Красовский удивленно взглянул на болтливого арестанта. И вдруг встал, не веря своим глазам: увидел черноволосого щуплого подростка в полотняной рубашке и штанах, в постолах, одним словом, обыкновеннейшего пастушка.
Заметив, что комендант пристально смотрит на него, Гриша поплевал на руку и начал приглаживать волосы.
Красовский стоял, сбитый с толку. Где же тот заядлый пропагандист, который разжигал в слушателях бунтарские настроения?
После долгого молчания Красовский раскрыл дело и спросил, помогал ли Гриша деду копать канаву на панской земле.
— Бардзо проше пана коменданта, копал. Сначала днем, а после и вечером, и ночью, проше пана коменданта. Дела там много, за день не успеешь. Так я и ночи прихватил немножко, — ответил Гриша как можно многословнее и учтивее, точь-в-точь как учил его дедушка.
— Да ты, я вижу, разговорчивый, — заметил комендант и решил вести допрос ласково. — Куришь? Бери сигаретку.
— Не так чтоб очень разговорчивый, проше пана коменданта, — отвечая на первую часть вопроса, заторопился Гриша, — потому как в лесу там с кем поговоришь? Коровы, они ж, проше пана, ничего не смыслят. А с вами отчего же не поговорить… А насчет сигарет, так мы, проше бардзо, не курим. И дедушка и я не курим от роду, чтобы чего не подпалить.
— У тебя отца нету, что ли, что ты все о дедушке?
— Нету, проше пана.
— А где он?
— Погиб в Картуз-Березе.
— Погиб? Гм! Совсем как на поле битвы: погиб смертью храбрых… — вполголоса промычал Красовский.
Но Гриша услышал и живо подхватил:
— То так, бардзо проше пана коменданта, отец был храбрый!
— За что тебе учитель подарил гармошку? — неожиданно спросил комендант и рукой подозвал арестованного ближе к столу.
Гриша стал прямо возле стола и, глядя на прокуренные усы коменданта, отвечал:
— Гармошку? Да какая она там гармошка, пшепроше. Меха совсем порванные. Я их клеил, клеил. Мамка наварит бульбы, чтоб ел, а я из нее клей делаю, гармошку склеиваю. А что лады, так одна морока. Какая там гармошка, проше пана коменданта!
— А все же! За что он тебе ее дал?
— Так не он, это его пани. На, говорит, может, когда хоть сушняка мне за это из лесу принесешь, — ответил Гриша, сам удивляясь, как легко он сегодня врет.
— И что ж, носил ты сушняк?
— Да нет, проше пана, все некогда. Дрова ходил пилить… А сушняк…
— На какой срок дал тебе учитель «Спартака»?
Гриша от неожиданности даже рот открыл. Но тут же он вспомнил наставление дедушки: если не знаешь, что отвечать, повтори вопрос, а сам тем временем обдумай ответ.
— На какой срок дал учитель «Спартака»? Какого «Спартака», проше пана коменданта? — Гриша пожал плечами. — Спартак же тот умер давным-давно, как же учитель мог мне его дать?
— Ах вот как! Откуда ты знаешь, что Спартак умер?
— Откуда знаю, проше пана? Откуда ж знают старину? Из книги.
— Вот про эту книгу я и спрашиваю.
— Так вы про книгу? Ну, пане коменданте, вы сразу б так и сказали.
Красовского это начинало бесить. Он чувствовал, что пастушок этот гораздо смышленей, чем показался сначала. Хотелось взять его в оборот, но надо было немного подержаться.
— Книгу я нашел в лесу, проше пана.
— А что, она выросла там, как гриб?
— Да, нет… Ее кто-то забыл в старом доте. Помните, что там, возле груши? Еще на ней три сорокапудячих гнезда, помните? Так вот там есть дот… Ну такой, что немцы оставили в четырнадцатом году. Я пас коров. Захожу. Страшно, а хочется узнать, что в этом доте. Смотрю, тряпки разные. Кусок хлеба, кружка с водой, проше пана.
— Так, так, так! — комендант удовлетворенно потер руки и сделал доброе лицо.
— Значит, кусок хлеба, кружка с водой… Я туда, сюда. Смотрю: в самом уголке что-то еще лежит. Подхожу — сумка. А в ней книга.
— Где сейчас эта книга?
— Кто-то украл, проше пана. Я ее прятал под стрехой в хлеву, где панские коровы. Уехал за сеном, книжку кто-то украл, проше пана. А хорошая была книжка, с картинками! — И, придвинувшись совсем близко, Гриша заговорщически прошептал: — Скорее всего пан приказчик потянул ее, он все приглядывал за мной.
— Значит, украл?
— Украл, проше пана коменданта.
— А учитель куда потом ушел из дота?
— Разве там был учитель? — удивился Гриша.
Удивление его было искренним, потому что учитель в доте не прятался и Гриша это знал.
— А где же он был? — спросил комендант. — Первый раз ты его встретил в лесу?
— Не, в школе, — помотал головой Гриша, — когда записываться ходил, проше пана.
«Трр-рах!» — комендант ударил кулаком по столу.
Гриша вздрогнул.
— Учитель арестован! И мы все знаем. А ты скрываешь, тебе же хуже!
И об этом дедушка предупреждал: будут говорить, что они уже все знают, хотя и не знают ничего.
— А ты знаешь, кто он такой, твой учитель? — комендант помолчал. — Немецкий шпион!
Гриша не ожидал такого оборота и удивленно уставился на коменданта. А тот, увидев, что уловка подействовала, продолжал еще напористее:
— Откуда он взялся в нашем селе? Ты знаешь? То-то… А я знаю! Немцы заслали к нам таких целую шайку. Бродят они везде, снимают планы городов и сел. А Гитлер потом по этим планам пошлет на нас свои войска.
Комендант позвонил. Вошел полицай.
— Ведите этого шалопая домой. Раскройте крышу хаты и сарая. Во-первых, ищите большевистские книги. А во-вторых, заставьте его семью сидеть под открытым небом, раз он немецкого шпиона жалеет больше, чем родных.
Земля под ногами Гриши повернулась сначала в одну, потом в другую сторону. В ушах зазвенело. В глазах запрыгали желтые огоньки.
— Может, по доброй воле все расскажешь? — еще раз спросил комендант.
— Я же все рассказал, бардзо проше пана коменданта, всю чистую правду.
— Ведите. И не жалеть! По пути пришлите ко мне Гирю.
Гришу увели. Комендант удобно устроился в мягком кожаном кресле, намереваясь отдохнуть, но позвонил телефон.
— Красовский слушает, — неохотно сняв трубку, сказал комендант.
И вдруг вскочил, вытянулся в струнку, оправляя китель, точно в кабинет вошел большой начальник. Лицо его побледнело. Он слушал, прижав трубку к уху, но не говорил ни слова. А повесив трубку, вдруг заторопился.
— Пан Гиря, — обратился он к вошедшему полицаю. — Берите пару самых хороших лошадей и во весь дух — в Пинскую гимназию за моей дочерью. Немедленно везите ее сюда.
— Что случилось, проше пана коменданта?
— Пинск переполнен беженцами. Начались убийства, грабежи…
Граф прислал жене телеграмму, что его самолет не был принят на варшавском аэродроме и он очутился в Бухаресте, куда бежало правительство Речи Посполитой. Туда же он звал и семью. Эта весть облетела всю Морочну. Да и без телеграммы народ знал, что армия Пилсудского расползлась, что гитлеровские полчища беспрепятственно захватывают города и расправляются с мирными жителями.
Поляки, украинцы, белорусы, побросав свои жилища, хлынули на восток, поближе к советской границе. В Морочну наехало столько беженцев, что в каждом доме стояли по три-четыре семьи. Богачи убегали на автомобилях. А бедные — на лошадях, на волах и даже сами впрягались в тележки. Одни приезжали, другие уезжали. Морочна стала узловой станцией, откуда расходились пути богатых и бедных. Трудовой народ подавался через Пинск на Гомель, Барановичи. А богачи — на юг, в Румынию.
Однако полиция продолжала свирепствовать. Учителя не поймали, зато составили список ходоков, тайно выбранных народом и ушедших к советской границе с просьбой защитить от нашествия немецких фашистов. Руководителем группы делегатов морочанского района оказался Конон Захарович Багно.
Узнав об этом, комендант решил держать в заключении внука старого бунтаря до тех пор, пока сам он остается у власти.
Солнце еще не зашло, а Рындин с женой уже заперлись на все замки.
Услышав стук в дверь коридора, Рындин взял браунинг и направился к двери.
— Не открывай! Не открывай! — истерично закричала хозяйка.
Рындин слышал, что во многих имениях мужики стали нападать на панов и убивать. Без оружия он теперь не выходил из дому да и спал с браунингом под подушкой. Но на этот раз страх был напрасным. Еще в окно увидев Крысолова, спокойно пыхтящего трубкой на ступеньках крыльца, Рындин быстро открыл дверь и за руку ввел гостя в свой кабинет.
— Прошу садиться, — Рындин улыбался сейчас без всякого притворства.
Крысолов сильно затянулся и, не вынимая трубки изо рта, проговорил не спеша.
— Сидеть больше некогда. Досиделись!
— Что-нибудь случилось на фронте?
Ничего не ответив, гость достал из кармана толстый кожаный кошелек и протянул его Рындину:
— Здесь паспорт и деньги, пока что польские. Потом получите и советские. — Опять затянувшись и пустив вверх клубы дыма, Крысолов посмотрел в окно, словно там было записано продолжение его мысли. — Утром поезжайте в Гродно. Будете жить под фамилией, указанной в паспорте. В гродненском лесничестве вас примут на работу, как только скажете пану Ясновскому, что вы любите охоту на диких кабанов. Задание пока очень простое: зарекомендовать себя перед большевиками надежным человеком, хорошим работником. Будут вербовать в актив организаторов колхоза — соглашайтесь. Всячески помогайте советской власти укрепляться на новом месте. Понятно?
— Простите, господин Волгин, ничего не понимаю! — затряс головой Рындин. — Выслуживаться перед большевиками? Да еще в Гродно! Откуда там большевики-то?
— Понимать особенно нечего. Красная Армия выступила на защиту западных областей Украины и Белоруссии.
— О-о-о! — Рындин обмяк, опустился на диван и начал вытирать платком голову. — Случилось то, чего я больше всего боялся!
— Не переживайте эту весть так трагически. Неужели вы думаете, что немецкая армия не смогла бы отбросить большевиков?.. Так же свободно, как и поляков. Но!.. — Крысолов высоко поднял палец. — Фюрер знает, что делает…