– Хватит. Прекрати.
– Что?
– Хватит талдычить про образование и уверенность в себе. У людей вроде Майлза нет никаких особых прав.
– А по-моему, есть.
– Да нет же! В смысле, преимущества и привилегии у них, конечно, есть, и деньги – это важно, никто не спорит. Но знаешь, я считаю так: даже если с экзаменами у тебя не выйдет, ты все равно достигнешь чего-нибудь такого… что принесет тебе счастье.
– Например?
Она рассмеялась:
– Не знаю! Ведь не мне за тебя решать, правда? Нужно разобраться самому. У тебя есть… потенциал. Глупое слово, как из характеристики, но очень точное.
Я не ответил. Говорила она, конечно, искренне, но я терпеть не мог таких душеспасительных бесед – есть в них что-то унизительное. Мы добрели до нашего любимого местечка на лугу и устроились в высокой сухой траве, дальше друг от друга, чем обычно. Оба молчали.
А потом она слегка придвинулась и взяла меня за руку:
– Прости. Я знаю, ты не любишь говорить о будущем, но оно наступит. И от этого никуда не денешься. Вот. Глубокомысленное утверждение, да?
– Весьма.
– Я серьезно.
– Я тоже.
– Сейчас ты этого не понимаешь, потому что все пошло наперекосяк; переживаешь из-за того, в чем не виноват, и злишься, что не можешь влиять на события. Но если ты… Держись, Чарли. Не знаю. В тебе есть нечто такое, что мне очень нравится. Ты… Чарли, я люблю тебя.
Вот. Она произнесла это вслух, и теперь я отважился сказать то же самое в ответ; мы повторяли эти невероятно банальные, но такие прекрасные слова, тем более что в них была чистая правда.
Вернувшись в сторожку, мы навели порядок и прикинули, чтó нам потребуется на оставшуюся пару дней: водка, лед, кока-кола и какая-нибудь китайская еда. Я, конечно, собирался дочитать «Имя розы», но не мешало бы пополнить запас презервативов – от этой мысли меня захлестнула гордость.
Хотя у меня была договоренность с хозяином, выйти поработать сегодня на очередные три часа все же придется, а Фран тем временем почитает или поспит. Если сумею закруглиться без задержек, то к половине девятого уже вернусь, и можно будет дальше наслаждаться жизнью.
Но из-за этих разговоров о будущем – в частности, о нашем общем будущем – возникал какой-то напряг, и теперь мы молча шагали между деревьями к тому месту, где спрятали велосипеды.
– Можно… вернуться домой, – сказал я. – Если хочешь, конечно. В смысле, нам не обязательно оставаться тут и на второй день…
– Нет, нет! Давай останемся. Я просто устала. Возвращайся поскорей. Мчись как ветер. Мы все начнем сначала. – Она меня поцеловала, и я с трудом перевалил свой велосипед через каменную ограду. – Кстати, про сиреневое вино не забудь, – сказала Фран, и я направился в сторону города, к первой из череды катастроф с трагическими, как в шекспировских пьесах, финалами.
Мистер Говард
Даже в лучшие времена бензоколонка выглядит сиротливо, но долгим и скучным ненастным субботним вечером на исходе лета ее пронизывает особая меланхолия. Там поселилась какая-то нутряная тоска, неизбывная на первый взгляд усталость и, чтобы вернуть настроение минувшей ночи, должно было произойти что-нибудь из ряда вон выходящее.
У меня в бумажнике лежали выигрышные билеты мгновенной лотереи. В отсутствие сообщника обмен их на денежные знаки становился задачей более рискованной, но все же осуществимой – от меня требовалась только ловкость рук, а потом я, как мужчина со средствами, планировал приобрести в винном магазине шампанское, точнее, испанскую шипучку «кава». Мне, утратившему невинность, определенно должны были продать спиртное без лишних вопросов; наверное, и бар «Золотой телец» мог предложить какие-нибудь деликатесы – к примеру, фирменное блюдо из жирных розовых королевских креветок; и еще осталось бы на три презерватива, какие продаются в туалетах бара. «Кава», презервативы, креветки, большая упаковка льда – такой список сделал бы честь юному лорду; в мечтах об этой роскоши я положил голову на прилавок, чтобы немного вздремнуть, понадеявшись, что меня разбудит пиканье счетчика.
Возле моей головы забарабанили чьи-то пальцы: надо мной возвышался рослый, коротко стриженный блондин; из ворота сорочки, стянутого галстуком, выпирала массивная шея.
– Живой?
– Извините… задремал. Виноват. Колонка номер… номер…
– Два.
– Два. Тридцать фунтов.
– Всю ночь куролесил? – Он неприятно ухмыльнулся.
– Простите?
– Дрыхнешь на рабочем месте. Всю ночь зажигал?
Объяснять ему, что я лишился невинности, было бы чересчур, но он явно чего-то ждал, склонив голову набок и опустив на прилавок ручищи, мясистые и розовые, как свиные рульки.
– Да, зажигал, – подтвердил я, вручая ему чек.
Он не шелохнулся.
– Что-нибудь еще?
– Нет. Я всем доволен. А ты поспи еще.
Поведя плечами, громила развернулся и ушел.
Он стал моим последним покупателем. Незадолго до восьми часов я выключил наружное освещение и настроил кассу на распечатку баланса дневной выручки, а сам вытащил из кассы лоток с наличными и помедлил, чтобы обменять скретч-карты мгновенной лотереи на две банкноты: одну в двадцать и одну в десять фунтов. «Кава», лед, креветки, презервативы. В подсобке я загрузил в рюкзак все фужеры для шампанского, от которых собирался избавиться (оставив пару штук нам с Фран под вино), и вернулся в торговый зал, чтобы выключить свет.
Там поджидал коротко стриженный тип, а у него за спиной…
– Майк! Приветствую!
Майк не ответил. Он медленно и скорбно покачал головой, а у меня к горлу подступила жуткая, холодная дурнота.
– Чарли, ты узнаешь этого джентльмена?
– Да! Еще раз добрый вечер. Колонка номер два, тридцать фунтов.
Гнусно ухмыляясь, здоровяк скрестил руки на могучей груди и застыл в ожидании.
– Ваша скретч-карта! Совсем забыл, это чистая случайность. Вы специально за ней вернулись? Минутку, сейчас принесу.
Я мог бы сыграть свою роль и получше, но ведь обыкновенная забывчивость не наказуема, правда?
– Чарли, мистер Говард – специалист по финансовой безопасности, он служит в частном сыскном агентстве.
– Понятно. Это связано с тем, что я задремал?
Других причин, хотелось бы верить, не было.
– Я нанял его в связи с тем, Чарли, что у нас в последнее время не сходятся концы с концами.
Наверное, он еще много чего наговорил, но его слова утонули в оглушительном реве паники, поднявшемся у меня в голове: что теперь будет, чего мне ждать в ближайшей и отдаленной перспективе, много ли они на меня накопали, какое состряпать алиби, чтобы обставиться в свете видеозаписей, которые наверняка имеются у них на руках? Я предвидел, как буду часами томиться на пластмассовых стульях во время полицейских допросов и заседаний суда по гражданским делам, как разозлится мать, как будет клокотать отец от стыда и отчаяния. Через три недели мне исполнялось семнадцать – что меня ожидало: исправительная колония или тюрьма? А Фран… что подумает Фран? Тот внутренний стержень, тот потенциал, который, по ее словам, она во мне разглядела, я направил на мошенничество, убогое мелкое воровство, кассовые махинации, неумелое жульничество, а в результате за мной всю жизнь будет тянуться судимость вкупе с позорным провалом на экзаменах.
– …похоже, значительная часть скретч-карт, предназначенных для покупателей, оседала в карманах работников…
А как она узнает, где я нахожусь? Долго ли меня тут продержат? За окном смеркалось, и я представлял, как она мается одна в сторожке, зажигает свечи, доедает последние припасы, затем ее ожидание сменяется гневом, а тревога – страхом, совсем как у Джульетты в склепе Капулетти. Еще не узнав всей правды, она возненавидит меня за то, что я ее покинул. Нужно было как можно скорее поставить ее в известность, изложить свою версию событий.
– …это необходимо обговорить.
Я заставил себя сосредоточиться на словах Майка. Он хотя бы не злился, а скорее отстранялся, словно сам был шерифом, который вынужденно нанял этого громилу – представителя кройдонской фирмы под названием Центральное ревизионное управление, то есть ЦРУ, – как же я сам не догадался? Мощные плечи, маленькие пронзительные глазки-буравчики; передо мной явно стоял профессиональный головорез, и я проклинал себя за то, что позарился на испанскую шипучку и фирменное блюдо бара «Золотой телец».
– Давайте пройдем в служебное помещение? – предложил мистер Говард, делая шаг к прилавку.
Я поднял рюкзак и через нейлон услышал изобличающий меня звон бокалов. Боже, меня взяли с поличным. Ночь в камере, Фран одна в роще – ждет при свете догорающей свечи…
Я медленно поднял рюкзак, чтобы хрусталь больше не зазвенел.
– Сделай одолжение, откинь вот эту штуковину, – попросил мистер Говард.
Прилавок был отделен от служебного помещения откидной накладкой, которая с кассирской стороны крепилась к стене щеколдой.
– Одну минутку, мне тут надо… – Я скользнул в подсобку и заперся изнутри.
– Хватит вам, мистер Льюис, вы нас уже заколебали! – рявкнул мистер Говард.
– Погодите! Мне нужно только…
– Чарли, не делай глупостей, приятель, – сказал Майк, прямо как профессиональный переговорщик. – Мы же просто беседуем.
Надев рюкзак на спину с крайней осторожностью, будто там лежала взрывчатка (по сути, так оно и было), я резко надавил на ручку аварийного выхода.
И выскочил на вечернюю прохладу. Ярко освещенный магазин напоминал киноэкран, на котором я увидел торчащие в горизонтальной плоскости ноги Майка, сражающегося со щеколдой. Трясущимися руками я запер еще и дверь магазина, заблокировав тех двоих внутри. Уловив движение, мистер Говард бросился к двери, забарабанил в стекло, но я уже вскочил на велосипед и улепетывал через территорию бензоколонки.
В такой час длинная прямая дорога, ведущая обратно в город, оказалась пуста. Мне только и требовалось добраться до Злодеевой рощи, сбросить бокалы, отсидеться в кустах, пока Майк с мистером Говардом не отчаются меня найти, а потом рвануть в сторожку, поцеловать Фран, рассказать ей все как есть, объяснить, что я наделал глупостей, но по-прежнему ее люблю… Уж если Джульетта смогла простить Ромео убийство ее двоюродного брата, то афера с какими-то скретч-картами тем более окажется простительной… Слез, конечно, не избежать, но мы предадимся печальной, душераздирающей любви, как Ромео с Джульеттой в ночь перед его изгнанием, поспорим насчет соловьев и жаворонков, а наутро я разыщу Майка и скажу ему: виноват, запаниковал и да, прихватил парочку бокалов, но деньги – ни-ни. А если против меня появятся улики, то придется платить; почти вся наличка хранилась у меня в комнате, в тайнике, а остальное я отработаю или перехвачу… ну, там видно будет: с банковского счета сестры, или у Харпера, или еще у кого, но, естественно, не у родителей – родители ничего не должны знать. Нет, Майк определенно меня заложит маме, но отец ничего не должен знать. Он такого не переживет.