«Сосны»
Дом стоял на Авеню, которую в обиходе прозвали, когда это еще что-то значило, «Миллионерская миля». В этом хвойном Беверли-Хиллз жили промышленные магнаты, ведущие местных теленовостей, респектабельные гангстеры и горстка актеров, поднявшихся на детективных сериалах семидесятых годов. Номера домов здесь презирались. Вместо них использовались манерные, псевдозагородные имена, которые заставляли вспомнить Общество по охране памятников: «Мраморный дом», «Каменный коттедж», «Гора», «Остролист». На моем клочке бумаги было нацарапано «Сосны», и я довольно долго метался из стороны в сторону по широкой безмолвной улице, вглядывался в столбы ворот перед особняками, прятавшимися за высокими живыми изгородями, и наконец отыскал внушительную, непроницаемую, искусственно состаренную стальную доску, напоминавшую шлюзовую перемычку грузового космического корабля.
Время шло: двадцать минут, тридцать, близилась полночь, а я таился, как грабитель, оценивающий обстановку. Полиция с особым рвением охраняла Миллионерские ряды. У меня в бумажнике лежали ворованные скретч-карты и наличка из кассы. А вдруг меня станут допрашивать и я расколюсь? Присев на бордюр, я слушал, как пощелкивают – клик-клик-клик – автоматические дождевальные установки, присматривался к летучим мышам на фоне лилового неба и провожал взглядом лисицу, которая преспокойно бежала трусцой посередине проезжей части, будто тоже искала, где сегодня вечеринка. Минутная стрелка достигла двенадцати, и я, уже трезвый, развернул велосипед в обратную сторону.
Но тут подъехало такси; из окна высовывалась голова Алекса.
– Не-е-е-ет! Стой, ты куда!
Преобразившиеся, они высыпали на травянистую обочину: первым Алекс, в серой атласной рубашке, расстегнутой до середины груди; за ним Хелен, все в том же комбинезоне с открытой спиной, но зато с залитыми лаком сталагмитами на голове и в боевой раскраске, с двумя жирными, словно прочерченными толстым фломастером линиями подводки на нижних веках, и, наконец Фран, в черном платье рубашечного покроя, больше похожем на ночную сорочку, отделанную кружевом по вырезу и подолу, но все в тех же адидасовских кроссовках.
– Заезжали ко мне переодеться, – объяснил Алекс, расплачиваясь с водителем. – Ты, надеюсь, не в обиде.
Фран одернула платье:
– Ну как?
– Чудесно, – сказал я.
– Ослепительно выглядит, правда? – подхватил Алекс. – Это пеньюар моей матушки. То, что доктор Фрейд прописал.
– Мне кажется, Алекс, такой наряд не совсем подходит к случаю, – сказала Фран.
– Ерунда. Считай, что это нижнее белье в качестве вечернего туалета.
– А у меня вечерний туалет в качестве нижнего белья, – сказала Хелен.
– Вот это, по-моему, я зря надела. – Фран тронула на плече красную бретельку бюстгальтера.
– Конечно зря! – поддержал Алекс. – Снимай! Тут все свои.
– Не уверена.
– Ну тогда потом. Еще не вечер.
– Да и это тоже как-то… – Она коснулась рта, накрашенного в форме бабочки; помада, словно размазанная большим пальцем, выходила за контуры губ. – Что скажешь? Это работа Алекса.
– Круто. – Больше я ничего не смог выдавить.
– Как… в пантомиме.
– Так и задумано, – сказал Алекс. – В стиле театра кабуки. Здесь, пипл, будет серьезное мероприятие, не то что вчерашняя тусовка а-ля «Багси Мэлоун». Придется делать над собой определенные усилия. Да, кстати… – Из пакета универмага «Теско» он извлек на ладони, как на подносе, аккуратный белый прямоугольник, а потом, приподняв его жестом фокусника, взялся за один угол – и оказалось, что это рубашка. – Дарю.
– Я не смогу это надеть.
– Чарли, у тебя вид как у юного почтальона. Тебя в таком прикиде не пропустят. Переодевайся.
– Что, прямо тут?
– Ой, какие мы стеснительные. Ну спрячься за какую-нибудь машину.
Прихватив кончиками пальцев рубашку, я отошел в сторону и повернулся спиной. Стало понятно, что поигрывать мускулами, пока переодеваешься, не так-то просто; более того, стаскивая футболку через голову, я осознал: дезодорант «Ацтек», использованный утром, давно выдохся. Своей старой футболкой я протер шею и подмышки от пота и грязи. Новая рубашка – дорогая и качественная – поражала своей белизной и пахла свежестью, приятная тяжесть ткани холодила кожу, и надевать такую вещь казалось святотатством. В школьные годы я носил только не требующие глажки белые нейлоновые сорочки, которые продавались по три штуки в упаковке. А у этой на ярлычке значилось «Диор». Я попытался было ее заправить…
– Нет, оставь так, – сказала Хелен. – Покажись-ка.
Повернувшись, я расправил плечи, приосанился, сделал вид, что сунул руки в несуществующие карманы.
– Сойдет, – заключил Алекс. – Ну что, мы готовы?
Он жестом подозвал нас подойти поближе, прямо к камере видеонаблюдения.
– Групповое фото! Улыбочку! Скажем «имени-и-и-и-и-и-нники»!
После того как все мы выстроились с неестественно застывшими лицами, Алекс нажал кнопку интеркома:
– Привет, Бруно! Это Алекс. Я сегодня с друзьями. Пустишь нас?
Время тянулось, а мы по-прежнему стояли как истуканы, пока шлюзовые двери не начали медленно открываться с гулким металлическим лязгом.
Посыпанная щепой дорога, обрамленная садовыми свечами, вела к освещенному ослепительно-яркой подсветкой дому из темного стекла и металла, низкому и длинному, как дорогой журнальный столик; это зрелище сразу напомнило мне поместье наркобарона из старого боевика. Вот охранник в черных очках совершает обход территории, прижимает палец к уху и тянется к карману пиджака, и в этот миг его тащат в кусты, чтобы задушить.
– Зашибись, Алекс! – восторженно выдохнула Хелен.
Во внутреннем дворе (наверняка это место на самом деле называлось как-то иначе), скрытые от посторонних глаз титульными, то бишь заглавными, соснами, под музыку, долбившую из спрятанных на деревьях колонок, выстроились, как на архитектурном макете, стильные инсталляции из стильно одетых мужчин и женщин. Сбоку от дома переливался флуоресцентно-розовым, синим, зеленым и красным прямоугольник бассейна, терпеливо ждущего гостей.
– Могу только повторить: за-ши-бись.
– Я понял, – сказал Алекс.
– Наверное, надо было что-нибудь принести? – спохватился я.
– Четыре жестянки «Стеллы» и сборник любимых песен? – хохотнул Алекс. – Не тот уровень.
– Здесь оргия, да? – У Хелен загорелись глаза. – Ты привел нас на оргию.
– До этого еще далеко. Пока тут светская вечеринка, где присутствуют мои знакомые, широко известные в узких кругах.
– Я и не знал, что у нас есть узкие круги, – сказал я.
– У тебя еще нос не дорос это знать, Чарли. Но если кто спросит – на самом деле никто не спросит, – вы все студенты и вам всем – о чудо статистики! – разом стукнуло восемнадцать.
– Я не смогу косить под студента.
– А что такого? Представь себе школу, где тебя не так сильно гнобят и все пьют кофе. – Он, провидец, внимательно посмотрел в глаза каждому из нас. – Фран, ты ведь осенью приступаешь к учебе на… психологическом в Дарэме; Чарли… ты собираешься на географический в Шеффилде, Хелен – в Лакборо, на две специальности: спортивные игры и политология. Твоя мечта – работать учителем физкультуры!
– Ха.
– Короче, Алекс, – сказал я. – Мы, выходит, с улицы приперлись?
Мне и раньше случалось заваливаться без приглашения в самые разные дома по всему городу, как лазутчику из стана Монтекки, обманом проникшему на бал Капулетти. «Мы – друзья Стива» или «Нас пригласила Стефани», – говорили мы. Мне случалось бывать на тусовках, куда врывались беспощадные, безумные, безудержные орды почище викингов: там воровали компакт-диски и кошельки, вскрывали замки домашних баров, выламывали из стен раковины, топтали бутерброды с колбасой и вспахивали газон пьяными драками – все это представало взору приехавших домой потрясенных и разъяренных родителей, а потом широко освещалось в местной прессе. Однажды у нас над головами даже завис полицейский вертолет. Разве не все домашние вечеринки заканчивались примерно так же? Синими мигалками и горками розовой соли на ковре?
– А нас не выгонят взашей?
– Еще чего – вы же не приперлись с улицы, вы – мои дорогие гости, актеры. Пойду поздороваюсь с Бруно. Рассредоточьтесь! Смелее! Смелее!
И он исчез в особняке, а мы втроем так и остались стоять разинув рты на краю этого неведомого мира.
Никогда еще я не видел такого скопления привлекательных мужчин и женщин, совершенно разных, но одинаково гламурных, и у меня невольно закрались сомнения: неужели это те самые горожане, которых я встречал в чайной «Домашний каравай», в обувном магазине и в супермаркете «Спар», в «Удильщике» и в китайском баре «Золотой телец»? У мужчин под льняными костюмными пиджаками были надеты дорогие тенниски или рубашки поло, женщины пришли в шикарных летних платьях или ироничных ретро-комбинезонах, как на обложках компакт-дисков с хаус-музыкой, которыми отец в свое время торговал с таким смущением. Даже гости в возрасте смотрелись бесподобно: эти люди стояли, отведя в сторону бокалы с напитками, в нежной, мятного цвета дымке, которая струилась либо от бассейна с подогревом, либо от сигарет «Мальборо» с ментолом; а скорее всего, это было то лестное свечение, которое исходит от больших денег.
– Почему-то совсем не похоже на дискотеку в методистской церкви, – говорила Хелен, а мне стоило немалых трудов оторвать взгляд от женщины с точеной фигуркой, обтянутой красным синтетическим комбинезоном, но в нашу сторону уже направлялся похожий на манекенщика красавец-мужчина с подносом на уровне плеча.
– Сейчас к нам подойдет! – Хелен вцепилась мне в локоть.
– Воздушные тарталетки с трюфелями? – предложил манекенщик; мы послушно взяли по штучке и потупились.
– Ни фига себе, – сказала Хелен, примериваясь к тарталетке, – доставка из ресторана!
– У нас это называется «волованы», – вставила Фран.
– Фу, как пахнет. – Хелен выплюнула на ладонь половину деликатеса. – Чего было не подать бутики с колбасой или сыром и резаный ананас? – С этими словами она стряхнула слюнявый комок в вазон с бамбуком. – Пижоны чертовы. Отрава какая-то. Пойду посмотрю, нет ли тут чипсов.