Меня пока не замечали. Джонатан наслаждался их смехом, пытаясь надкушенным кусочком чипса подцепить из горшочка соус тартар, а у меня мелькнула мысль: не вернуться ли мне в паб, чтобы только с ними не сталкиваться, как вдруг…
– Чарли! – окликнула мама.
– Здравствуй, Чарли, – без улыбки выдавила Билли.
– Приветствую вас, молодой человек! – сказал Джонатан, стройный и подтянутый («Ведь он качается», – намекала мне Билли), в рубашке фирмы «Тэд Бейкер», с короткой стрижкой и щетиной как у моей старой игрушки «Экшн мен». Во время нашей единственной встречи в гольф-клубе он принял меня за недовольного клиента и сейчас, снова напустив на себя ту же манеру терпеливого и скромного служащего, подошел ко мне, вытер ладони о свои брюки карго цвета хаки и протянул руку для рукопожатия. Поскольку у меня в руках были пакетики и рыбина, он не стал настаивать и указал мне на девушек:
– А ты знаком с двойняшками?
Двойняшки уставились на меня. В параллельной жизни, в той, где мама меня не бросила, а взяла с собою, я виделся себе угрюмым, но загадочным бунтарем, кукушонком в чужом гнезде, и сейчас задался вопросом: а не пахло ли тут некой изломанной, темной напряженностью, запретной романтикой, которой не одобрил бы отец девчонок? Не потому ли мама решила держать меня на расстоянии, от греха подальше? Но эта фантазия развеялась под их равнодушно-пустыми взглядами.
– Приветик! – сказала одна.
– Приятно познакомиться, – другая.
Это были ученицы школы Четсборн, крепкие и румяные, будто только что с теннисного корта. Они не прекращали жевать салат.
– А что ты здесь делаешь? – засуетилась мама.
– Да просто зашел, – ответил я, изобразив обиду, и тут же устыдился своего обиженного лица.
Билли потупилась и стала тянуть какое-то питье через соломинку.
– Ты же по пятницам работаешь.
– Я договорился, меня подменили.
– А… с кем ты пришел?
– Со знакомыми.
– С дружками твоими? Пригласи их подойти сюда, поздороваться.
Я повернулся и посмотрел на стол напротив. К присутствующим добавились музыканты, Сэм и Грейс; Сэм прижимал к губам жестяную дудочку-вистл.
– Нет, с другими.
– Я их знаю?
– Ты не обязана знать всех, кого знаю я, правда?
– Допустим, но полюбопытствовать-то можно? Или нельзя?
До слуха доносился вкрадчивый свист: Сэм заиграл жигу. Мама проследила за моим взглядом:
– Нет, надо же, кому пришло в голову взять с собой в паб блок-флейту?
– Собаки будут не в восторге! – сказал Джонатан, и девчонки заржали.
Нет, надо же, кому пришло в голову смеяться родительским шуткам?
– Это не блок-флейта, – вырвалось у меня. – Это вистл.
– Виноват, исправлюсь! – Джонатан поднял руки, и мне захотелось вырвать карманы из его штанов.
Билли шумно чавкала через соломинку.
– Билли, детка, по-моему, в стакане уже пусто, – сказала ей мама.
За нашим столом Грейс начала подыгрывать Сэму на небольшом барабане.
– Меня ждут, – сказал я и пошуршал арахисом.
Мама грустно покачала головой:
– Ну иди. Рада, что хоть здесь удалось немного пообщаться.
– Пока, Билли.
Билли одарила меня натянутой улыбкой заложницы, и я поспешил скрыться от гневного материнского взора.
Напрасно я ходил к стойке. Только лишился места рядом с Фран – говорила «от меня ни на шаг», а сама пересела в дальний конец стола, к Хелен и Алексу, подальше от новой грандиозной шутки: Грейс и Сэм на манер средневековых трубадуров исполняли поп-хиты, в данный момент – «Субботний вечер» Вигфилд. На Большой Поляне я бы еще мог примириться с этими кембриджскими забавами, но здесь на нас и так уже посматривали как на враждебных пришельцев. Я потянулся к своему стакану – не важно, с каким содержимым. Меня захлестнула яростная досада не только на маму с ее бойфрендом, но и на Билли, которая вышла на люди в пятницу вечером и ржала над шуточками своего… кем он ей приходится?.. отчима.
Песня закончилась.
– А сыграйте «Stairway to Heaven»![10]
– Нет! «Firestarter»![11]
– «When Doves Сry»![12]
– Чарли! – Это была Фран: она протягивала ко мне руку и спрашивала одними губами: «Все нормально?»
– Чарли! – позвала мама у меня за спиной.
Все умолкли и повернулись в мою сторону.
– Всем здравствуйте, я – мама Чарли!
– Здравствуйте, мама Чарли, – сказали все.
– А, здрасьте, – сказал Айвор, – решили к нам присоединиться?
Я беспомощно посмотрел на Фран: она с улыбкой привстала:
– Да, присаживайтесь, просим…
– Нет-нет, не беспокойтесь. Я буквально на пару слов. Чарли? – Она уже отходила, не дожидаясь меня.
Я прошел на ней до самой кромки воды.
– Ну, как твои дела?
– Прекрасно.
Над поверхностью пруда носились ласточки, прорезая тучи мошкары.
– Что происходит в жизни?
– Ничего не происходит.
– Просто я не знаю никого из этих людей.
– Зато я знаю!
– Чарли, среди твоих знакомых никто не играет на вистле.
Носком кроссовки я поддел гравий, поднял несколько мелких камешков и запустил блинчик.
– Я знаю Люси Тран, я знаю Хелен Бивис и Колина Смарта – мы из одной школы.
– Близняшки говорят, что узнали вот ту девочку из Четсборна. – Мать кивнула в сторону Фран.
– Со школой уже покончено.
– Но ты никого из них никогда не упоминал, Чарли. Это не… – Она взяла меня за локоть и понизила голос. – Это не по-христиански, правда ведь?
Я хохотнул, и она ущипнула меня за руку.
– Ой! Почему ты так решила?
– У них такой вид… экзальтированный. Я не вмешиваюсь, это твоя бессмертная душа, я просто хочу знать!
Я запустил еще один камешек. В принципе, можно было ей и рассказать. Что тут такого, если человек в шестнадцать лет решил попробовать нечто новое?
– Это, случайно, не секта? Потому что я не хочу потом тебя депрограммировать, Чарли, у меня и так дел по горло.
Но я еще не был готов к признаниям. Мне опять захотелось сделать обиженное лицо.
– Нет, не секта, и вообще это не твое дело!
– Как это?
– Теперь вот так.
По воде запрыгал следующий камешек.
– Ты метишь в этих бедных птиц? – спросила она и, не получив ответа, со вздохом осведомилась: – Как папа?
Я бросил камешек.
– Да я его не видел.
– С каких пор?
– С понедельника.
Очередной камешек ускакал дальше предыдущих, и я покосился на мать – наверное, в ожидании похвалы, но она стояла с отсутствующим, тревожным видом.
– А как так получилось?
Она прижала ладонь ко лбу. Как-никак я был ее глазами и ушами, от меня она заряжалась спокойствием.
– Я сейчас дома редко бываю, вот и все. Он жив-здоров, просто мы не общаемся.
– Почему?
– Когда я прихожу, он уже спит.
– А где ты пропадаешь?
– В секте. Она отнимает уйму времени.
– Чарли, я серьезно…
– Всякие обряды, одно, другое…
– Я всего лишь спросила, где…
– А я всего лишь ответил, что это не твое де…
– Да что же это такое?! – Ее вдруг захлестнула ярость. – О чем ты думаешь? – Я собирался в очередной раз запустить блинчик, но она поддала снизу мне по руке, и заготовленные камешки посыпались в воду. – Я все время делаю шаги тебе навстречу, Чарли. Признай хотя бы, что я очень стараюсь.
С этими словами она опустила голову, сложила руки на груди и зашагала обратно в паб.
Я остался на берегу, понаблюдал за ласточками, и праведный гнев стал вытесняться сожалением. За столом эндээмовцы перешли к фолку и затянули сильно облагороженную «Красную, красную розу», которая могла длиться вечно. Возвращаться туда не было сил. Если представить, что я бы отвоевал место рядом с Фран, меня бы не отпустило мое собственное признание в том, что я днями напролет не вижу отца. Он не выказывал радости от моего общества, но и оставаться в одиночестве терпеть не мог, и срок в четыре дня был для него сопоставим с заключением в одиночной камере. Ко мне возвращались давние страхи. Мне захотелось прямо сейчас сесть на велосипед и умчаться домой. За спиной слышались и ощущались шаги; мне на спину легла рука, толкнула меня к воде и тут же оттащила назад.
– Попался! – За мной пришли Алекс, Хелен и Фран.
– Стоит такой мрачный, одинокий, – сказала Хелен. – Какую тайну воды темные хранят?
– Это траур по моей жизни, – ответила Фран ни к селу ни к городу.
– Траур отменяется, – сказал Алекс. – Он идет с нами.
– У Алекса есть план, – сказала Хелен.
– Одно из правил этой жизни, – сказал Алекс, – когда компания затягивает народные песни, надо сматывать удочки. А план такой. Чарли, скажи всем, что едешь домой: «Пока, ребята, мне с утра на работу», а сам отправляйся вот по этому адресу. – Он сунул мне в руку клочок бумаги, оторванный от пьесы. – Мы уже вызвали такси. Жди нас у входа.
– А что там?
– Вечеринка, – ответила Хелен.
– Да нет, ты не понял: настоящая вечеринка, эксклюзив.
– Я же там никого не знаю.
– Ты знаешь нас, – возразила Фран.
– Мне переодеться?
– В принципе надо бы, но на это времени нет, – сказал Алекс. – И так сойдет.
– А кто еще едет?
– Только мы. Хотим провести обряд твоего вступления в нашу клику. Надеюсь, ты очень польщен.
– Не знаю, как-то некстати… – (Он один уже трое или четверо суток.)
– Отставить! – прикрикнула Хелен.
– Мне надо…
– Отставить, отставить, отставить!
– Пошли, – скомандовал Алекс. – «Мы днем огонь, как говорится, жжем».
– Встречаемся прямо там, – сказала Фран. – Ты обещал, помнишь?
И вот Алекс уже вел меня к остальным, крепко держа двумя руками за плечи и нашептывая мне в ухо:
– Ох, Чарли. Неужели до тебя еще не дошло? Шевелись, шевелись, давай, пожелай им доброй ночи, пока они не затянули следующую песню.