– Хорошо сказано. Вы далеко пойдете, Чарли. Рад, что вы заглянули на огонек. Похоже, вы – замечательная пара.
– Ну, мы не вполне пара, – сказала Фран.
– Совсем недавно познакомились, – объяснил я.
– Не понимаю, какое это имеет отношение к чему бы то ни было. Достаточно посмотреть на вас вместе. Но советую вам поторопиться! Зачем терять время? Кстати… почему до сих пор пустует бассейн?
– Мы даже не знали, разрешается там плавать или нет, – сказала Фран.
– Конечно разрешается. Для того он и существует.
– А у меня купальника нет, – сказала Хелен.
– Боже правый! Откуда у молодых такое ханжество? – изрек Бруно и осушил свой стакан. – Сейчас я сам пойду и кого-нибудь туда столкну.
Преодолев террасные ступени, он скрылся в саду.
К нам карабкались Алекс и Хелен.
– Алекс, – со смехом обратилась к нему Фран, – ты точно знаешь, что у него из-за нас не будет неприятностей?
– Естественно, не будет. Вы только потом языками не мелите…
Подняв кулак, он подозвал нас ближе, а потом разжал пальцы, как будто показывал какого-то редкого жука. На ладони лежала таблетка, пузатая, в крапинку.
– Готов разделить ее на четыре части. От такой малости эффекта не будет, но кто хочет попробовать?
Мы быстро переглянулись, как мушкетеры, Алекс разгрыз таблетку, и каждый из нас взял маленький осколок, будто отлетевший от кафельной плитки, меловой и влажный от слюны. В качестве запивки использовали свои коктейли. Трудно было поверить, что нечто такое мелкое может иметь настолько отвратительный вкус: казалось, нам в рот прямой наводкой пшикнули из флакона с лаком для волос; мы хлебнули еще коктейля с леденцовым вкусом и отправились на поиски эпицентра вечеринки.
Королева Маб
Таблетка совершенно не подействовала: мы докладывали об этом друг другу каждые десять минут, если не чаще.
Разве что музыка теперь звучала совсем по-другому, просто потрясающе. О танцевальной музыке мы с друзьями всегда отзывались с тупым неприятием и считали такое отношение признаком цельности характера: музыка без гитар не имела права считаться искусством, была скучной и однообразной – тра-ля-ля. В берлоге у Харпера не танцевали: под музыку там только кивали и закусывали нижнюю губу.
Но к такому состоянию, как сейчас, мы и близко не подходили. Снаружи на освещенной открытой танцплощадке, похожей на спасательный плот, яблоку негде было упасть. В четырех углах стояли динамики, которые фокусировали звук, как увеличительное стекло фокусирует свет. Алекс взвыл, схватил Хелен за руку и врезался в гущу танцующих; мы с Фран переглянулись и последовали их примеру. На удивление Хелен танцевала бесподобно: полностью сосредоточенная, почти сердитая, с закрытыми глазами и стиснутыми кулаками, она бормотала что-то себе под нос, будто подстрекая окружающих помешать ее танцу. Для Алекса танец был формой самособлазна: его рука то и дело скользила под рубашку, расстегивала пуговицы, сжимала то грудную мышцу, то ягодицу, то пах – оставалось только ждать, когда же Алекс надает Алексу по рукам. Я занял стойку – ноги не отрываются от пола, локти прижаты к бокам, руки поочередно выполняют движение доярки – такой танец не потревожил бы никого даже в переполненном вагоне поезда; а Фран, наоборот, неистовствовала, сверкала безумной улыбкой, вскидывала руки высоко над головой, запускала пальцы себе в волосы, открывая темную щетину под мышками, но в какой-то момент перехватила мой взгляд, расхохоталась с открытым ртом, положила руки мне на плечи и что-то сказала.
– Что-что?
– Говорю: обалдеть.
– Обалдеть.
Она вновь заговорила.
– Что, прости?
Притянув меня к себе, она зачастила мне прямо в ухо:
– Говорю: я ужасно рада, что ты здесь.
И некоторое время мы еще продолжали свой танец, дрейфуя в сторону, на край плота, и прижимаясь друг к другу.
Трудно рассуждать о чьем-нибудь запахе, не рискуя показаться психопатом, но я еще раньше уловил ее запах: теплый и зеленый, как само лето. Несколькими годами позже, во время неудачного, грустного свидания, до меня долетел тот же запах, и я даже подумал, что где-то рядом прячется Фран. «Боже, что это?» – «Спрей для тела „Грасс“, бренд „Гэп“», – услышал я в ответ и даже немного огорчился, что такой естественный аромат – это на самом деле парфюм и что от Фран, значит, исходил не природный аромат, а некое подобие моего «Ацтека». Но тогда, на этой танцевальной площадке, я считал, что это самый изумительный, самый утонченный запах, и едва удержался от соблазна шумно втягивать его в себя носом, а вместо этого прижимался лбом к ее лбу, а она обнимала меня за шею, сомкнув руки, как показывают в кино.
Но музыка играла слишком быстро, мы ощутимо стукались лбами и наконец разъединились и стали протискиваться сквозь толпу в обратном направлении, от края к центру. Теперь Алекс и Фран упали друг другу в объятия и стали танцевать впритирку, переплетая ноги в похотливых латиноамериканских ритмах, а меня кольнула зависть оттого, что мы с ней так не танцевали. Хелен постукала меня по плечу, закатила глаза, и мы с ней посмеялись, затем еще немного потанцевали, покривлялись, пока это еще было смешно, и тоже обнялись, как они. Бух-бух-бух – стучала мне в грудь мягкая колотушка, и вскоре я даже решился поднять руки выше плеч и оторвать ноги от пола.
Хелен что-то сказала мне в ухо.
– Что-что?
– Я спросила: ты что-нибудь чувствуешь?
– Вообще ничего, – ответил я.
Таблетка не возымела действия, зато время приобрело какое-то странное свойство, и я уже не смог бы сказать, сколько длился наш танец: двадцать минут или два часа, а потом я решил ненадолго отойти и взять себе еще выпить. Танец повысил мне настроение, в голове и на сердце ощущалась необыкновенная легкость, и возле стойки бара я обнаружил в себе способность непринужденно общаться с посторонними – такого со мной еще не бывало. Я разговорился с милой женщиной за двадцать, которая училась на медсестру, сообщил, что моя мама тоже в свое время работала медсестрой, и беседа завертелась вокруг сестринского ухода и вокруг матерей, а потом я потрепался с ее бойфрендом, тоже вполне свойским, чудным парнем, работавшим у Бруно, и разговор у нас зашел о компьютерах, причем я зачем-то признался, что, скорее всего, завалил все экзамены, кроме, вероятно, информатики и изо; ну и что, нормально, если чувствуешь, что это твое, что в этом твое призвание, а талант есть у каждого, надо только его нащупать и пользоваться, двигаться в том направлении, и все это звучало для меня необыкновенно мудро, особенно мысль о занятиях тем, что у тебя вызывает интерес и получается, а не тем, что у тебя вызывает отвращение и не получается, и, хотя для моего папы это не сработало и даже обернулось крахом, у меня наверняка все получится, поскольку компьютеры – это тебе не джаз, и я решил в точности следовать всем его советам и еще подумал: как удивительно – беседовать с незнакомыми людьми так откровенно и непринужденно, как мне никогда еще не удавалось, и когда этот мудрый человек отправился искать свою подругу, милейшую медсестричку, я обнаружил, что способен точно так же общаться с потрясающей женщиной в обтягивающем красном комбинезоне из пластиката, выглядела она ослепительно, я прямо так ей и сказал, а она сказала спасибо низким, грудным итальянском голосом, и разговор у нас завертелся вокруг различий между северной Италией и южной Италией и, что еще более увлекательно, как снимать и надевать такой комбинезончик, а он, оказывается, вовсе даже не из пластиката, а из латекса, потом обсудили разницу между пластикатом и латексом и как быть, если срочно понадобится в туалет, но она сказала, что это вряд ли, потому что, как ни странно, ты как бы превращаешься в эскимоса, то есть если знаешь, что нельзя, так тебе и не хочется, а кроме того, много жидкости выходит через пот, поскольку в таком костюме, конечно, потеешь, вот смотри, и она немного расстегнула молнию и предложила мне провести пальцем по линии декольте, и там внутри кожа была шелковистая от пота и от талька, то есть влажная и вместе с тем сухая, и этот разговор, подумалось мне, оказался самым обалденным за всю мою жизнь, да еще сопровождался поскрипыванием латекса, похожим на тихие повизгивания, а потом принял другой оборот, потому как она спросила: а тебя когда-нибудь связывали? и я сказал, что нет, хотя да, мой лучший друг Харпер как-то раз связал меня шнуром от халата, чтобы пернуть мне в лицо, но в этом ничего сексуального не было, а она такая: нет, дружок, ты просто внушил себе, что это не сексуально, и, пока мы барахтались с этой, за спиной у меня нарисовалась Хелен, схватила меня за горло и спрашивает: этот парень к вам пристает? Чарли, какого хера ты шляешься черт-те где, помни, зачем ты здесь, это же твой шанс, Чарли Льюис, но мы ведь, говорю, просто обсуждали разницу между пластикатом и латексом, а она: нечего мне мозги трахать, потаскун малолетний, пошел отсюда, иначе просрешь все, что только можно, и когда я обернулся попрощаться с той милейшей женщиной, ее уже и след простыл, но, может, оно и к лучшему, потому как Хелен силком потащила меня обратно на танцпол, где все это время меня дожидалась Фран, которая при виде меня стала кричать и смеяться, как будто я сто лет отсутствовал, а потом протянула руки, и мы с ней стали танцевать точь-в-точь как она с Алексом, сцепив руки у меня за головой, а мои руки у нее на талии, на тонкой материи, на скользкой материи пеньюара, и ноги наши сплетались, а ее груди упирались в меня, и мягкая колотушка постукивала под ребрами, а через ее плечо я увидел Алекса, который трепался с каким-то парнем, потом стал его целовать и подталкивать от танцпола к бассейну, и я на шаг отступил, чтобы посмотреть на смеющуюся Фран с закрытыми глазами и влажными, прилипшими ко лбу волосами, а я такой: ты что-нибудь чувствуешь, а она глаза открывает и говорит, ничего, таблетка вообще не подействовала, а я ей: ты о чем? а она, ох Чарли, больше сил нет терпеть, пошли, берет меня за руку и тащит сквозь толпу через лужайку туда, где деревья, пока мы не оказались на границе света и тьмы…