Потянувшись к ширинке, Кирзак обнаружил, что член до предела напряжен. Воспоминание о ночном веселье нагнало в инструмент крови. Теперь толком не помочиться. Он перевел взгляд на тыкву. Та едва заметно качнулась. Чертов плод словно молил о том, чтобы его обнажили.
– Что хочешь – то и получишь, гребаная тыква!
Кирзак воткнул Нить в макушку тыквы – и закричал, схватившись свободной рукой за лоб. Разгоравшаяся головная боль, точно ведро на веревке, тянула из колодца памяти следующий фрагмент той ночки. Да. Да, черт возьми. Он вспоминал.
Нет, они не переехали ту девочку. Просто решили воспользоваться ею. Как и всегда.
Болгара выпрыгнул из нивы почти что на ходу. Девочка цеплялась за стебли растений, силясь подняться. Ее бессвязный визг еще больше раззадорил их. Курточка слетела. Болгара схватил беглянку за волосы и приложил головой о землю. Потащил в световой конус фар. На ходу попытался рассказать о тыквах, населявших поле. Такие назывались «стофунтовые». Так-то, ребятки. Неожиданная лекция вызвала у них новый взрыв хохота.
Болгара и Траппер разложили лакомый кусочек мяса прямо на грядках. Шортики и хлопковые трусики пришлось порвать. Прости, крошка. Открывшийся лобок с рыжеватой щетиной несказанно удивил их. Кто вообще носит такое? Восьмидесятые давно закончились, детка!
Кирзак так увлекся смакованием подробностей, что не заметил, как вырезал вокруг тыквенного хвоста неровную пластинку. Отошла она легко – влажно чмокнув напоследок. Открывшееся отверстие заполняла тьма. Можно было бы привстать и заглянуть внутрь, но Кирзак решил поберечь рассудок. Тыква по-прежнему держала его за яйца. Тогда он доверился руке. Пальцы словно погрузились в липкое чрево мертвой женщины. Вне себя от ужаса, он вынул схваченную добычу.
В ладони лежали серые комки с красноватыми прожилками. Практически кашица.
Мозг.
Кирзак понял это сразу. Точно такую начинку ему уже приходилось наблюдать. Как-то Траппер, сдавая на ниве задом, переехал голову пса, дремавшего у помойки. Господи, Болгара даже поскользнулся на чём-то подобном, когда они высыпали из машины, чтобы узнать, что стряслось.
Будто насмешка из прошлого, у Кирзака в руке дрожал фрагмент чьего-то мозга. Настоящая десертная кучка, ждавшая ценителя с ложечкой. Он заорал, счищая омерзительные комки с ладони. Грохнулся на задницу и, перебирая конечностями, точно ополоумевший паук, посеменил прочь от тыквы.
А та уже заваливалась набок. Из ее чрева повалила серая неаппетитная масса. Комок за комком.
Кирзак завопил и вскочил на ноги. Сделал несколько выпадов Нитью в пустоту, заполненную светом и его криком.
– Ублюдки. – Он хихикнул и предплечьем смахнул пот с лица. – Просто больные ублюдки. Я прикончу вас, слышите?!
Мало осознавая собственные действия, он с проклятиями налетел на стену, полосуя ее Нитью. Вагонка с аскетичной стойкостью приняла уколы лезвия. Кирзак замер. Крик оборвался, втянувшись обратно в глотку, словно порванная струна. Разыгравшийся кошмар готовился во всю мощь обрушиться на рассудок.
Снаружи высилась тень, обрывая лучи света своим присутствием.
Она вновь издала щелчок, и на сей раз он показался Кирзаку нестерпимо узнаваемым. Словно… словно…
Страх давно угас. Гряда сюрреалистичного ужаса также осталась позади. Теперь естество Кирзака, несшегося на всех парах по шоссе безумия, заполняла чудовищная догадка.
– Суки, вы не заставите меня! Слышите?! Я…
Так или иначе, переломный момент ударил в литавры развязки. Кирзак понимал, что ларец с воспоминаниями той ночи можно открыть лишь одним способом. Он тяжело задышал, давая сердцу как следует насытить тело адреналином. Поднял Нить к глазам и приставил острием ко лбу. Точно на расстоянии трех пальцев от переносицы. Как будто это имело какое-то решающее значение.
Едва лезвие, коловшее холодом смерти, коснулось кожи, как воспоминания вышли на новый виток.
Траппер и Болгара трепали девочку. Болгара начал первым. Он что-то шептал ей про тыквы: про то, какие они крепенькие, пока молодые. Траппер, державший руки подростка со стороны головы, смеялся. Гоготал с хрипотцой возбужденного самца. Сам Кирзак находился в метре от них, повернувшись задницей к фарам, сеявшим свет и тепло. Думал о Нити, с которой чуть позже познакомит девочку. Разумеется, после того как представит ей проныру в штанах.
Внезапно глаза Траппера, чуть масляные от предвкушения, утратили блеск. Стали похожими на стекляшки, вогнанные в голову чучела. Он со страхом таращился куда-то за спину Кирзака. Пялился так, словно там скалилась Смерть, разворачивавшая список грешников. Болгара перехватил взгляд дружка и обернулся. Его глаза предприняли попытку изобразить покрасневшие бильярдные шары.
Приятели Кирзака с испугом взирали на что-то. С их рож слетело всё веселье. Они напоминали обделавшихся овец, и Кирзак расхохотался. Решил отпустить шуточку про отросшие крылья, которые перепугали этих дебилов, но осекся.
В свете фар протянулась еще одна тень. Несуразная. Похожая на пугало, выставившее одну из палок.
Та самая чертова тень…
Кирзак всхлипнул. Ему почти удалось вспомнить клятую ночь на сраном тыквенном поле. Требовался крошечный шажок, чтобы правда окончательно вымыла сор из его души и этой пародии на комнату.
И он шагнул навстречу истине. Шагнул со всей неистовостью, с которой жил.
Кирзак ринулся на стену. Нить ударилась об вагонку, став пикой, принявшей голову. От скрипа, с которым лезвие финки проникло в лобную долю, заныли зубы. Грудь выдавила тонкий вопль. Каждый грамм боли, брошенный на весы сумасшествия, озарял разум подробностями роковой ночи.
Шаги позади.
Объявший шею запах курева.
Затем…
Боясь потерять сознание, Кирзак вцепился в рукоять Нити и с силой дернул вниз. На ладонь шлепнулся кусочек лба, похожий на желтый фарфор с криво наклеенной кожей. Отошел от черепа чересчур легко, будто и не держался вовсе. Упало еще несколько фрагментов, напоминая осыпающийся пазл, скрепленный дешевым клеем.
Кирзак заскулил и дрожащими движениями убрал Нить. Хорошая девочка, полежи пока что. Поднес правую руку к границе слипшейся шевелюры. Смельчак в лице указательного пальца скользнул в брешь черепа.
Содрогаясь от напряжения и боли, буквально раскалывавшей голову, Кирзак нащупал нечто мелкое и скользкое – множество, имевшее упругие скорлупки. Он вернул руку и обнаружил в ней тыквенные семечки. Смех хлынул изо рта, будто вода – из пробитого трубопровода.
Он поменялся с тыквой мозгами! Мозгами, черт побери!
И Кирзак вспомнил звук. Тот самый щелчок. Непонятный диалект, на котором общалась тень, скрывавшаяся за дырявыми стенами.
То был звук хорошо смазанного курка, отходящего назад, чтобы привести спусковой крючок в состояние боевого взвода.
У того, кто возник позади их увлекшейся компашки, имелось оружие. И оно шепнуло: «ПРИВЕТ». Шепнуло прямо ему в затылок.
Руки Кирзака, повинуясь обретенному сумасшествию, разламывали голову. Он орал и хохотал. Стенки черепа опадали, выплескивая липкую начинку стофунтовой тыквы на плечи и нос. Виски́ вдавились. Затылок откинулся, лишившись каркаса темени. Реальность рассыпалась на чертовы тыквенные семечки. Бродившая тень продолжала издавать оружейные щелчки. Бездушная тварь, приставленная к комнате ради одной-единственной цели – истязания.
Наконец нахлынула темнота, раздробленная на бежевые зерна, и Кирзак провалился в забытье.
Вскоре он пришел в себя, без особого смысла таращась в танцующий потолок. Жара плавила рассудок и выжимала из тела все соки. Он с кашлем перекатился на живот. Комната без окон и дверей, в которой он очутился, встретила его глухим равнодушием. За стенами, судя по игре света, кто-то бродил.
В центре помещения покоилась тыква, вызывавшая приливы тревоги.
Кирзак припомнил, что такая вроде называется «стофунтовой». Если, конечно, Болгара не ошибался, когда в очередной раз устраивал им с Траппером сельский час. Когда же это было? Черт, так сразу и не сообразить. Придется подумать. Взгляд против воли опять обратился к тыкве.
В персональном мирке Кирзака занимался новый жаркий день.