в час смерти.
— О ту пору она была малолетним ребенком… слишком юна, чтобы разобраться, что именно происходит в ходе церемонии.
— Её вообще не было там, — сказал Сиех. — В тот день Декарта приказал мне занять её игрой, лишь бы она ни на что не отвлекалась.
Сюрприз-сюрприз. Отчего бы Декарте придержать матушку, своего наследника, в стороне от намечаемой церемонии, в коей ей самой, дай только срок, однажды предстояло б ручаться собственной головой. Просветлённое дитя могло бы и своим умом дойти до подлинных целей. Неужто только из-за того, что в процессе на тот свет отправлялся убиенный прислужка? Но то были Небеса; слуги здесь мрут как мухи. Не могу себе вообразить ни единого Арамери, куда как незначительней деда, отвергающего столь суровую реальность, даже для дитя.
— Тогда не случилось… ничего необычного? — задалась вопросом. — Может, вы, тем временем, сами решили поиграть с Камнем?
— Нет, мы не были должно подготовлены. Обычная церемония, подобно сотням других прежде, свершившихся со дня нашего заключения, — вздохнул Сиех. — Ну, так мне передавали, я ведь, как знаешь, отсутствовал тогда. Да и не я один — допущен был лишь Ньяхдох. Без него они не обходились ни разу.
Я сдвинула брови.
— С чего бы именно