Я мчался к своему укрытию, но теперь прокручивал в уме другое будущее: жизнь в изгнании. Мне бы исхитриться забрать свой паспорт – и только меня и видели. Куплю спецуху и вещмешок, завербуюсь в торговый флот (знать бы еще, с чем его едят) и буду посылать Фран красивые, грустные письма из Сингапура, из Владивостока, из Мантуи, и, возможно, в один прекрасный день, на причале какого-нибудь далекого порта, куда не дотягиваются руки правосудия…
Сзади меня раздался рев двигателя; я ждал обгона, но вместо этого автомобиль пристроился вровень со мной. Мне-то казалось, что я мчусь как ураган, но большой черный «рейнджровер» еле плелся на второй скорости; Майк притерся почти вплотную, высунулся из окна и схватил меня за локоть.
– Прижмись к обочине, Чарли, – потребовал он.
– Я сейчас не могу с вами разговаривать. Мне нужно успеть в назначенное место.
– Перестань крутить педали, приятель, мы только хотим поговорить.
Но за головой Майка виднелся мистер Говард, который ржал, склонившись над рулем, а потому я привстал на педалях и погнал дальше. Сейчас нужно было где-нибудь свернуть в лес и там оторваться от преследования, а потом по бездорожью – к сторожке. Разве Фран не подтвердила, что меня любит? Резко свернув с дороги, я не рассчитал угол, требуемый для преодоления высокого бордюра, и велосипед вначале содрогнулся, а потом остановился как вкопанный и сбросил меня через руль на лесную тропинку.
И опять время приобрело странную растяжимость, которая позволила мне оценить точность и амплитуду моего сальто, причем я упрямо не хотел расставаться с великом и увлек его за собой, как не снилось и циркачам. Но что самое памятное (или я это напридумывал?) – время даже позволило мне отметить хруст фужеров для шампанского: они в меру своих возможностей гасили силу моего падения и еще долю секунды сохраняли свою форму, но тут же разлетелись, как яичные скорлупки в пальцах, и пошла цепная реакция – бах-бах-бах, – в результате которой стекло превращалось главным образом в песок, но еще и в алмазы.
Шрамы
– А это у тебя откуда?
– Что, где?
– На спине. Отметины.
– А, это? Акула покусала.
– Ой, правда?
– Это от осколков рекламной посуды. Когда мне было шестнадцать лет, я упал на целую гору фужеров для шампанского.
– Не выдумывай.
– Из меня вынули кусочки хрусталя, а на их месте остались шрамы.
Мы загорали на пляже. Нив заметила их впервые – россыпи гладких, выпуклых оспин, которые обнаруживались скорее на ощупь, чем на вид, но летом они проступали сильнее, как белые симпатические чернила под лампой.
– Ну ладно. Я понимаю, для кого-то это само собой разумеется, но…
– Эти фужеры я стырил на бензоколонке, но меня застукали, я дал деру и упал с велосипеда.
– С моторного?
– С обыкновенного. Педального.
– Боже. Человек с темным прошлым. Рекламные фужеры и педальный велосипед. Ты прямо как Джейсон Борн.
Мы путешествовали по греческим островам, и это был наш первый совместный отпуск – на той стадии отношений, когда используется возможность показать каждый шрам. Я видел у нее разрыв перемычки между средним и безымянным пальцем от острого края консервной банки с бобами, а еще аккуратную решетку стежков на плече, где ей удалили родинку; теперь настал мой черед. Битое стекло картечью испещрило мне спину, и я, растянувшись на горячем песке, позволил пальцам Нив исследовать это созвездие.
– Как азбука Брайля.
– И что там написано, Нив?
– Там написано… погоди… там написано: «Какой придурок… будет… воровать промобокалы?» Их же раздают бесплатно, скажешь, нет?
– Это было идеальное преступление.
– Кража никому не нужного хлама?
– Ну, там еще наличные под руку подвернулись.
– Так-так. Из кассы?
– Да, хотя схема была довольно сложная. То есть я тырил скретч-карты, а не деньги, так что обошлось без жертв. Пострадавших и быть не могло: пока не стерта защитная полоска, денег не существует. Это как тот кот в ящике. Рассуждая философски.
– Ты так и заявил?
– Ага.
– И как это было воспринято?
– Не так чтобы очень.
– Боже мой. Изощренный преступник. Ужас какой.
– Хочешь сказать, ты сама за всю жизнь ничего не украла?
– Я? Ничего!
– За все время работы в ресторане – ни одной бутылки вина? Ни одного стейка из морозильной камеры?
– Никогда!
– Ни одной чашки кофе в обход кассы?
– Хм… Возможно, раз-другой, но в силу своего воспитания всегда очень переживала.
– Представь, я тоже очень переживал. Особенно когда попался. Паршивое было время. И вот ведь какая глупость: не пустись я тогда в бега, отделался бы легким испугом.
– А чего ради ты пустился в бега?
– Ну… тебе понравится.
– Не тяни…
– Ради любви.
Нив откинулась на песок:
– Фу-ты черт. Опять та девушка.
Думаю, некоторое время я был в состоянии шока. Остановиться, унять дрожь в руках нечего было и думать: мы просто молча застыли на краю угасающего света.
– Мы же только поговорить хотели, дурачок, – сказал Майк.
– Решили тебя малость припугнуть, вот и все, – поддержал мистер Говард.
Я уже чувствовал, как у меня на спине холодеет и запекается кровь: стоило мне развернуть плечи – и кожа неприятно прилипла к футболке. Мистер Говард, у которого, как мне показалось, на лбу было написано «убийца», внушал мне, что видал преступления и похуже моего, но от крови у меня забурели кончики пальцев и стали шелушиться, как ржавчина, а затем и вовсе почернели.
– Мы отвезем тебя в больницу. Пусть там извлекут стекло, если осталось.
У меня уже была наготове фраза: «Я требую адвоката!» – откуда что взялось? Кто оформлял отцу банкротство: адвокат или просто бухгалтер? Фраза «Я требую бухгалтера!» прозвучала бы недостаточно веско.
– Но почему ты пытался бежать? Вот дурачок.
Тут я развязал язык:
– Мне нужно было успеть в назначенное место. Вот и все.
И в этот миг появились полицейские.
В планы Майка не входило привлекать органы правопорядка, но зрелище трясущегося, окровавленного мальчишки на обочине дороги, видимо, привлекло внимание нечаянного свидетеля, и сюда примчалась патрульная машина, которая своей синей мигалкой осветила лесопосадки у нас за спиной.
– …твою ж мать. Только вас тут не хватало, – пробормотал мистер Говард.
Он уже стоял с вытянутыми руками, примирительно раскрыв ладони, а меня обуял дикий страх. Полицейский участок. Судебный процесс. Клеймо преступника.
Но мне требовалась медицинская помощь. Минут через двадцать мы подъехали к той больнице, где на первых порах после нашего переезда в этот город работала моя мать, и я, примостившись на краешке пластмассового стула, отвечал на вопросы усталой женщины в полицейской форме. Куда я спешил? На встречу. Водитель «рейнджровера» оттеснил меня с дороги? Нет, это случайность. Подвергал ли меня опасности этот джентльмен своей манерой вождения? Нет, мы просто беседовали. Через окно движущегося автомобиля? Мы только начали, я сразу потерял управление. Откуда у меня в рюкзаке стеклянная посуда? Тут я запнулся. В другом конце коридора маячило пепельно-серое, испуганное лицо Майка; он прижимал пальцем усы, словно они грозили отклеиться.
– Я требую адвоката!
Женщина в полицейской форме захохотала. Разве у них есть такое право – над нами насмехаться?
– У тебя и адвокат имеется?
– Нет! – возмущенно сказал я.
– Тогда для начала известим родителей, хорошо?
– Нет. Нет, этого делать нельзя.
– Уж извини, милый, но ты несовершеннолетний, и у тебя шок. Мы обязаны им сообщить.
– Это невозможно. Они разошлись.
– Так… и с кем ты остался?
– С папой.
– Диктуй номер.
– У нас нет телефона. – (Тут усталая женщина сникла.) – Он нам не по карману, – добавил я, разделив ложь надвое: телефон-то у нас был, только отключенный за неуплату.
– А матери телефон по карману?
– Да, у нее мобильный.
– Ну и?..
– Я наизусть не помню.
Хотя бы здесь сказал правду. Нацарапанный на клочке бумаги, ее номер лежал у меня в спальне, но я так редко им пользовался, что назвать по памяти не сумел.
– Давай, милый, не тяни время. Адрес ее?
– Я только знаю, как дом выглядит.
– Тогда говори, какой там домашний.
– Она живет с другим; я никогда ей не звоню, она сама мне звонит.
– Назови тогда свой адрес. Мы сейчас отправим сотрудника за твоим папой.
Я пошевелил мозгами:
– Майк. Вон там стоит. Он знает мамин телефон.
Женщина поднялась со стула.
– Мне срочно надо позвонить. – В голове засело, что я имею право на один телефонный звонок.
– Это пожалуйста. Только больше не убегай, ладно?
Время было позднее, в коридоре скапливались каталки с пострадавшими в центре города, и теперь я был здесь далеко не единственным парнем в окровавленной одежде. Мне удалось найти общественный телефон – по счастью, с городскими справочниками. Полистав засаленные страницы, я отыскал номер. В исцарапанных алюминиевых перегородках отражался мой портрет: бледная физиономия, слипшиеся от пота волосы, окровавленные руки. Я набрал номер и явственно представил, как телефон надрывается в длинном коридоре, обшитом деревянными панелями. Прочистив горло, я приготовился заговорить интеллигентным голосом. Длинные гудки не кончались.
– Алло?
– Алло, Полли?
– Да?
– Полли, это Чарли. Из нашей постановки, припоминаете?
– Чарли?
– Ну да, Бенволио. Из пьесы, ага?
– Да, поняла.
– Скажите… вы с Бернардом уже спите?
Она вздохнула. Похоже, я у всех вызывал только вздохи.
– Чарли, сейчас очень поздно. Что-то случилось?
– Нет. Нет, мне только нужно вам кое-что сказать. Точнее, у меня к вам просьба: кое-что передать одному человеку.
– А до понедельника нельзя отложить?
– Нет-нет, это срочно. Дело в том, что… помните домик у вашей подъездной дороги? Сторожку? Простите… но… там меня кое-кто дожидается.